Читать онлайн «Быт и нравы царской России». Страница 39

Русское ополчение собралось очень быстро. В январе 1611 г. Ляпунов разослал грамоты, а в марте уже со всех сторон к Москве народ шел выгонять поляков.

Дума потеряла свое влияние и теперь ее власти нигде, кроме Москвы, не подчинялись. Москвичи же, узнав о восстании городов, стали тоже оказывать сопротивление полякам. Они смеялись над ними, а купцы, продавая им товар, просили за него вдвое дороже. Начались ссоры и драки с поляками.

Города один за другим восставали против поляков. Жители Смоленской области истребляли поляков в их разъездах. Россияне, служившие раньше Сигизмунду, уходили от него, чтобы теперь служить Отечеству.

К Москве шло войско из дворян, стрельцов, граждан, крестьян, татар и казаков. Их встречали везде с хлебом и солью, иконами и крестами.

Но в рать Ляпунова вливались как люди военные и мирные граждане, так и бродяги, которые раньше шли к полякам, чтобы грабить вместе с ними, теперь они примыкали к Ляпунову, но больше мешали народному движению.

19 марта, во время обедни в Китай-городе поднялась тревога, послышался звон оружия и крики. Между поляками и россиянами возникла кровавая стычка. Поляки одержали верх, они резали купцов и грабили лавки; ворвались в дом к боярину Андрею Голицыну и убили его. Жители искали спасения в Белом городе и за Москвой-рекой, но конные поляки топтали и рубили их. Поляков остановили стрельцы у Тверских ворот. Настоящая битва произошла на Сретенке, где появился князь Дмитрий Пожарский. Его дружина сняла с башен пушки и встретила поляков ядрами, отбила и закрыла в Китай-городе. Нужно сказать, что в Москве находилось только шесть или семь тысяч польских воинов под командой Гонсевского, которого гетман Жолкевский оставил в Москве; жителей же в Москве было около двухсот или трехсот тысяч и при звуке набата старые и малые, вооруженные кольями и топорами, вступали в битву. В поляков бросали из окон и с крыш камни, поленья и стреляли. Полякам не помогло даже подкрепление немцев с капитаном Маржеретом во главе. Поляков оттеснили к Кремлю.

Битва прекратилась только из-за пожара, который разгорелся к ночи.

В разгар битвы между поляками и русскими в Белом городе вспыхнул дом Михаила Салтыкова. Хозяин сам поджег свой дом. Изменник Салтыков знал, что теперь ему уже не жить в собственном доме. Возник пожар и в других местах. Из-за сильного ветра пожар разгорался в узких улочках, беспрерывно звонили колокола, жители тушили пожар, слышались плач и крики, все было беспокойно.

В Кремле заседало призрачное российское правительство из знатных бояр. С одной стороны, сановники не могли желать победы иноземцам, пролившим столько русской крови; с другой стороны, они боялись мести своего народа; но тем упорнее они, видя безысходность своего положения, советовали полякам разрушить Москву. Совет был принят, и утром 2000 немцев с конным отрядом вышли из Кремля в Белый город и подожгли с разных сторон дома, церкви и монастыри. В пылающий деревянный город ворвались сподвижники Ляпунова с легкими дружинами. Жители задыхались от дыма и от жары и не могли сражаться, они спасали только семьи, потому что добро спасти уже было нельзя. Народ огромными толпами шел по дорогам к лавре, городам Владимиру, Коломне, Туле. Люди вязли в снегу, страдали от сильного холода, видели Москву, пылавшую в пожаре, и плакали, прощаясь и с Москвой, и с Россией. Дмитрий Пожарский до конца бился с поляками, не давая им жечь город за каменной стеной, но был ранен и его едва спасли и увезли в лавру. Теперь поляки жгли свободно российскую столицу и любовались пожаром из Кремля, не представляя, какая месть их ожидает за то зло, которое они причинили русскому народу.

Москва горела двое суток. Если где-то пожар затихал, поляки снова поджигали то, что еще не сгорело. Наконец от Москвы остался один пепел, среди которого возвышались черные стены, закопченные церкви да каменные погреба. Чад и дым стоял над Москвой еще несколько дней. Сами поляки, не обращая внимания на пожар и на дым, веселились, грабили царскую казну. Им достались все предметы быта наших царей, их короны, сосуды, богатые одежды; они стаскивали в одно место все имеющее ценность из гостиного двора, из жилищ купцов и знатных людей; сдирали оклады[181] с икон; делили золото, серебро, жемчуг, камни и дорогие ткани, а медь, олово, холсты и сукна презрительно отбрасывали. Поляки наряжались в бархатные одежды и штофы[182], пили из бочек иноземное вино.

