Читать онлайн «Мир современных медиа». Страница 41

2) фольклорных культуры и искусства как анонимных, традиционных практик, не разделяющих принципиально общину и художника; таков подход классической антропологии;

3) культуры массовой, основанной на массовом производстве, стандартизации, коммерции, массовых поведенческих образцах; таков подход социологической критической теории середины XX в., в частности Франкфуртской школы;

4) культуры популярной, понимавшейся практически идентично массовой или как нечто среднее между массовым производством (с его широкой доступностью) и фольклором (с его легитимностью и целостностью).

Особый интерес и внимание исследователей привлекает разработка понятия «популярная культура», начало изучения которой заложили в труды Бирмингемского центра исследований культуры во главе со Стюартом Холлом еще в 80-е гг.

Изучение культуры, как ее понимают бирмингемцы, означает исправление существующего исследовательского дисбаланса и определенный научный прорыв, при этом содержание культуры наиболее полно раскрывается при его рассмотрении в широком контексте общей истории. Принципиальное положение, на котором базируются эти исследования, – это широкий социально-исторический фон, обсуждение явлений, с культурой как таковой не связанных. Сюда относятся и перераспределение капитала, и подъем коллективизма, как и формирование «образовательного» государства, причем эти вещи занимают столько же места, сколько и популярные развлечения, песни и танцы.

В центре внимания исследователей из Бирмингема находится понятие «трансформация» как «активная работа над существующими традициями и видами деятельности, их переработка в нечто иное: они кажутся нам устойчивыми, хотя в разные периоды они состоят в разных отношениях с образами жизни трудящихся людей и с тем, как они определяют отношения друг с другом, с „другими“ и с собственными условиями жизни» [Hall, 1998. P. 112]. Именно на почве популярного и осуществляются транформации. Причем даже в периоды социальных взрывов, при всей своей удаленности от представленности в областях права, власти и авторитета народ «никогда слишком не перегибал палку в отношении патернализма, социального различия (как культурного, так и морального и экономического) и террора – тех условий, в которые он был постоянно заключен» [Ibid. P. 444].

Особого внимания при изучении трансформаций и структурных изменений, по мнению Холла, заслуживает период 1880–1920-х гг., в котором коренятся все специфические дилеммы сегодняшнего дня. В этот период изменилось все и произошло не просто смещение в соотношении социальных сил, но передел самих оснований политической борьбы. Не случайно многие характерные формы, которые мы ныне считаем традиционной популярной культурой, зародились или приобрели современную форму именно в этот период, который «…мы могли бы назвать периодом социального империалистического кризиса» [Ibid.]

Как и в другие периоды, в это время не существовало автономного, аутентичного слоя, представлявшего культуру рабочего класса. Например, большинство непосредственных форм популярных развлечений были насыщены «популярным империализмом». Невозможно представить людей, которые «…каким-то образом умудрились бы построить „культуру“, не подвергшуюся воздействию наиболее сильной, доминирующей идеологии – популярного империализма… Эта идеология была направлена на популярные классы так же, как и на всю Британию с ее изменяющимся положением в условиях мировой капиталистической экспансии» [Ibid.].

Говоря о «популярном империализме», Холл рассматривает взаимоотношения народа и основного в тот период средства культурного выражения – прессы. Либеральная пресса средних классов в середине XIX в. создавалась на основе активного подрыва и маргинализации радикальной и рабочей прессы. Но к концу XIX – началу XX в. начинается качественно новый процесс – активное участие зрелой рабочей аудитории в деятельности новой прессы – коммерческой, популярной. Это обстоятельство имело глубокие культурные последствия, потребовав полной реорганизации капитала и структуры культурной индустрии, мобилизации новых форм технологии, внедрения новых трудовых процессов, установления новых типов распределения в условиях новых массовых культурных рынков. Все это привело к новым культурным и политическим взаимоотношениям между господствующими и подчиненными классами, каждый из которых был по-своему связан с практикой демократии. На сложившейся к нынешнему времени между ними «констелляции сил» в виде сложной системы сдержек и противовесов прочно основывается сегодняшний демократический образ жизни. Результаты этого ощутимы и сегодня в деятельности популярной прессы, все более агрессивной (по мере ее постепенного свертывания на фоне других медиа), исторически организованной капиталом для трудящихся классов и вместе с тем имеющей глубокие корни в психологии изгоя. Эта пресса имеет власть репрезентировать класс самому себе в наиболее традиционной для него форме.

