Читать онлайн «Культурно-историческая психология – наука будущего». Страница 20

В этих условиях способы, которыми подлежащие запоминанию слова вплетались в историю, существенно влияли на способы их воспроизведения. В случае претендентов, которые приносили весь набор предметов соответствующей категории, эти категории и воспроизводились как группа. В случае, когда предметам была придана определенная роль в последовательности событий, они в этой последовательности и воспроизводились. Власть истории в организации воспроизведения оказалась в действительности такой сильной, что в некоторых случаях, когда разные люди приносили объекты разных категорий в качестве выкупа за невесту, люди называли при воспроизведении одну только категорию объектов – категорию, связанную с объектами, которые, как считалось, давали больше шансов получить девушку. Когда мы расспрашивали испытуемых об этом, они отвечали, что девушку должен получить именно этот человек, так что нет никакой необходимости перечислять другие дары!

В более позднем исследовании, проведенном в соседнем либерийском племени ваев, мы оценивали уровень и схемы воспроизведения по ряду рассказов, которые уже были к тому времени широко применены при изучении запоминания рассказов в Соединенных Штатах (Mandler, Scribner, ColeandDeForrest, 1980). Стимульный материал был минимально модифицирован введением местных имен людей и животных, при этом и общий уровень воспроизведения, и модели воспроизведения разных элементов этих историй для ваев и американских взрослых оказались практически идентичными.[22]

Этот выборочный обзор исследований трех психических процессов, конечно, не дает исчерпывающей картины достижений и проблем кросс-культурных исследований, проводимых по методологическим стандартам общей психологии. Однако, эти примеры предоставляют отличную выборку непреходящих вопросов, довлеющих над кросс-культурными психологами.

Если объединить основные результаты экспедиции на острова Торресова пролива и исследования зрительных иллюзий, то окажется, что культурная среда не влияет на остроту зрения, но формирует привычки интерпретации видимого, которые и предопределяют характер интерпретации сомнительных стимулов вроде зрительных иллюзий. Таких результатов и следует ожидать, если принять, что острота зрения обусловлена элементарными психическими процессами, а «искажения восприятия» – высшими психическими функциями (допущение, как мне представляется, разумное в рамках методологии В. Вундта). Мы не можем, однако, быть вполне уверены в своих выводах. Возможно, данные о культурной инвариантности порогов чувствительности искажены культурными различиями в способах интерпретации, что и не позволяет надежно выявить процессы, отвечающие за возникновение зависимой переменной (величина порога). Данные, полученные в опытах со зрительными иллюзиями, кажутся строже, однако и они сомнительны. В этом случае центральным пунктом спора является культура как независимая переменная. Группы, различавшиеся в культурном отношении, различались и по местоположению, и по пигментации радужной оболочки глаз. Тот факт, что культура в действительности не является независимой переменной, поскольку не поддается контролю экспериментатора, а испытуемые не распределены по ней случайным образом, вечно сопровождает такого рода усилия.

Кросс-культурное исследование с использованием технологии IQ-тестирования практически ничему не научило нас в отношении природы интеллекта, и лишь усилило сомнения в адекватности кросс-культурного тестирования с помощью таких средств. То, что IQ-тесты в современных индустриальных обществах могут быть использованы для отбора людей, способных выполнять социально значимую деятельность, конечно, нельзя не признать важным фактом, однако его собственно психологическое значение вовсе неочевидно.

По-видимому, признавая эти ограничения, кросс-культурные исследования, использующие стандартизованные IQ-тесты в качестве средства разрешения споров о роли природы и культуры, уступили дорогу внутринациональным исследованиям, стремившимся приблизиться к случайному распределению испытуемых в выборке (например, исследования близнецов, разлученных при рождении, и другие похожие стратегии разведения генотипа и фенотипа; обзоры см.: Plomin, 1990 и Scarr, 1981). Эта литература тоже бесконечно противоречива, отчасти потому, что логически безупречные экспериментальные средства оказываются этически неприемлемыми.

