Читать онлайн «Арабская литература». Страница 20

______________

**** Ухищрениям.

"Более семи столетий, — пишет Ченери, — его произведение почиталось наряду с Кораном как величайший памятник арабского языка. Современники и потомки соперничали в его восхвалении. Его Макамат комментировались с беспредельной ученостью и усердием и в Андалусии, и на берегах Аму-Дарьи. Оценить его изумительное красноречие, измерить глубину его познаний, понять его разнообразные и многочисленные намеки — всегда было высшей целью образованного человека не{87} только среди народов, говорящих по-арабски, но и везде, где арабский язык научно изучался".

Из других арабских сочинений, написанных на Востоке в течение этого периода, немногие представляют для нас сколько-нибудь значительный интерес. Языком поэзии постепенно становился персидский язык; только одна арабская ода, брюзгливая "Поэма чужестранцев с рифмой на Л" ат-Тугра'и (ум. ок. 1121 г.), вошла в историю литературы, вероятно, не столько благодаря своим высоким достоинствам, сколько благодаря тому, что автор остроумно дал ей название, похожее на название знаменитой оды аш-Шанфары. Даже история мало чем может похвастаться, кроме биографии последнего султана Хорезма, написанной в 1241 г. его секретарем ан-Насави. Среди писателей выделяются только двое, один из которых грек.

Богослов и философ аш-Шахрастани (1086–1153), вероятно вдохновленный трудом Ибн Хазма, написал подобную же "Книгу религиозных и философских сект". В арабской литературе мало сочинений, которые внушили бы большее уважение к средневековой мусульманской науке, чем это произведение. Аш-Шахрастани обладал прекрасным вкусом и редкой терпимостью; его интерес к философским ересям был непостижим для современников. Его книга содержит сведения не только о мусульманских сектах и философских школах, но также о различных иудейских шкалах и христианских церквях, о греческих философах начиная с Фалеса, об отцах христианской церкви и даже индийских религиозно-философских системах. Будучи сам строгим ортодоксом, он излагает доводы и воззрения даже самых еретических школ с замечательной беспристрастностью, лишь иногда вставляя колкое замечание, изложив какое-нибудь совсем уж неприемлемое или не заслуживающее внимания учение.

Йакут (ок. 1179–1229) относится к числу наиболее способных арабских компиляторов. Анатолийский грек по рождению, он мальчиком был уведен в рабство, получил мусульманское воспитание и служил у своего хозяина, багдадского купца, разъездным торговцем, благодаря чему совершил несколько путешествий в Сирию, Иран и на берега Персидского залива. Когда ему удалось получить свободу, он стал зарабатывать на жизнь {88} перепиской и продажей рукописей, а потом отправился в Мерв, прельщенный его великолепными библиотеками. В 1220 г., спасаясь от монголов, он бежал с востока и добрался до Мосула, терпя крайнюю нужду; там он снова принялся за работу и в конце концов перебрался в Алеппо. Его "Географический словарь", или справочник, является не только самым значительным в своем роде географическим произведением на арабском языке, но содержит краткие исторические заметки о провинциях и важнейших городах, а также биографические сведения о людях, чья деятельность была с ними связана. Такой труд при всей своей познавательной ценности неизбежно должен отличаться некоторой сухостью, и все же Йакут придает ему поразительную живость, приводя то анекдот, то отрывок из какой-нибудь поэмы, либо описание красот природы, либо какую-нибудь личную или литературную реминисценцию.

В таком же духе написан и его "Словарь литераторов" (Иршад), который был найден совсем недавно благодаря усилиям европейских ученых, хотя и почитался, по-видимому, современниками выше других произведений Йакута. Для истории арабской литературы это — труд первостепенной важности, и, как можно видеть из цитированных выше выдержек про ал-Бируни, ал-Харири и других, он изобилует интересными сведениями и цитатами. В свой биографический очерк о Йакуте Ибн Халликан включил его длинное (и для западного вкуса слишком изысканное) письмо к его покровителю в Алеппо, где Йакут описывает свою жизнь в Хорасане и свои злоключения после монгольского нашествия; оно представляет интерес как образец позднего персидско-арабского эпистолярного стиля.

