Читать онлайн «Жизнь русского обывателя. От дворца до острога». Страница 87

Чванливые и гордые гости посещали своих родственников или своих знакомых в большие праздники, в дни именин и в другие дни семейных торжеств; если в семействах была молодежь, когда приходилось думать о женитьбе сына или выдаче замуж дочери, то устраивались по воскресеньям вечера, где молодежь танцевала и забавлялась разными играми, а старики вели беседу в столовой или в гостиной.

Но чтобы гости приезжали запросто вечерком, без предупреждения, этого я не запомнил. Если кто-нибудь задумал навестить в неурочное время, то обыкновенно заранее утром присылал кого-либо из своих прислуг или приказчика с поручением передать привет и поклон хозяевам, с сообщением, что они собираются навестить в такой-то день и час, так будут ли хозяева дома и не стеснят ли своим приездом?

Для таковых гостей открывали парадные комнаты, приводили их в порядок, снимали с мебели чехлы. В парадной столовой накрывали стол камчатной белой скатертью, ставился лучший фарфоровый чайный сервиз, обставляли стол вазами с разными вареньями, преимущественно из персиков и абрикосов, как самых дорогих, ставили вазу с фруктами и старинные серебряные корзины-сухарницы с уложенными сдобными сухарями или сдобным хлебом своего изготовления.

Купечество в большинстве отличалось хлебосольством: если они устраивали обед или бал с ужином, то не стеснялись расходами, делали все хорошо, чтобы все были сыты и довольны, говоря: «Хлеб, соль врага побеждают!».

Многие еженедельно оделяли нищих милостыней, сколько бы ни приходило их в указанный день и время. В память умерших близких родственников, в день их кончины ежегодно кормили нищих. Перед большими праздниками посылали в тюрьмы разной снеди и денег арестантам, расходуя на это значительные суммы, не говоря уже про хлопоты, но они этим не стеснялись, будучи уверенными, что делаемые ими блага послужат в пользу их души.

К своим служащим, приказчикам, ученикам-«мальчикам» относились хотя строго, но справедливо, напрасно не обижая их, что те отлично чувствовали и понимали, что хозяева строги для их же пользы, с полным желанием сделать из них в будущем таких же купцов, как их хозяева. Хозяева действительно не боялись, что они из них готовят в будущем себе конкурентов, говоря: «На наш век всем дела хватит!» (28; 583–593).

Ну, что касается отношения к «мальчикам» и приказчикам – об этом речь еще впереди. Не все было здесь так благостно.

Не везде купечество жило в бывших барских особняках или собственных домах. В Петербурге в основном приходилось снимать квартиры: «В это время мы жили… на Владимирском проспекте, в квартире о шести комнатах, в четвертом этаже, во дворе… Помню, что комнаты были маленькие, окрашенные клеевой краской, с панелью другого цвета, и по стенам были выведены фризы, а в углах белых потолков намалеваны по трафарету какие-то цветные вазы. Бумажные обои тогда только входили в моду и были очень редки и дороги. Мебель была потемнелого красного дерева, мягкая, но не пружинная, потертая и в чехлах. На окнах висели кисейные занавески, перед простеночными зеркалами на ломберных столах с бронзовыми ободками стояли подсвечники с никогда не зажигавшимися восковыми свечами. Стеариновых свечей тогда не было, и жгли только сальные свечи, снимая нагар с их светилен щипцами. Восковые свечи перед большими праздниками всегда мылись с мылом, так как они до того засиживались мухами и покрывались копотью, что делались пестрыми. В углах каждой комнаты было по нескольку старинных икон в серебряных окладах, с серебряными же лампадами ‹…›.

Семья у нас была большая, жили мы тесно, но сравнительно чисто. Тараканы и клопы водились, считаясь неизбежной принадлежностью жилья, но их время от времени травили бурой, скипидаром, ошпаривали кипятком. Это было своего рода эпоха для нас, детей, и развлечение. Помню, что полы у нас в квартире были простые, крашеные, и по субботам происходило генеральное мытье их, после чего расстилались половики, полотняные дорожки, а вечером, во время всенощной, зажигались у икон все лампады» (103; 127–129). Н. А. Лейкин в самом своем знаменитом очерке «Апраксинцы» так описывал жилище купца середины XIX в.: «Тяжелая старая мебель почернелого красного дерева, с медными украшениями в виде полосок и розеток; кресла с лирами вместо спинок, пузатый комод на львиных лапах и горка с старинным серебром и аппетитными чашками с изображением птиц, генералов и криворотых барышень. На стене портреты ‹хозяев› Ивана Матвеича и Аграфены Ивановны, снятые в молодых летах, да картины: Фауст играет в шахматы с Мефистофелем и неизбежный Петр Великий на Ладожском озере… Немного подале висят часы, на циферблате которых фламандские крестьянин с крестьянкой» (Цит. по: 103; 13). Чувствуется, что мебель уже устарелая, предыдущих десятилетий, когда хозяева после сочетания браком устраивались своим домком, давно не обновлявшаяся.

