Читать онлайн «Быт и нравы царской России». Страница 38

Все рассчитывали, что этим актом укрепится Московское государство, и Польша будет жить с Россией в дружбе и союзе, так как в одном государстве будет править отец, а в другом — сын.

17 августа 1610 г. условия были подписаны. Народ был заочно приведен к присяге. Во все города были посланы гонцы, чтобы объявить всем об избрании нового царя.

Бывшие изменники, предавшие царя, а теперь ревностные сторонники договора, обнимались с московитянами как братья. В конце концов, московитяне тоже изменили Василию, и теперь их всех объединяла одна общая идея служения новому царю.

Россияне, в свое время недовольные желанием Василия ограничить самодержавие, через четыре года пришли к решению еще больше ограничить его, передавая часть власти не только боярам, но и Земской думе. Но, ограничивая самодержавие, они боялись не самого самодержавия, а самодержавия в руках монарха, которого приглашали от безысходности из чужого государства, и не хотели давать иноземцу абсолютную власть в России. Из этого принципа и возникли следующие условия, которые защищали обычаи и традиции русского государства:

«Королевичу Владиславу венчаться царским венцом и диадемою от святейшего патриарха и духовенства греческой церкви, как издревле венчались самодержцы российские.

• Владиславу-царю блюсти и чтить святые храмы, иконы и мощи целебные, патриарха и все духовенство; не отнимать имения и доходов у церквей и монастырей; в духовные и святительские дела не вступаться.

• Не быть в России ни латинским, ни других исповеданий костелам и молебным храмам; не склонять никого в римскую, ни в другие веры, и жидам не въезжать для торговли в Московское государство.

• Не переменять древних обычаев. Бояре и все чиновники, воинские и земские, будут, как и всегда, одни россияне; а польским и литовским людям не иметь ни мест, ни чинов: которые же из них останутся при государстве, тем может он дать денежное жалованье или поместья, не стесняя чести московских, боярских и княжеских родов честию новых выходцев иноземных.

• Жалованье, поместья и вотчины россиян неприкосновенны. Если же некоторые наделены сверх достоинства, а другие обижены, то советоваться государю с боярами и сделать, что уложат вместе.

• Основанием гражданского правосудия быть Судебнику, коего нужное исправление и дополнение зависит от государя, Думы боярской и земской.

• Уличенных государственных и гражданских преступников казнить единственно по осуждению царя с боярами и людьми думными; имение же казненных наследуют их невинные жены, дети и родственники…

• Кто умрет бездетен, того имение отдавать ближним его или кому он прикажет; а в случае недоумения решить такие дела государю с боярами.

• Доходы государственные остаются прежние; а новых налогов не вводить государю без согласия бояр, и с их же согласия дать льготу областям, поместьям и вотчинам, разоренным в сии времена смутные.

• Земледельцам не переходить ни в Литву, ни в России от господина к господину, и всем крепостным людям навсегда быть такими.

• Великому государю Сигизмунду, Польше и Литве утвердить с великим государем Владиславом и с Россиею мир и любовь навеки и стоять друг за друга против всех неприятелей…

• Отправиться великим послам российским к государю Сигизмунду и бить челом, да крестится государь Владислав в Веру греческую…»{177}.

Н.М. Карамзин пишет, что Владислав, хотя избранный только Москвой, без согласия других городов, а поэтому незаконно, так же как и Шуйский, все же остался бы русским царем и ограниченное самодержавие изменило бы судьбу России, а вместе с этим изменилась бы и Европа, если бы его отец Сигизмунд обладал более здравым рассудком и без промедления отпустил бы Владислава в Москву. Но король хотел сам стать царем и править Россией.

В России между тем началось царствование Владислава без него самого. В храмах молились за нового царя, указы писались от его имени, все суды тоже совершались его именем; спешили также быстрее отчеканить монеты и медали с изображением Владислава. Кто-то радовался, думая, что теперь наступит мир, но многие не ждали от поляков ничего хорошего.

Московские послы Филарет и Василий Голицын видели, что Сигизмунд не хочет никакого мира и только стремится завоевать и разграбить Россию. Послы не могли не выразить своего возмущения, после чего польские паны не пожелали с ними больше говорить, пообещав: «Конец терпению и Смоленску!». Они достигли, чего хотели.

