Читать онлайн «Психолингвистика». Страница 46

Автор обнаружил, что идея "значков" оказалась поразительно чуждой для детей. Пытаясь понять цель педагога, дети предлагали свои, "более простые", с их точки зрения, значки. Все их предложения носили "комплексный" характер; это означает, что один их значок совмещал в себе несколько предложенных педагогом и фактически служил для обозначения одного конкретного предмета, а вовсе не класса предметов, обладающего заданным признаком.

Так, это могло быть красное пятно с прилепленными к нему с разных сторон буквой Б, квадратиком и знаком для дырки. На вопрос педагога, что все это означает, дети показывали ему большой красный квадрат с дыркой.

Для "вообще красных предметов" дети не могли предложить какого–либо обобщающего их "значка". Собственно, это и соответствует наблюдениям психологов о том, как сложно научить ребенка понятиям "класс" и "признак", оторвав признак от предмета. Для ребенка долгое время любой признак, например "красный", существует как неотъемлемый атрибут красных предметов — яблока, карандаша, мячика. Хотя ребенок шести–семи лет без труда разложит по разным кучкам красные, синие, зеленые предметы, сама цепочка<предмет–признак–класс>представляет для него непреодолимую трудность.

Дети до поры не в силах освоить подобную операцию абстракции, если в процессе обучения не создать для абстракции "языковую поддержку", например в виде слова красный. Знакомое слово для ребенка — это не признак, не понятие, не имя класса, а почти вещь; тот уровень абстракции, который заключен в возможности говорить о разных предметах, что все они красные, здоровым ребенком достигается в возрасте до полутора лет в процессе освоения родного языка.

А. К. Звонкий занимался со здоровыми детьми и тем не менее обнаружил, что "значки" обретают для детей осмысленность тогда, когда они интерпретируются ими как значки для слов. Как только дети поняли, что их цель — "придумать значки для слов", задача приобрела естественность и оказалась нетрудной. Этот пример еще раз подтверждает, что именно естественный язык служит мощной поддержкой для формирования абстрактных понятий. Поэтому задержки и нарушения речевого развития, независимо от их генезиса, неизбежно ведут к нарушениям развития интеллекта.

Системы, замещающие естественный язык, о которых я упоминала выше, предоставляют в распоряжение "неговорящего" ребенка картинки разного уровня абстрактности. Но они в еще меньшей степени, чем блоки Дьенеша, создают предпосылки для формирования операции абстракции как перехода от изображенных предметов к их существенным признакам и далее к классу или от изображения действующих лиц к абстрактному представлению о процессе действия.

Рассмотрим более подробно некоторые системы, разработанные с сугубо прагматическими и благородными целями — включить "неговорящего" ребенка в систему социальной коммуникации. Я остановлюсь на двух популярных системах, наиболее наглядно выражающих основные тенденции в условиях работы с "проблемными" детьми. Это "Блисс" и система пиктографических изображений.

"Блисс" как специальный символический язык был изобретен Ч. Блиссом (1897–1985); он описан в его книге, впервые опубликованной в 1949 г. Блисс бежал из Австрии после гитлеровского аншлюсса и какое–то время жил в Китае. Похоже, что вследствие этих сугубо биографических причин именно система китайского иероглифического письма послужила Чарльзу Блиссу образцом, который он положил в основу придуманного им языка, — первоначально эта система называлась "Семантография".

Мотивы, которыми руководствовался Блисс, очень напоминают историю изобретения Л. Заменгофом "всемирного" языка эсперанто: по исходному замыслу "Семантография" Блисса тоже является вариантом такого общего языка, цель которого — гармонизация человеческого взаимодействия и иные достойные, но от этого не менее утопические чаяния.

Инициатива применения "Блисса" в терапевтических целях в качестве системы, замещающей естественный язык, возникла в 1971 г. в Канаде, в Центре реабилитации детей–инвалидов в Онтарио. При этом вначале имелись в виду не столько дети с нарушениями собственно речевого развития, сколько дети с такими физическими дефектами, которые затрудняли или даже исключали обучение обычному чтению и письму. Прежде всего имелись в виду дети, перенесшие церебральный паралич.