Купчиха. 1820-е гг.

Центральное место в купеческом доме занимала парадная «зала», выходившая на улицу и соединявшая в себе столовую, гостиную, танцевальный зал. Посередине стоял большой стол, накрытый яркой, пышно вышитой скатертью (особенно ценились скатерти бархатные), по стенам находились мягкие или жесткие диваны, горки с парадной посудой, которой обычно не пользовались, стулья, столики, большие цветы (фикусы, олеандры, розаны) в полубочках, по стенам, оклеенным бумажными обоями, висели аляповатые портреты хозяина, хозяйки или их родителей, какого-либо церковного иерарха или знаменитого генерала, могли быть и дешевые олеографии. На окнах также стояли яркие цветы в глиняных вазонах: герани, бальзамины. Спальня хозяев была общей, и первое место здесь занимала огромная кровать с мягкими перинами и множеством пуховых подушек. Здесь стоял пузатый комод с постельным бельем, где хранились драгоценности хозяйки, деньги и деловые бумаги хозяина; впрочем, деньги и бумаги могли находиться в небольшой укладке, шкатулке, окованной железом, с внутренним секретным замком, с «музыкой» и с покатой верхней крышкой: укладки часто брали в дорогу, на ночлегах и в экипажах ставя под голову и накрывая небольшой подушкой. Спальни также украшались цветами, а в красном углу, напротив входа, висело «родительское благословение», множество икон в хороших окладах и киотах, с многочисленными лампадами; на божнице лежали и церковные книги, составлявшие обычный круг чтения купечества. Нередко в спальню выходила лежанка русской печи. Вот краткое описание дома угличского купца, правда, овдовевшего и после смерти жены прекратившего торговлю и посвятившего жизнь «спасению души»: «У дедушки Василья был довольно хороший каменный дом на богатой Ярославской улице, с большим фруктовым и ягодным садом, с пчельником и громадным огородом, выходившим на набережную Волги… В… горнице стены… походили на часовню, так как были увешаны и уставлены иконами; вся мебель состояла из узенькой кровати, с жесткою войлочной постелью, двух или трех скамеек по стенам, простых деревянных стульев и простого же стола с шкафчиком, в котором находились церковные книги, и ящиком, имевшем вверху десять отделений, где по порядку лежали серебряные монеты, начиная с пятачка и кончая талером, то есть полуторарублевиком; под этими же отделениями, внизу ящика, лежали кредитные билеты и золото. Через коридор, против его горницы, была кладовая, где хранилось около трехсот мешочков с медными деньгами» (160; 16). Это обиталище богатого провинциального купца середины XIX в, торговавшего железным товаром и дававшего деньги под проценты.

Подробнейшее описание расположенного в Елохове двора и дома московского довольно богатого купца конца XIX в. оставил С. Н. Дурылин. Приведем его в сокращении: «Широкие деревянные ворота, окрашенные в «дикий цвет» (серый. – Л. Б.), всегда на запоре. По бокам – одна фальшивая калитка, наглухо заделанная; другая, справа, настоящая: она тоже на запоре. Над настоящей калиткой надпись на дощечке: «Басманной части такого-то участка. Дом московского первой гильдии купца…». Над «фальшивой» – такая же дощечка с надписью: «Свободен от постоя»…

Звонок от нашей калитки был проведен к дворницкой, в конце двора, и надо было минуты две-три обождать, пока дворник в белом фартуке отворит калитку.

Двор был так широк и просторен, что впоследствии на нем был выстроен большой доходный дом, и еще осталось довольно места для просторного двора. От ворот к дому вела дорожка, убитая красным щебнем с крошечным мосточком через канаву для водостока…

По забору тянулось собачье строение – три домика-конурки для немалого собачьего населения двора: для грозного рыжего, как лис, и сильного, как волк, Полкана, для его собрата – черноухого Мальчика, для их родительницы, хитрой и вкрадчивой Розки, и для ее последыша – неуемного весельчака Щинки.

Полкан и черноухий были на цепи и спускались с нее лишь ночью; Розка и Щинка пользовались неограниченной свободой.