Читать онлайн «Психология шизофрении». Страница 41

«Маска» облегчает вхождение в трудные ситуации, в которых эмоциональное напряжение могло бы вести к разнообразным формам поведения, включая реакции бегства и агрессии. В таких ситуациях формы поведения закрепляются обществом в виде определенных ритуалов, которые вынуждают индивида к подчинению своих эмоциональных состояний соответствующей «маске». Ритуал бывает тем более жестким, чем больше потенциальная опасность повреждения «маски» под влиянием эмоционально-чувственного напряжения, например в отношении божества — религиозный ритуал, в военных условиях — воинский ритуал, в отношении высокопоставленных лиц — дипломатический ритуал и т. п.

Действие лжи, основывающейся на ношении той или иной «маски» и соответствующем исполнении роли, имеет большое интегрирующее значение. Человек должен подчиняться определенной цели, соответствующей исполняемой роли. Он должен подавлять в себе противоречивые чувства и стремления, а также заставлять себя действовать и входить в ситуацию, которую предпочел бы избежать. Человек принимает определенный порядок окружающего мира и поддерживает с ним постоянный контакт. Подлинным собой можно быть только в одиночестве, когда человек расслабляется и становится хаотическим конгломератом противоположных чувств, мыслей и фантазий. В эти моменты он теряет свое отражение в социальном зеркале; образ самого себя становится нереальным. Таким образом, единственный путь, ведущий к тому, чтобы быть самим собой, приводит в тупик хаоса и утраты реальности.

Нельзя безнаказанно срывать «маски», так как это ведет, в конце концов, к пустоте либо к примитивным и неустойчивым переживаниям, связанным с основными биологическими потребностями. Проблема идентификации в сущности является проблемой «маски». С течением времени роль, вначале чуждая и возбуждающая чувство бунта, становится интегральной частью личности. О нарушенном либо неполном процессе идентификации можно говорить тогда, когда он задерживается на первом этапе, т. е. когда все время ощущается чуждость играемой роли, когда сохраняется убеждение, что внутри являешься кем-то совершенно иным, нежели снаружи.

В преморбидном профиле личности больных шизофренией можно наблюдать именно такое ослабление процесса идентификации. Трудность идентификации связана также с периодом жизни, в котором чаще всего заболевают шизофренией. Это переломный период, в ходе которого за относительно непродолжительное время бывает необходимо поменять предыдущие роли. Требуется отбросить роль ребенка и принять роль женщины или мужчины. Наибольшие трудности в новой роли связаны с проблемами пола и ответственности. В роли ребенка человек становится зависимым, но не осознает ответственности за свои действия, пол — дело важное, но не основное. В молодежном периоде роль ребенка была бы несоответствующей и смешной, а роль взрослого — слишком трудна. Проблемы пола вырастают до катастрофических масштабов, а чувство ответственности осциллирует между крайними установками — с одной стороны, зависимости и поиска опоры, а с другой — бунта против старших и стремления к полной самостоятельности. В молодежном периоде, быть может, сильнее всего ощущается потребность сбрасывания маски, так как ни в одной из ролей человек в этом возрасте не чувствует себя достаточно хорошо; хочется быть самим собой, не зная в то же время, каков ты на самом деле. Недостаточная идентификация ведет к тому, что в этом периоде вопросы «каков я на самом деле» и «какова моя роль в мире» больше всего мучают и тревожат.

Ответ на эти вопросы получают в шизофреническом озарении. При этом начинают ясно видеть свою истинную цель жизни и свое подлинное обличие. Для окружающих это, правда, является бредом, но для переживающего озарение — необычайным даром любви — харизмой, благодаря чему исчезает мучающее каждого человека сомнение по поводу своего образа и смысла жизни.

Вместо многих ролей, разнообразных целей и соответствующих им образов, которые изменяются, как в калейдоскопе, и своей изменчивостью делают невозможным ответ на вопрос «какой я на самом деле» и «какова моя цель», в шизофрении открывается смысл собственной жизни. А поскольку собственный мир тесно связан с окружающим, в шизофреническом озарении переживается понимание как одного, так и другого мира. В таинственном знаке, магическом слове, осознании собственной миссии замыкается, по убеждению больного, смысл как собственной жизни, так и целого мира. Иногда этот смысл имеет отрицательный знак: больной при этом ощущает пустоту и бессмысленность как в себе, так и вокруг себя. Только смерть может прервать это неприятное чувство.