Исследование памяти, как и исследование восприятия, убедительно опровергает идею о том, что народы, принадлежащие к неграмотным («примитивным») обществам, обладают необыкновенными возможностями памяти. Оно интересно отнюдь не тем, что способно показать, лучше или хуже запоминают представители неграмотных, первобытных народов, чем их грамотные современники (по данным разных исследователей они запоминают то лучше, то хуже). Важнее, что оно отводит культурным различиям некоторую роль в организации повседневной жизнедеятельности. Когда структуры деятельности разных социальных групп похожи, культурные различия в процессах запоминания оказываются минимальными. Когда одно общество имеет значимые институционализированные практики, требующие запоминания такого рода, в то время как в другом обществе это не имеет места (например в школьном обучении), мы вправе ожидать проявления культурных различий в процессах памяти в виде особых способов запоминания, соответствующих этой деятельности (вроде способности воспроизводить списки слов).

Если согласиться, что моя оценка этих трех примеров более или менее характеризует достижения и в других областях психологии, нетрудно понять маргинальность кросс-культурных исследований по отношению к основному руслу психологии. Содержательные предложения кросс-культурных исследований оказываются весьма скромными, а данные, на которых они основаны, сомнительными.

Но этот вывод ставит и саму научную психологию в довольно неудобное положение, поскольку обнаруживается, что ее выводы о «законах поведения» получены методами наблюдения, которые в принципе не позволяют выявить значимые культурные различия. Это положение неприятным образом напоминает положение человека, ищущего потерянные ключи от машины в пределах светового круга от уличного фонаря, с той лишь разницей, что психологи, не сумевшие обнаружить влияние культуры в своих тщательно разработанных экспериментах, заявляют, по сути, что ключей больше вообще не существует, поскольку их нет под фонарем.

Не удивительно поэтому, что психологи, которые отводят культуре центральную роль в человеческой природе, стремятся найти подходы, способные расширить «световой круг», в котором можно было бы поискать ключи к отношениям между культурой и познанием.

В следующей главе мы рассмотрим кросс-культурную работу по проблемам когнитивного развития, вызвавшую в последние десятилетия особенно пристальное внимание. В этой работе ясно проявились и надежды, и проблемы современного кросс-культурного подхода к познанию.

Примечательно, что ни одна из трех исследовательских линий, рассмотренных в главе 2, не заинтересовалась проблемами умственного развития. В области исследования развития было бы естественным обратиться к изучению связи между культурой и познанием, тем более, что широко распространено представление о большей когнитивной и экономической развитости европейских обществ, чем неевропейских. Тем не менее, за небольшими исключениями (исследование развития анимистического мышления Маргарет Мид в 1932 г. и некоторые исследования российских психологов, в частности, работы А. Лурии 1931 и 1976 гг.) вплоть до Второй мировой войны отсутствуют кросс-культурные исследования развития.

Вероятно, было немало причин, по которым кросс-культурная психология на начальном этапе работала главным образом со взрослыми. Начать с того, что основное направление научной психологии выносило проблему за скобки. Это основное направление находилось в поиске общих законов психики, которые были бы справедливы и для крысы, и для обезьяны, и для человека. Выбор испытуемых определялся прежде всего соображениями удобства, а не какими-либо принципиальными психологическими различиями между ними. Кроме того, сравнения в области развития добавляли особые методологические трудности к и без того тяжелым проблемам кросс-культурных сравнений (ColeandMeans, 1981). Достаточно трудно справляться с проблемами коммуникации и управления экспериментом, которые сопровождают кросс-культурное изучение взрослых, зачем усугублять эти трудности требованием, чтобы исследователь работал еще и с детьми?

Несмотря на подобные проблемы, однако, в 1960-х годах и в последующие десятилетия изучение развития становится одним из наиболее популярных направлений кросс-культурных исследований. Основную роль в подъеме кросс-культурных исследований развития сыграла международная обстановка, созданная усилиями по перераспределению сфер влияния в мире после Второй мировой войны.