Читать онлайн «История британской социальной антропологии». Страница 30

Интересно, что Робертсон Смит в своих исследованиях использовал в качестве источника не только древние тексты, он совершил, начиная с 1878 г., две поездки по странам Ближнего Востока, собирая данные о «пережитках» матрилинейности, экзогамии и тотемизма среди арабов. Натянутость и предвзятость этого материала сейчас не вызывает сомнений среди специалистов, но был у этих поездок и иной результат – Робертсон Смит в течение нескольких месяцев в наряде бедуина и в сопровождении арабских проводников путешествовал верхом по местам, где не ступала нога европейца, благодаря чему он в совершенстве овладел арабским языком. Это обстоятельство, наряду с прочими его достоинствами, послужило основанием для приглашения его в 1883 г. на кафедру арабистики Крайст-колледжа Кембриджского университета, профессором которого он стал в 1889 г. На этом посту он и умер в 1894 г., работая до последнего дня над своими сочинениями и параллельно редактируя Энциклопедию Британника, в которой оставил после себя память как о сотруднике беспрецедентной эрудиции и работоспособности – он сам написал более 200 статей и отредактировал остальные несколько тысяч.

Идеи статьи о поклонении животным среди арабов наряду с идеями иного плана нашли свое развитие в ряде монографий Робертсона Смита, среди которых для истории британской антропологии особенно важны «Родство и брак в древней Аравии» (1885) и «Религия семитов» (1889)[377]. Аргументы, подобранные Робертсоном Смитом в пользу тезиса Мак-Леннана о первичности материнского счета родства, следующие: среди арабов существует обычай наименования некоторых подразделений племен по имени прародительницы[378], о бытовании обычая убийства девочек есть глухие упоминания в некоторых источниках, Страбон описывает нечто похожее на полиандрию у арабов, а у современных арабов вроде бы обнаруживаются пережитки клановой экзогамии и брака умыканием. Все это, по Робертсону Смиту, «… кажется достаточным, чтобы доказать, что Аравия прошла через стадию, в которой семейные отношения и брачные законы соответствовали условиям тотемической системы»[379].

При внимательном чтении последней и, по мнению многих, лучшей работы Робертсона Смита «Религия семитов» можно обнаружить много идей, не связанных с эволюционистскими догмами Мак-Леннана. В частности, оригинален сам по себе методологический подход ее автора к феномену религии. Робертсон Смит, в противовес доминирующим в эволюционистской антропологии интеллектуализму в интерпретации ранних форм религии, отдает явное предпочтение тому, что позже будет названо ритуализмом – «ритуал фиксирован, а миф – вариативен, ритуал обязателен, а вера в миф остается на усмотрении тех, кто участвует в культе»[380]. Главное в религии не догматика, а духовное единение верующих с божеством – «фундаментальная концепция древней религии – солидарность богов и их почитателей как элементов одного органического сообщества», «боги и люди, или же бог и его истинные почитатели образуют единое сообщество… место бога в этом сообществе интерпретируется по аналогии с человеческими отношениями»[381].

То, что у древних иудеев Ветхого завета воспринималось в духовном плане (Бог-отец), у «дикарей» считалось кровным родством с божеством, из которого вытекали и взаимные моральные обязательства, так как «узы, связывающие людей с их богом, аналогичны кровным узам, которые в древнем обществе являются единственной связующей людей нитью и единственным священным принципом моральных обязательств»[382]. Ранняя форма религии – тотемизм, в которой, по Робертсону Смиту, богами выступают естественные виды, как и всякая религия, имеет священные места, где обязательны обряды жертвоприношений. Он, на основе ветхозаветных сюжетов, выделяет две основные формы жертвоприношений: 1) жертвоприношение растительными продуктами, которое трактуется как дань или дар, и 2) жертвоприношение продуктами животного происхождения, имеющее совсем иную природу – оно «является по существу актом общения между богом и его почитателями», «Бог и его почитатели вынуждены есть и пить вместе, и посредством этого провозглашается и утверждается знак их содружества»[383]. Первенство тотемизма в религиозной эволюции Робертсон Смит обосновывает широкопризнанным в его время тезисом о том, что пастушество исторически предшествовало земледелию, из чего вытекает, что более древней формой жертвоприношения было жертвоприношение животными продуктами. Он отвергает распространенное в науке его времени представление об обязательном запрете на убийство и поедание тотемного животного – само по себе табуирование этих действий в повседневной жизни делает их актом жертвоприношения, а значит священным[384]. Из этих древних обрядов, по Робертсону Смиту, эволюционирует идея христианского причастия.