По контрасту с осознанием подлинной сущности вещей все прочее становится для больного несущественным, фальшивым. Под маской комедии жизни он открывает подлинную роль других лиц и вещей, подобно тому как открыл собственную. Люди и вещи не являются такими, какими они представлялись; он выявил их подлинный смысл; раскрыл кантовское «Ding an sich»[14].

Одной из характерных особенностей шизофренического рисунка, как известно, является орнамент. Один фрагмент повторяется множество раз независимо от содержания и формы рисунка. Подобным образом в поведении больного с монотонной стереотипностью повторяются определенные жесты, гримасы лица, фразы и т. п. Этот род персеверации отличается от того, что встречается при психоорганических синдромах. При «органической» персеверации повторяющийся фрагмент обычно бывает случайным, не имеет большого значения для больного наряду с тем, что облегчает ему экспрессию там, где не достает иных, более богатых средств выражения. Орнамент в этом случае заполняет провал, возникший вследствие утраты более подходящих типов словесной и двигательной экспрессий.

Этому типу персеверации в жизни здоровых людей соответствует выполнение бесцельных движений вроде почесывания головы либо проговаривания ненужных слов, которые заполняют ненужную паузу в потоке активности.

Шизофреническая же персеверация соответствует ритуалу. Повторяющийся фрагмент имеет символическое значение — за ним скрывается глубинное содержание, неоднократно заключающее как бы квинтэссенцию тайны жизни. Со временем, однако, сила чувств, связанных с повторяющимся знаком, ослабевает, память о его символическом значении стирается, и он становится лишь пустой формой. Для наблюдателя повторяющиеся формы представляются чудачествами, лишенными какого бы то ни было смысла, так как они не соответствуют формам, общепринятым в окружающем мире. Для больного, напротив, только они и имеют смысл, а все прочее оказывается пустым, фальшивым. «Каким докучным, тусклым и ненужным мне кажется все, что ни есть на свете!»[15]

Открытие смысла собственной жизни, которое происходит в шизофреническом озарении, всегда несет в себе опасность того, что все иное теряет смысл, становится пустым обманом. Лишь тогда, когда сила «истинного знака» ослабевает вследствие постоянного повторения и угасания шизофренической вспышки, начинают приобретать значение формы так называемой нормальной жизни. Больной старается вернуться к ним. В течение некоторого времени в период двойной ориентации он принимает существование и тех и других. Наконец, он отказывается от болезненных форм, которые становятся лишь воспоминанием. При ремиссии отмечается привкус утраты смысла жизни — обычные формы жизни стали пустыми вследствие открытия во время болезни других форм, «подлинных» с точки зрения пациента.

Часто можно наблюдать, что больной шизофренией имеет в себе что-то от ребенка, который не умеет ни обманывать, ни играть комедию: быть может, именно к нему относятся слова Христа: «Пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него»[16].

Зависть, которая наряду с родственной ей ревностью относится к наиболее деструктивным чувствам, связана с желанием владения и обладания, что в языке определяется посредством притяжательного местоимения «мой». Слово «зависть», подобно латинскому слову «invidia», имеет ту же этимологию: «видеть», «videre». Однако это — злой взгляд, что отражает приставка «за» либо латинская «in». Язык здесь достаточно тонко выражает эмоциональное отношение к окружающему миру. На то, что «мое», и хотелось бы, чтобы «моим» было, смотрят завистливым взглядом. Таким образом, в этом негативном чувстве присутствует позитивный оттенок — борьбы за экспансию собственного мира. Для завистливого человека мир делится на «мой» и «не мой». В его языке нет местоимений «мы» и «наш». В основе зависти лежит невротический эгоцентризм. Имеют значение только «я» и «мой». То, чем обладают и по отношению к чему реализуют власть, усиливает чувство собственной ценности и безопасности. Здесь являешься властелином; с тем, что «мое», можно делать все, что вздумается. И только этот тип отношения к окружающему миру является источником позитивных чувств. То, что находится за пределами «моего», возбуждает беспокойство, поскольку уверенным можно чувствовать себя лишь на собственной территории, там, где являешься неоспоримым властителем. С другой стороны, хочется свою территорию расширить, захватить то, что «не мое», укрепить свою позицию за счет других.