Читать онлайн «Культурологическая экспертиза: теоретические модели и практический опыт». Страница 36

Следующая онтологическая мифологема – это этногенез и этническая принадлежность поморов. Как известно, в настоящее время генетически «чистых» народов не существует. Долговременные и сложные исторические обстоятельства, как правило, диктуют необходимость разнообразных межэтнических культурных контактов, поэтому в этногенезе какого-либо отдельного народа принимает участие целый ряд этносов. О поморах как специфической локальной группе русского народа хорошо известно, что их этногенез сопровождался взаимодействием новгородских и ростовских поселенцев с представителями аборигенного угро-финского и самодийского субстрата [132] .

Между тем поборники поморской идеи придерживаются другого мнения. Так, профессора Поморского государственного университета им. М. В. Ломоносова (г. Архангельск) В. И. Булатов и Н. И. Теребихин утверждают, что «этногенез поморов был обусловлен слиянием культур протопоморских, преимущественно угро-финских (чудских) племен Беломорья [курсив мой – В. Е. ] и первых восточных словян-колонистов, активно заселявших территорию чудского Заволочья» [133] . Здесь важно обратить внимание на утверждение авторов (докторов исторических наук) о существовании «протопоморских культур». Это не просто терминоподобная оговорка, а сознательное введение в дискурс понятия, призванного обосновать автохтонность особого этноса – поморов – на землях Русского Севера. Причем по своей этнической принадлежности «протопоморы» − представители «угро-финских (чудских) племен», искони проживавших в Беломорье, а русский, точнее славянский, компонент появился в результате новгородской колонизации значительно позже, в XI веке. Кстати, в лексиконе идеологов поморства вполне заурядны термины «новгородская колонизация», «московская оккупация», ибо они семантически актуализируют некую сверхзадачу – доказательство онтологической чуждости русского народа и его культуры поморам.

Идеи автохтонности, исключительности, «арийскости» и культурной демиургичности населения Русского Севера доминируют ныне в мифологизированных идеологических исканиях северорусской интеллигенции и интерпретируются как исключительность поморского этноса – «соли земли российской» [134] . Поморы – древний северный арийский этнос – лучший из этносов современной России: они свободолюбивы и изобретательны; «в смутные времена поморские города первыми, еще до ополчения Минина и Пожарского, оказали организованное сопротивление польско-литовским интервентам» [135] . Они «составляли основу петровского флота», а «на Бородинском поле основной удар наполеоновских войск приняли на себя Архангелогородский и Двинской полки, состоявшие из поморов». Во время Крымской войны жители Поморья отразили англо-французский десант самостоятельно, без помощи регулярных войск [136] .

Можно согласиться с зафиксированными в достоверных исторических источниках фактами воинской доблести поморов, хотя в Смутное время победу русских обеспечило все-таки всенародное ополчение под руководством Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского; «основной удар наполеоновских войск» вместе с упомянутыми «поморскими» полками отражали артиллеристы Раевского, казаки Платова, героические защитники Багратионовых флешей – вся русская армия; главные события Крымской войны происходили в Крыму, особенно в ходе героической обороны Севастополя, и т. д. Думается, что ко всем поморским доблестям неплохо было бы добавить еще и чувства скромности, здравого смысла и исторической правдивости. Но такие качества в изобретаемой истории поморства – фальсификации русской истории в аспекте намеренного преувеличения роли в ней поморов – не предусмотрены.

Во всех националистических движениях давно замечено болезненно-трепетное отношение к языку, своего рода национальный лингвоцентризм. Аналогично и пиететное отношение к создаваемому на наших глазах поморскому языку – т. н. «поморськой говуре». Статуируя «поморьску говорю» как «язык коренной этнической общности поморов» [137] , автор краткого словаря поморского языка И. Мосеев утверждает, что «этническое самосознание является решающим при отнесении языковой системы к диалекту или языку» [138] , и коль скоро поморы – это древний «коренной» народ Севера, то и «поморьска говоря» – именно язык, а не диалект или говор. Доказательства квалификации Мосеевым «говори» как языка несостоятельны (мы не приводим здесь их критику по причине ограниченного объема публикации), да и сам автор словаря, видимо, не вполне уверен в их корректности. Он выдвигает в качестве основного критерия доказательности этническую самоидентификацию субъекта (по Мосееву, «этническое самосознание»). В таком «обосновании» весьма отчетливо просматривается алогизм: поморы – отдельный народ, поскольку у них имеется особый поморский язык – «говоря», а «поморьска говоря» является языком, т. к. ее носители, поморы, осознают себя особым этносом.