Отношение к работам Робертсона Смита при жизни не всегда было адекватным. Многие современники, причастные к изучению древности, воспринимали идеи Робертсона Смита об эволюции религии как своеобразное дополнение к работам Мак-Леннана, причем дополнение, представляющее особую ценность для последнего, так как он во время публикаций работ о религии древних семитов вел «интеллектуальную войну» с Г. Мейном и его патриархальной теорией и ему явно не хватало аргументов из той сферы, из которой Мейн брал в основном свой материал и в которой он был особенно силен, – из Библии. Либеральные же теологи, стремящиеся примирить передовую научную мысль, выраженную, прежде всего, в эволюционной теории Ч. Дарвина, с христианским учением, воспринимали (и не без оснований) выводы Робертсона Смита как вклад в это дело, дело расширения представлений о Божественном Творении и борьбы с буквалистским, излишне догматическим прочтением Библии.

И лишь спустя несколько десятилетий после выхода в свет основных работ Робертсона Смита иная грань его научного наследия была оценена и востребована. Эмиль Дюркгейм одним из первых заимствовал его идею о социальном значении религиозного ритуала, порождающего групповую солидарность, и фактически на ней построил свою известную символическую концепцию тотемизма[385]. А уже с легкой руки Дюркгейма эта идея вернулась на Британские острова и благодаря Рэдклифф-Брауну стала одним из фундаментальных оснований структурно-функциональной интерпретации ранних форм религии[386]. Не случайно Эванс-Причард, один из наследников этой ориентации, с такой теплотой и почтением анализирует труды Робертсона Смита в своей «Истории антропологической мысли», в которой мало кто из классиков этой науки удостоился столь внимательного отношения[387].

На определенном этапе ход развития британской социальной антропологии пересекся с литературной деятельностью Эндрю Лэнга (1844–1912), который никогда формально не считался антропологом, но весьма своеобразно повлиял на судьбу идей ведущих представителей этой научной дисциплины. Лэнг, шотландец из г. Селкирк, питомец Университета Сент Эндрюс (1861–1864) и Баллиоль-колледжа Оксфорда (1864–1868), был филологом и литератором. Обладая ярким писательским талантом и незаурядной эрудицией почти во всех областях гуманитарного знания, он невероятно много написал в своей жизни, причем на очень разные темы – детские книги, критические разборы литературных и научных сочинений, эссе, биографии известных людей, сказки, стихи, фантастика, исторические исследования, пародии, история литературы, комментарии к трудам античных авторов и пр.

Каталог Британского музея содержит информацию о более чем 350 его сочинениях, не считая многочисленных обзоров и эссе, в изобилии помещаемых им практически во всех основных британских журналах его времени[388].

На каком-то отрезке своей жизни Лэнг решил всерьез заняться фольклористикой (романтический интерес к устному народному творчеству у него был с детства). В 70-х годах он сошелся с известными фольклористами Э. Клоддом, Э. С. Хартландом и Дж. Л. Гоммом, которые были увлечены идеями Тайлора, и они основали в 1878 г. Фольклорное общество. Надо сказать, что в британской фольклористике этого времени господствовали идеи М. Мюллера, в особенности его учение о мифе и ранних формах религии. Острое перо Лэнга, очевидно, не без стимулирования его новыми товарищами, обратилось против всеми признанного авторитета. Лэнг избрал объектом критики мюллеровские «Лекции о происхождении и развитии религии, иллюстрированные религиями Индии»[389]. В своей работе «Обычай и миф», изданной с авторским посвящением Тайлору, он отверг основной постулат Мюллера о том, что мифы – это чисто лингвистический феномен, следствие «болезни языка», который всегда имеет жесткую привязку к определенной культурно-языковой общности («расе»). Он выдвинул тезис, вытекающий из учения Тайлора, – «миф является болезнью мысли в большей степени, чем болезнью языка», это «продукт периода дикарской фантазии», он единообразно создается людьми в «единообразных ментальных условиях невежества, наивной пытливости и легковерного воображения»[390]. Он язвительно назвал мюллеровский филологический подход «школярским методом», основанным на сравнении «мифов только тех рас, которые говорят на языках одной лингвистической семьи», или тех, которые «в исторические времена имели действительно доказанные контакты друг с другом»[391], и призвал фольклористов принять не «школярский» филологический, а антропологический метод, ориентированный на разнообразный материал по всем народам планеты, который может привести к выявлению общих закономерностей мифотворчества.