Читать онлайн «Цивилизация классического ислама». Страница 12

Успех его пропаганды, опиравшейся на известные тогда феномены религиозного возбуждения, можно объяснить кризисом умаййадского общества, растущим по мере того, как под давлением обстоятельств неумело трансформировался порядок, установленный в исламской империи сразу после завоеваний. Действительно, при первых четырех халифах и еще при жизни Муавийи халифская казна пополнялась за счет добычи от военных походов, но пенсии и земельные пожалования в провинциях получали только мусульманские воины, оседавшие на местах. Завоеватели и данники, воспринимаемые согласно двойному стандарту, сосуществовали, таким образом, в двух различных общинах, проблемы которых совпадали только случайно, где покоренным народам не позволялось занимать место первого плана.

Эта ситуация начала меняться, когда при участии коренного населения была создана исламская администрация, главной задачей которой должно было стать взимание тяжких податей с подданных, остававшихся на своих землях. Старый механизм византийских и сасанидских служб, принятый в разных регионах вместе с использованием местных языков, в частности греческого и древнеперсидского, вскоре был заменен новой организацией с регистрами на арабском языке, которая по-прежнему оставалась в ведении традиционных секретарей и писцов. Это давало возможность разносторонних контактов, особенно в Сирии, где халиф сознательно отдавал инициативу в этой сфере местному контингенту. Далее последовало масштабное обращение в ислам коренного населения, как администраторов, так и подчиненных, стремившихся избавиться от своих налоговых обязательств и даже примкнуть к арабским родам и племенам, которые принимали их в качестве клиентов. Основы, на которых функционировали службы, тоже были вскоре трансформированы двойным потоком исламизации и арабизации.

Этот феномен достиг достаточной интенсивности в эпоху Абд ал-Малика, когда арабский стал официальным государственным языком и на нем начали выбивать легенды на монетах и писать монументальные тексты, соперничавшие в возвышенности с греческими надписями. Параллельно в общественной и частной жизни давали о себе знать последствия внезапного взаимопроникновения миров, например сооружение огромных мечетей, рассчитанных на приток новообращенных. Это было уже выражением нового менталитета, восприимчивого как к величию исламской цивилизации, так и к некоторым неарабским ценностям прошлых столетий, которые стало дозволено воспроизводить с целью превзойти их.

Но очевидный успех симбиоза, который придал правлениям Абд ал-Малика и его сына ал-Валида совершенно особенный размах, породил в то же время проблемы как фискального и экономического, так и социального порядка. Его первым следствием, масштабы которого было трудно предвидеть, стало сокращение доходов, на которые рассчитывало умаййадское государство, замещая нерегулярные поступления в казну военной добычи постоянными вливаниями податей, которыми облагалось прежде всего сельскохозяйственное производство. Этими податями, варьировавшимися в зависимости от региона и в соответствии с особенностями завоевания, были обременены в основном земли немусульман. Принятие ислама их владельцами, таким образом, приводило к спорам и беспорядкам внутри системы. Умаййадская попытка ослабить их, не освобождая новообращенных от поборов, а обязывая их платить эквивалент требуемого от мусульман пожертвования, не имела ожидаемого эффекта. Когда умаййадские наместники продолжали требовать от новообращенных дань с их земель в прежних размерах, многие из них оставляли свои владения и перебирались в города, чтобы заняться там каким-нибудь ремеслом или, скорее, пополнить ряды анархического плебса. Это грозило привести к всеобщему оскудению в связи с растущей нищетой в крупных городах и сокращением поступления податей, взимаемых с необрабатываемых земель. Умаййадским суверенам с тех пор оставалось действовать только авторитарными, силовыми методами — не считая временного отступления Умара II в начале VIII в., — способными вызывать лишь еще большее недовольство.

Кроме этих первых печальных результатов массового обращения в ислам, наблюдалось появление нового социального класса — неарабских мусульман, которые приспособились к сложившимся обстоятельствам, сохранив свою региональную самобытность и испытывая более или менее серьезные проблемы сосуществования с бывшими завоевателями. В Сирии, например, элементы, чуждые первой исламской общине, без большого труда интегрировались в племенную клиентелу умаййадской аристократии. А вот в Ираке и Иране их положение было, несомненно, намного тяжелее, поскольку арабских правителей беспокоили их численность и традиционное превосходство, которым они кичились. Отстраняемые в этих провинциях от значительных должностей, униженные и полные амбиций, они были готовы последовать за любым агитатором, и именно из них рекрутировались самые преданные сектанты алидского и аббасидского толка.