В Кремле поляков окружала роскошь, но не было хлеба. Поляки пили, играли в карты, распутничали и в пьяном угаре убивали друг друга. Русские изменники-бояре тоже сидели в Кремле, тоже праздновали и молились за мифического царя Владислава.

Известие о московском бедствии ужаснуло россиян, но дала толчок народному движению. Иноки лавры, услышав о происшедшем в столице, послали к ней всех монастырских людей, способных воевать, и разослали грамоты к воеводам областей, призывая отомстить полякам и изменникам за пепелища в столице и кровью поляков ответить на кровь русских. Воеводы теперь без промедления шли к Москве, а к ним присоединялись те толпы бегущих москвичей, которые встречались на пути. Начались сражения. Осажденных поражало огромное число россиян, а еще больше их решительность. Пешие россияне бесстрашно бросались на всадников, теснили неприятеля и заняли берега Москвы-реки и Неглинной. Поляки известили Сигизмунда о московском пожаре и своем окружении и просили помощи.

Однако у воевод не было единой цели и согласия, они не подчинялись друг другу. Решили выбрать начальника, но вместо одного выбрали трех, что только подтверждало наличие разногласий. И это было неудивительно, так как в рати было много изменников, воевавших на стороне Лжедмитрия, и просто грабителей. В результате верные долгу выбрали Ляпунова, тушинские мятежники — князя Дмитрия Трубецкого, грабители-казаки — атамана Заруцкого, для которого не существовало ничего святого. Тем не менее войско представляло теперь Россию, а триумвират стал государственной властью.

Дума наспех, с легкой руки Ляпунова, составленная в основном из выборных от войска, без знатного духовенства и без представителей синклита, утвердила власть триумвирата и установила для них правила. Этим восстановили некую видимость правительства без самодержца. Но Ляпунов не оставлял мысли о царе для России, причем его мысли опять обращались в сторону иноземных государств.

Ляпунов так же, как и Милославский с единомышленниками, думал, что лучшим царем для России будет иноземец. Поляки нас обманули, и русские ничего кроме ненависти к ним не могли испытывать, а поэтому считали, что лучше податься к шведам, чем к Сигизмунду. Карл IX мог и хотел дать нам своего сына, принца Филиппа, в цари и писал к государственным чиновникам, что Россия в тесном союзе со Швецией может не бояться ни поляков, ни Папы, ни испанского короля. Ляпунов решил вступить в переговоры с представителем Карла IX генералом Делагарди. Между тем шведы продолжали войну в новгородских областях.

И пока велись переговоры, шведы, воспользовавшись предательством одного из сановников, ворвались в западную часть Новгорода, когда все спали, и начали резать безоружных и беспомощных людей, которые в ужасе бросались в реку, бежали в леса, а Бутурлин со стрельцами и детьми боярскими удрал, предварительно ограбив лавки и дома знатных купцов. Но и здесь нашлись патриоты, для которых честь всегда была дороже жизни. Они сражалась до последнего и были убиты.

Шведы нашли в Новгороде множество пушек, но мало припасов и всего 500 рублей денег в казне, так что Делагарди, надеясь завладеть новгородским богатством, вынужден был просить денег у короля, так как его войско требовало жалованья и бунтовало.

Московский стан быстро стал просто мятежным сборищем людей, у которых честь была на последнем месте. Ляпунова уважали, но не очень любили за высокомерие. Он у многих вызывал неприязнь, и его задумали убить. Первая попытка не удалась. Тогда атаман Заруцкий с тайного одобрения поляка Госевского, сидевшего в Кремле, написал от имени Ляпунова подложный указ к городским воеводам об истреблении всех казаков в определенный день и час. Когда собрался сход и на него позвали Ляпунова, он, ничего не подозревая, пришел вместе с двумя чиновниками, Толстым и Потемкиным. На предъявленное обвинение он поклялся Богом, что такую бумагу он не писал и что это происки его врагов, но ему не поверили и убили. И только один россиянин, недруг Ляпунова, Иван Ржевский, попытался защитить его и закрыл своим телом, но казаки не пощадили и его.