2. Египет и Сирия

Хотя первый крестовый поход отделил Сирию от еретической династии Фатимидов в Египте и способствовал восстановлению ее связей с ортодоксальным Востоком, непрерывная борьба против франков мало содействовала развитию литературной деятельности. Среди немногих достойных внимания произведений, созданных там в течение двенадцатого века, наиболее интересна автобиография воина-вождя Усамы ибн Мункиза (1095-{89}1188), дающая живую картину бурной жизни той эпохи и, кроме того, являющаяся первой более или менее обширной автобиографией на арабском языке. Освобождение Египта от фатимидского владычества в 1171 г. и его воссоединение с Сирией при Саладине и его преемниках открыло в обеих странах новую эпоху процветания, выразившуюся в расцвете литературной деятельности, особенно в области поэзии и истории.

Оживление в поэзии сопровождалось введением на Востоке новых строфических размеров (мувашшах), незадолго до этого доведенных до совершенства в Испании. Утверждают, что прочное место в восточной поэзии за мувашшахом закрепил знаменитый испанский мистик Ибн ал-'Араби из Мурсии (1165–1240). Однако на самом деле Ибн ал-'Араби первоначально не был поэтом. Его главное мистическое и дидактическое сочинение "Мекканские откровения" и большинство других произведений написаны прозой, но слава Ибн ал-'Араби обеспечила широкое распространение его поэм (наиболее знаменит сборник поэм под названием "Толкователь страстных томлений [души]"). В своей поэзии он довел до крайности символизм суфиев, переводя мистические откровения на язык человеческой страсти. Не удивительно, что вследствие этого европейские ученые не раз были введены в заблуждение (несмотря на их знакомство с этим символизмом у таких персидских поэтов, как Хафиз), так как даже мусульманские критики высказывали серьезные сомнения относительно подлинности предлагаемого здесь мистического толкования.

Еще большим поэтическим дарованием обладал современник Ибн ал-'Араби 'Умар ибн ал-Фарид (1182–1235), который повсеместно был провозглашен величайшим арабским поэтом-мистиком и единственным достойным соперником великих персидских мистиков. Подобно всем им, он выражает свои мистические переживания на языке человеческой любви, хотя неизменно "возлюбленным является бог, к которому поэт обращается и которого славит под многими именами, то как одну из героинь арабского миннезанга, то как газель или погонщика верблюдов или стрелка, мечущего смертельные взгляды из своих глаз; но чаще всего просто как Его или Ее. Оды сохраняют форму, условности, сюжеты и образы обычной любовной поэзии; их внутренний смысл поч-{90}ти никогда не бывает навязчив, хотя его присутствие всюду проявляется в странной экзальтации чувств" **.

______________

** R. A. Nicholson, Studies in Islamic Mysticism, Cambridge, 1921.

Искусство Ибн ал-Фарида примыкает к традиционной арабской поэзии не только по своему внешнему характеру; риторическая фразеология, причудливые образы, игра слов и tours de force все близко примыкает к стилю, созданному ал-Мутанабби. Из его дивана — тонкого томика, содержащего немногим более двадцати од, а также другие мелкие произведения, — наиболее известны часто переводимая "Винная песня" и длинная дидактическая поэма в 760 строк "Восхождение мистика", которая рассказывает о его собственном опыте и считается высшим достижением арабской мистической поэзии.

Приводимый ниже отрывок из одной его малой оды, описывающий видение божественной красоты, обнаруживает все очарование его языка:

Хотя он ушел, каждая частица моего тела видит его

Во всем очаровательном, изящном и прекрасном:

В том, как звучит лютня и заливается свирель.

Гармонично смешиваясь с мелодичными песнями:

В зеленых лощинах, где при вечерней прохладе

Или на утренней заре пасутся газели, щипля траву;

И где собираются облака и льют воду

На цветной ковер, сотканный из цветов;

И где на рассвете зефир с мягко волочащимися полами

Доносит до меня свой сладчайший бальзам;

И когда, целуя уста бутылки,

Я посасываю вино в приятной тени.

Даже у второстепенных светских поэтов наблюдается временный отказ от полного подчинения содержания форме, что на протяжении двух столетий выхолащивало жизнь из арабской поэзии. Баха ад-Дин Зухайр "из Египта" (ум. в 1258 г.) — самый известный придворный поэт этой эпохи. Его диван отличается простотой языка, отсутствием лести и подлинной глубиной чувства, которые вместе с изящной игрой фантазии придают его стихотворениям некоторое сходство с поэзией Запада и побудили английского переводчика ** сравнить его с Герриком. {91}