Для дальнейшего развития и популяризации "Блисса" в 1971 г. была создана организация Blisssymbolic Communication International. Будучи некоммерческой и благотворительной, эта организация поддерживает многочисленные исследовательские институты и субсидирует пропаганду и внедрение "Блисса" во всем мире. За последние три года большие усилия были предприняты для популяризации использования "Блисса" через Интернет.

Символы, используемые в "Блиссе", — это контурные изображения, аналогичные обычным типографским небуквенным литерам и их комбинациям (таким, как скобки, астериск, знак "диез", тильда, различные диакритические знаки, знаки для логических и математических операций и т. п.). Используются также геометрические фигуры — ромбики, треугольники; значки, которые напоминают максимально упрощенные детские рисунки — наподобие "елочки", "домика", "птички", "кораблика" (некоторые из них близки к применяемым в картографии). Символы "Блисса", таким образом, заведомо не ориентированы на иконичность.

Словарь–минимум "Блисса" включает около 100 наиболее употребительных символов (впрочем, разные авторы называют разные цифры). Синтаксис "Блисса", насколько мне удалось установить, предельно прост и сводится к последовательному соположению символов слева направо.

В отличие от "Блисса" пиктографические изображения не существуют как некая законченная система с заранее определенным набором значков и пусть примитивным, но тем не менее постулируемым синтаксисом. В разных странах для означивания одних и тех же смыслов используются пиктограммы разной степени иконичности, но в общих чертах достаточно близкие к тем международно принятым обозначениям, которые стали для нас привычными после московских Олимпийских игр 1980 г.

В педагогической практике использование пиктограммы обычно сопровождается показом соответствующего слова, написанного на родном языке. Делается это исходя из предположения, что такой прием поможет ребенку отождествить пиктограмму и слово как равноправные способы "означить" один и тот же объект реального мира.

"Блисс" и пиктограммы объединяет следующее. Оба подхода направлены на то, чтобы заменить слова естественного языка изображениями различного уровня абстрактности. С одной стороны, это иконически несомненные изображения конкретных предметов (яблоко, стол) и весьма условные — предназначенные для классов предметов ("еда"). С другой стороны, лишенные каких–либо претензий на иконичность "изображения" отношений ("мой") и действий ("ходить", "спать"), а также модальных предикатов (например, "хотеть").

В обоих случаях изображения могут быть представлены как набор отдельных карточек или иметь вид специально организованной таблицы, а также существовать в компьютерном варианте.

Предположительно, общение с помощью систем такого типа должно осуществляться следующим образом. Ребенок выражает свое коммуникативное намерение, используя комбинацию из различных карточек или последовательно указывая на клетки таблицы. Взрослый (педагог) поступает так же. Или, если ребенок хоть на каком–то уровне понимает обращенную речь, взрослый использует устную речь.

Изображения в таблицах, сопровождающиеся подписями, должны способствовать установлению отношения эквивалентности между изображением и буквенной последовательностью. Тем самым выражается надежда на то, что операции с подобными таблицами могут способствовать овладению механизмом так называемого "глобального чтения", т. е. чтения, при котором слово воспринимается в целом по аналогии с любой картинкой.

Чтобы вы могли представить себе степень абстрактности символов "Блисса", приведу некоторые примеры. Так, понятие "до" изображается как [)]; "сейчас" — как [)(]; "позже" — как [(].

Символы "Блисса" не более прозрачны, чем китайские иероглифы; они заведомо не иконичны. Поэтому символика "Блисса" исключает возможность "вычислить" смысл используемых знаков и их комбинаций по их виду.

Пиктограмма, напротив, может быть "расшифрована" с той или иной степенью уверенности, поскольку она все же должна оставаться иконичной — или она уже не будет пиктограммой. Но и здесь суть механизма "означивания" все–таки лежит глубже, чем зависимость правильности дешифровки от степени "натуральности" того или иного пиктографического изображения. Тем более что вообще отношения, равно как и многие свойства, можно изобразить только символически (означающее символа не мотивировано тем, к чему символ отсылает), но не иконически.