Само их существование могло лишь усилить центробежные тенденции в империи, последовательной унификации которой, по правде говоря, никогда не предпринималось.

Умаййадский мир, несмотря на единство правления и то превосходство, которым пользовалась там Сирия, оставался миром разнородным, величие которого составляли многочисленные наследия, но антагонизм между провинциями, выливавшийся зачастую в разнообразные религиозные движения, мешал развитию единой и сильной — способной подтвердить престиж сирийской династии — исламской идеологии. Именно такой была ситуация, которую вскоре предстояло изменить аббасидской династии.

Восприняв опыт умаййадской династии и персональные усилия ее суверенов, аббасидское владычество открыло новый период исламской империи, когда государственное могущество держалось прежде всего на высоком достоинстве халифа как родственника Пророка, способного благодаря этому званию служить представителем и защитником совершенного правоверия. Династия «благословенная», как она сама себя называла, с самого начала стремилась обозначить свой разрыв с прежними властителями Сирии, максимально используя для этого внешнюю атрибутику: перевод столицы в Ирак — сначала в Куфу, затем в Багдад, — принятие «тронных имен», напоминающих о покровительстве Аллаха, чью особую милость чувствовали на себе новые халифы (ал-Мансур — «поддерживаемый Аллахом»; алМахди — «ведомый Аллахом»; ал-Рашид — «благонаправляемый Аллахом»), последовательное наращение титулатуры суверена, употребляемой в официальных текстах, надписях и легендах на монетах, тенденция ко все большей пышности церемониала, изолирующей халифа от подданных, покровительство и совет религиозных деятелей, официальное вмешательство халифа в вопросы догмы и осуждение ересей. Аббасидская династия изначально опиралась прежде всего на тот класс населения, который при Умаййадах находился в приниженном ранге клиентов и который только теперь смог поставить на службу мусульманскому государству свои способности и воспитание, передав ему бюрократический дух, не известный в прежние времена. При этом она практически отказалась от прежней племенной, преимущественно арабской, войсковой системы, формируя армию как из арабских, так и из неарабских добровольцев, а позднее — наемников.

Столкнувшись на практике с проблемами управления, Аббасиды продолжили умаййадскую линию, четче обозначив этапы уже начатой эволюции. Так, в плане церемониала, равно как и в организации управления, новые хозяева империи лишь следовали тенденциям, которые наметились в ту пору, когда халиф подражал в своем поведении манерам прежних суверенов Востока — византийских василевсов или сасанидских хосровов — и прибегал к услугам своих писцов и сборщиков податей. Унаследованная непосредственно от эпохи завоеваний структура империи сохраняла свою врожденную разнородность, которую не удалось сгладить Умаййадам и которая будет мешать попыткам унификации, идущим уже из багдадской столицы. Даже династический принцип, закрепленный в заблаговременном назначении преемника, был заимствован Аббасидами у предшественников, пытавшихся насадить его в мусульманской среде, несмотря на интриги и борьбу, неизменно сопутствующие каждой смене правления. Отныне внутривластные раздоры не должны были выходить на племенной уровень. Они затрагивали только окружение халифа, не дискредитируя престиж самого положения суверена. Но отсутствие четкого порядка наследования, заранее определяющего выбор преемника, по-прежнему оставалось причиной слабости власти.

Претензии Аббасидов на легитимность, которой они хотели отличаться от Умаййадов, встречали ожесточенное сопротивление соперников, способных похвалиться аналогичными титулами. Конечно, потомки ал-Аббаса, дяди Мухаммада, имели те же права, что и другие хашимиты, которые происходили от Абу Талиба через Али, — и поначалу, по-видимому, действительно прямое родство через Фатиму, дочь Пророка и жену Али, не служило аргументом в пользу их потомков. Но Аббасиды так и не сумели получить всеобщее признание и разоружить оппозицию тех, кто когда-то сражался за их дело, не отделяя его от дела других членов «семьи Пророка». Двусмысленность, поддерживаемая вокруг их личности, чтобы скрыть истинные цели их деятельности, должна была сильно осложнить будущее династии.