Геннадий Есаков - Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки

Читать онлайн «Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки». Страница 22

Автор Геннадий Есаков

И всё же, считают некоторые исследователи, делать на основе процитированного положения вывод о том, что римское право считало error juris нерелевантной для целей уголовного права, было бы, по меньшей мере, слишком поспешным умозаключением. Так, в начале XX в. Карл Биндинг попытался доказать, что, во-первых, римляне не знали аналогичного современному праву деления ошибок на error juris и error facti и что, во-вторых, «римское уголовное право всегда рассматривало знание о незаконности, т. е. по сути определённое пренебрежение или неуважение к праву, как существенную составляющую dolus mains (намерения) или culpa lata (грубой небрежности)».[322] Как считал Карл Биндинг, понятие error juris, вытекающее из приведённого фрагмента, означает в его правильном истолковании не error juris в собственном смысле этого слова (т. е. юридическую ошибку в современном значении), a error juris sui – заблуждение лица относительно некоего правового акта, на основе которого у него возникает то или иное субъективное право.

Неправильность истолкования отрывка из Дигест, отмечается в литературе, связана ещё и с ошибочным пониманием его как относящегося в равной мере и к уголовному, и к частному праву. В реальности же он был связан исключительно с частноправовой концепцией и не имеет никакой связи с областью уголовного права.[323]

Нельзя не осветить и противоположной позиции, которой, в частности, придерживался Г. С. Фельдштейн.[324] Так, им указывалось следующее: «… Только в исключительных случаях относительно субъективного состава преступлений может быть принято то предположение, что точка зрения римского уголовного права требует наличности в dolus’е сознания противозаконности предпринимаемого действия не факультативно, но de jure».[325] Применительно к таким исключениям из максимы ignorantia juris Г. С. Фельдштейн отмечал, что «сознание противозаконности подразумевается само собой, в качестве элемента умысла, в тех случаях, в которых идёт речь о нарушении закона лицами, поставленными на страже закона, – лицами, допущение относительно которых предположения, что они не сознавали противозаконности своих действий, представляется абсурдным».[326] Суммируя его позицию, «взгляд, по которому постановления римского уголовного права применяются в каждом отдельном случае независимо от того, было ли известно это постановление лицу, его нарушившему, представляется одним из самых бесспорных».[327]

Тем не менее, каким бы ни было правильное истолкование положений римского права касательно error juris, очевидно, что английская доктрина XVII–XVIII вв. воспринимала его как считавшее юридическую ошибку нерелевантной для целей уголовного права и основывала соответствующие нормы общего права именно на этом постулате.

Заслуживает внимание замечание Б.С. Никифорова, возводящего ещё более отдалённо истоки учения о юридической ошибке в английском уголовном праве «к… древним постановлениям Моисеева закона».[328] Однако такая связь едва ли может быть удовлетворительно доказана; как следствие, данная точка зрения не является общепринятой и крайне редко встречается в первоисточниках. Схожая позиция высказывается отдельными авторами, когда они усматривают в положениях общего права связь с канонической доктриной error juris,[329] хотя и этот взгляд представляется сомнительным. Как правило, английские комментаторы прямо указывают на то, что «норма (о error juris. – Г.Е.) заимствована из гражданского права (civil law) (D. lib. 22, tit. 6) (т. e. здесь под “гражданским правом” подразумевается римское право. – Г.Е.) без восприятия с ней, тем не менее, тех справедливых модификаций, которыми изначально сопровождалась норма…»[330]

Насколько то удалось установить, первое упоминание об error juris и её нерелевантности встречается в труде, появившемся в 1518 г. и озаглавленном как «Диалоги между доктором богословия и студентом, изучающим право Англии» («Dialogues Between a Doctor of Divinity and a Student in the Laws of England»). Согласно данному источнику, «незнание закона (хотя бы оно было неизбежно) не извиняет относительно закона, кроме как в немногих случаях, ибо каждый человек обязан на свой риск познать, каков закон королевства…»[331]

В дальнейшем максима ignorantia juris формулируется уже Эдуардом Коуком. Вместе с тем, в первой части «Институтов» содержится лишь её простое постулирование, причём помещена она в предисловии в объяснение того, почему трактат написан на английском языке:

«Я не могу предполагать, что общее изложение этих законов на английском языке может создать какое-нибудь неудобство, но приведёт лишь к большей пользе, принимая во внимание, что Ignorantia juris non excusat, незнание закона не извиняет»[332].