Неосведомленность, некомпетентность, а то и фальсификация в вопросах истории и языка – вот доминирующие признаки новоявленной «теории» поморского языка. Приведем несколько характерных примеров.

«Впрочем, ассимиляция [“говури” – В. Е .] в русском языке, – утверждает Мосеев, – началась еще пару столетий назад, когда, например, название села Колмогоры превратилось в русифицированные Холмогоры» (выд. мной – В. Е. ) [139] . Между тем, М. В. Ломоносов, к авторитету которого с пиететом обращается И. Мосеев, утверждает обратное: « Имя Холмогоры соответствует весьма положению места, для того что на островах около его лежат холмы, а на матерой земле горы [курсив мой – В. Е. ], по которым и деревни близ онаго называются, напр.: Матигоры Верхние и Нижние, Каскова Гора, Загорье и пр.» [140] . Видимо, Мосеев всерьез полагает, что поморы с древних времен называли холмы колмами , как же иначе объяснить его пример с ассимиляцией «говори»?

Еще более одиозно обращение автора словаря к примеру с собственной фамилией: «…Даже мою собственную поморскую фамилию Мосеев (с редуцированной буквой – и-) нередко произносят и записывают как Моисеев, адаптируя ее к русскому языку» [141] . Мосеев глубоко заблуждается, считая имя Мосей «истовённо поморьским» [142] , поскольку общеизвестно, что имя Моисей (Мосей – действительно его редуцированный, но общерусский, точнее, общеславянский, а не поморский, вариант: укр. Мусий), как и Мария, Иван и др., заимствовано из древнееврейского. Такая вот «истовённо поморська говоря»… Столь откровенно демонстрируемое невежество не смущает этнического антрепренера – состоялось уже второе издание словаря этого квазиязыка.

Порожденное острыми социальными противоречиями в современном социокультурном бытии России, обусловленное коллизиями продолжительного системного кризиса, поморское движение, несмотря на сравнительную малочисленность его участников, достаточно активно заявляет о себе, обусловленное разрухой и бесперспективностью современных социокультурных реалий на Русском Севере: «Поморский край экономисты называют нынче “депрессивным регионом”<…>Население нищает, уровень жизни здесь крайне низкий, а общественное настроение – хуже некуда.<…>По данным социологических исследований, проведенных в Поморье в период с 1997 по 2001 годы, 58,9 % поморов убеждены, что будущего у населенных пунктов, в которых они живут, нет» [143] .

Другой пример. На наших глазах происходит формирование идеологии «Невского края» как особой культурно-территориальной общности, «региональной цивилизации», стремящейся к политической самостоятельности. Для территории, которая названа «Невским краем», предлагались другие названия: Ингрия, Ингерманландия, Петербургия. Все они обосновывались идеей особости и самодостаточности региона.

Перелистаем книгу для учителя «История Невского края (с древнейших времен до конца XVIII века)» (К. С. Жуков, Санкт-Петербург, 2010), изданную в качестве учебного пособия к разработанной автором образовательной программе для средней школы.

Географическое положение «Невского края» позиционируется К. Жуковым в «центральной части бассейна реки Невы<…>вместе с бассейном восточной части Финского залива», что представляет собой «не только географическое, но и историческое единство: еще в середине XIX в. крупнейший русский историк С. М. Соловьев писал, что “границы речных систем Ильменя, Ладожского озера и других близлежащих озер” являлись естественными границами древнего Новгородского княжества». Таким образом, географически территория «Невского края», по Жукову, идентична территории Новгородского княжества, для которого Нева являлась лишь одной из многочисленных водных артерий, но отнюдь не главной рекой, каковую можно было бы вынести в наименование значительной по площади территории. Упоминая ряд наименований «участка земной поверхности, на котором развивалось сообщество, именуемое сегодня Санкт-Петербургом» (среди них – «Петербургская историко-культурная зона» – один из гносеологических истоков концепции «Невский край»), К. Жуков предлагает использовать термин «Невский край», поскольку «применение его менее всего ограничено временными рамками».