Но судьба в этом случае оказалась благосклонной к России, направив ее по другому, может быть, лучшему пути.

Гетман Жолкевский покидал Москву с целью объясниться с Сигизмундом и уладить дело с Владиславом. Но ехал Жолкевский не один, с ним ехал бывший русский царь Василий Шуйский, которого Дума выдала иностранцам, а вместе с царем и двух его братьев. Это был позор Думы, что не лучше предательства. Московский народ с равнодушным любопытством смотрел, как царя везли в отдельных экипажах впереди гетмана. Жене князя Дмитрия Шуйского разрешили ехать с мужем, в то время как царицу заключили в Суздальский девичий монастырь. Василия забрали из Иосифова монастыря, где он содержался, и везли к Сигизмунду в литовской одежде как узника.

Никоновская летопись красочно говорит по этому поводу: «О, горе и люто есть Московскому государству! Како не побояшеся, не помня своего крестного целования и не постыдясь ото всея селенныя сраму, не помроша за дом Божий, Пречистыя Богородицы, и за крестное целование государю своему, самохотением своим отдаша Московское государство в латыни и государя своего в плен! О горе нам! Како нам явитися на Праведном Суде избавителю своему Христу и како нам ответ дата за такие грехи, и како нам иным государством против такие укоризны ответ дата; не многие же враги на то думаша, да мы все душами погибохом»{178}.

Жолкевский вместе с трофеями представил Сигизмунду русского царя в богатых одеждах. Хотели, чтобы Василий поклонился королю, но Василий ответил, что царь московский не кланяется королям и что он как пленник взят не поляками, а выдан своими подданными-изменниками. В той же Никоновской летописи говорится: «Его твердость, величие, разум заслужили удивление ляхов, и Василий, лишенный венца, сделался честию России».

Судьба Лжедмитрия II решилась неожиданно. Хан Ураз-Магмет, который не пристал к Лжедмитрию во время его бегства из Тушина, явился к нему в Калугу, но ханский сын донес, что его отец замышляет предать его и уехать в Москву. Лжедмитрий без всякого следствия велел своим палачам убить Ураз-Магмета и бросить труп в Оку. Ногайский князь Петр Араслан Урусов, затаив ненависть к Лжедмитрию, во время охоты в глухом месте застрелил самозванца со словами: «я научу тебя топить ханов» и отрубил ему голову[179], а сам с ногайцами ушел в Тавриду. Узнав о гибели самозванца, Сигизмунд понял, что лишился предлога оставаться в России и тут же написал боярам, что Владислав скоро будет в Москве.

Но Россия уже не хотела Владислава. Дума благодарила Сигизмунда, но уже заявляла, что если Владислав не примет православия и если поляки не уйдут из России, то ему не быть русским царем. Патриотический дух уже вселялся в россиян, а после известия о смерти Лжедмитрия смело заговорили о необходимости спасении России и изгнания поляков из своей земли.

Поляки еще выполняли приказ гетмана Жолкевского, вести себя тихо в его отсутствие, и не посягали на собственность и честь московитян. Нарушителей наказывали. Один поляк выстрелил в икону Богоматери и за это был сожжен; другой обесчестил девицу, за что был высечен кнутом. Россияне еще могли пировать с поляками, пряча взаимное недоверие и неприязнь, но поляки не верили терпению россиян, а россияне — добрым намерениям поляков. Русские видели, что они чувствуют себя хозяевами в столице, и это вызывало раздражение. Но если Москва еще молчала под оружием поляков, то соседние города уже поднимались на борьбу. Появились грамоты с призывами против польского засилия. В одной из них жители Смоленска писали: «Обольщенные королем, мы ему не противились! Что же видим? Гибель душевную и телесную. Святые церкви разорены; ближние наши в могиле или в узах[180]. Хотите ли такой же доли? Вы ждете Владислава и служите ляхам, угождая извергам… Восстаньте, доколе вы еще вместе и не в узах; поднимите и другие области, да спасутся души и царство!..».

Русское ополчение собралось очень быстро. В январе 1611 г. Ляпунов разослал грамоты, а в марте уже со всех сторон к Москве народ шел выгонять поляков.