Таким образом, представляется возможным сказать, что ввиду отсутствия у первого из упомянутых источников авторитетного правового значения, а у второго – ясно выраженного теоретического обоснования, им обоим лишь номинально можно приписать заслугу первого доктринального установления максимы ignorantia juris.

Своё теоретическое развитие последняя, будучи уже безоговорочно воспринята на практике,[333] получает в дальнейшем в «Истории» Мэттью Хэйла. Им указывается следующее:

«Незнание местного права королевства (the municipal law of the kingdom) или наказания, налагаемого им на правонарушителей, не освобождает кого-либо, достигшего возраста, с которого он может быть ответственен за свои поступки (age of discretion), и являющегося compos mentis, от наказания за нарушение его, поскольку каждое лицо, достигшее возраста, с которого оно может быть ответственно за свои поступки, и являющееся compos mentis, обязано знать право и презюмируется знающим его …».[334]

С незначительными изменениями эти положения воспроизводятся Уильямом Блэкстоуном, на «Комментарии» которого и следует опереться в исходном анализе.

Учение об error juris излагается в главе II четвёртого тома «Комментариев», посвящённой лицам, способным к совершению преступлений, под рубрикой, связанной с рассмотрением оснований освобождения от уголовной ответственности вследствие «отсутствия или дефекта воли».[335] Формулируется теория юридической ошибки следующим образом:

«… Незнание или ошибка есть другой дефект воли, когда человек, намереваясь совершить правомерное деяние, совершает то, что оказывается неправомерным. Поскольку здесь деяние и воля действуют раздельно, нет такого совпадения между ними, которое необходимо для образования преступного деяния. Но незнание или ошибка должна быть фактической, а не ошибкой в положении права. Так, если человек, намереваясь убить вора или взломщика, проникшего в принадлежащий ему дом… по ошибке убивает кого-нибудь из своей собственной семьи, это не является уголовно наказуемым; но если человек полагает, что он имеет право убить отлучённого от церкви или объявленного вне закона, где бы он ни встретил его, и действительно так поступает, это является преднамеренным тяжким убийством. Ибо ошибка в положении права, которое каждое лицо, могущее быть ответственным за свои поступки, не только может, но обязано знать и презюмируется знающим, в уголовных делах не является видом основания защиты (курсив мой. – Г.Е.). Ignorant ia juris, quod quisque tenetur scire, neminem excusat, является настолько же максимой нашего собственного права, насколько она была таковой в римском».[336]

Обратимся к первоисточникам, на которых основываются тезисы Уильяма Блэкстоуна.

Что до римского права, то им цитируется приведённый выше и уже проанализированный с точки зрения его исторической ценности для учения об error juris фрагмент из Дигест.[337]

Более интересен источник, в котором, как полагает Уильям Блэкстоун, сформулирована максима ignorantia juris по английскому праву.[338] Им является решение XVI в. по гражданско-правовому спору, возникшему на основе иска о возвращении владения (action for the replevin) над имуществом, изъятым у владельца в обеспечение исполнения обязательства.[339] Из всех обстоятельств, связанных с данным делом, заслуживает внимания лишь одно положение, выдвинутое в суде, в силу которого «должно презюмироваться, что всякий подданный нашего королевства осведомлён о праве, посредством которого он управляется».[340] Примечательно, но такой довод не получил поддержки суда, поскольку решение было вынесено против стороны, которую представлял адвокат, сформулировавший его, что, однако, не помешало Уильяму Блэкстоуну использовать этот прецедент в поддержку максимы ignorantia juris.