Изучение периода 1880-х – 1920-х гг. является в определенным смысле пробным камнем возрождающегося интереса к популярной культуре, поскольку оно выявляет определенные исследовательские трудности – как теоретические, так и эмпирические, что связано с характером той эпохи, когда ставились интерпретативные проблемы того же порядка, что и сегодня. В связи с этим следует указать на то, что в послевоенный период в поп-культуре произошел разрыв, произошли важные изменения в отношениях не просто между классами, но между людьми вообще, что сопровождалось концентрацией и экспансией новых культурных аппаратов. В XX в. у исследователей возникает необходимость описывать историю поп-культуры, принимая во внимание монополизацию культурных индустрий на основе глубинной технологической революции (не сводимой просто к изменениям в технике), а также описывать историю классов, требующих созидания поп-культуры, исходя из понимания способов их взаимоотношений с институтами господствующего культурного производства.

Холл довольно подробно анализирует понятие «популярного» – сложного и коннотативно нагруженного термина, имеющего множество значений.

Наиболее распространенным является представление о популярном как о том, что массы людей слушают, покупают, читают, получая от этого удовольствие. Такое определение является рыночным, коммерческим, совершенно справедливо, по мнению Холла, ассоциируемом социалистами с процессом манипулирования и принижения культуры народа.

Во-первых, если в XX в. огромное количество трудящихся людей действительно потребляют, будучи удовлетворенными теми культурными продуктами, которые в действительности основаны на манипулятивных и унизительных формах и отношениях, то они сами являются либо униженными, либо постоянно живущими в состоянии ложного сознания. В этом случае классы, ориентированные на популярное, – это культурные тупицы, не понимающие ничего в скармливаем им просроченном опиуме для народа. В то же время, подобное понимание народа как исключительно пассивной, бездеятельной силы позволяет до известной степени отрицать массовое манипулирование и обман со стороны капиталистических культурных индустрий [Ibid. P. 446].

Во-вторых, хотя невозможно обойти манипулятивный аспект коммерческой поп-культуры, ряд радикальных критиков поп-культуры все же пытается это делать, противопоставляя ей другую, цельную культуру – аутентичную «популярную культуру» и некий «подлинный» рабочий класс (в лице кого бы то ни было), остающиеся якобы не затронутыми коммерческими суррогатами. Однако такой подход игнорирует сущность отношений власти в сфере культуры – тех же отношений господства и подчинения. Холл убежден, что не может быть какой-либо аутентичной, автономной «популярной культуры» вне поля культурных сил и культурного доминирования. Кроме этого, при таком подходе недооценивается сила «культурной имплантации».

Хотя культурные исследования вообще постоянно колеблются между идеально-типическими полюсами чистой автономии и тотального инкорпорирования, однако анализ действительности на основе выделения одного из полюсов для Холла неприемлем. Люди – не культурные тупицы, они в состоянии распознавать способы реорганизации и реконструкции условий жизни рабочего класса посредством их показа (вернее, перепоказа, репрезентации), например, в телесериалах. Культурные индустрии действительно обладают сконцентрированной в руках немногих культурной властью, способной постоянно перерабатывать наши представления о самих себе, перепредставлять их, подгоняя под предпочтительные определения доминирующей культуры. Однако эти индустрии не могут полностью завладеть нашим разумом и проецировать на него свои установки. Они могут найти отклик только у тех, кто реагирует на их сообщения, учитывая при этом внутренние противоречия восприятия подчиненного класса. Они действительно находят или расчищают некое пространство в умах тех, кто на них откликается. Культурное господство реально эффективно, хотя отнюдь не всесильно и не всеохватно, ибо если считать навязываемые культурные формы неэффективными, то это значило бы реальную возможность анклавного существования культур рабочего класса, что, по мнению Холла, не соответствует действительности.