Читать онлайн «Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции». Страница 16

Благодарность же Патриарху Сербскому за предоставление убежища русским иерархам, содержащаяся в послании от 16 марта 1922 г.[196], архиереи-изгнанники вполне могли считать косвенным одобрением своей политики.

В конце весны 1922 г. заграничные иерархи получили еще одно подтверждение тому, что Патриарх считал ВЦУ каноничным. Это подтверждение было получено от представителя Всемирного союза христианской молодежи Этана Колтона, который встретился с Патриархом Тихоном накануне его ареста, 3 мая 1922 года. В своем письме, написанном на следующий день, Колтон сообщал следующее: «Патриарх высказал как свое пожелание и рекомендацию, чтобы Высшее Церковное Управление за границей просило митрополита Платона остаться в Америке с полными правами, о которых просят, в частности, поручив Канаду Архиепископу Александру и США Антонию. Он предпочел сделать все это в форме рекомендации, поскольку дело уже было в руках управления и он не хотел распоряжаться через его голову». Святейший Патриарх также сообщил, что «немедленно свяжется с Управлением, имеющим главную квартиру на Балканах в надежде, что окончательное решение не задержится надолго»[197].

В мае 1922 г. за границей стало известно об аресте Патриарха Тихона и захвате Церковной власти в России обновленцами. Высшее Церковное Управление заграницей отреагировало на эти события следующим образом. Согласно указу зарубежного ВЦУ от 30 мая 1922 г., причтам предписывалось возносить моления за Патриарха. Было решено также обратиться с посланиями к главам православных и инославных Церквей, кроме Римского Папы, который «вступил в соглашение с христопродавцами большевиками», а также к главам государств. С епископом Антонином (Грановским) и другими иерархами, выступившими против Патриарха, прерывалось всякое церковное общение, а их деятельность осуждалась[198]. Через месяц, 30 июня, Соединенное присутствие Зарубежного Синода и Церковного Совета заявило даже, что в мае Антонин и другие противники Патриарха были анафематствованы[199]. В июне вышло обращение ВЦУ заграницей к главам инославных Церквей, правительств и государств в защиту гонимого Первосвятителя[200].

На этом фоне и прогремел указ Святейшего Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 5 мая 1922 г. об упразднении Зарубежного ВЦУ.

Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета № 348 (349) об упразднении Зарубежного ВЦУ[201]

Без преувеличения можно сказать, что Указ Патриарха Тихона об упразднении Высшего Церковного Управления стал для Зарубежной Церкви поворотным пунктом.

Строго говоря, отказ от исполнения указа, пусть и вырванного у Патриарха насильно, стал первым формальным проявлением неповиновения церковной власти в Москве. Епископ Вениамин (Федченков), стоявший за выполнение указа, отмечал, что его появление стало в деле становления Русской Зарубежной Церкви «выдающимся моментом». В 1931 г. архипастырь писал митрополиту Елевферию: «Последовал указ Св[ятейшего] Патриарха по поводу [Карловацкого] Собора и о закрытии Высшего Церковного Управления. В свое время это произвело чрезвычайно сильное впечатление: все всколыхнулись. Но отнеслись различно: доселе жили идеей подчинения Св[ятейшему] Патриарху и даже самый Собор постановил, что его решения имеют силу лишь под условием благословения и утверждения их Патриархом; и вообще жили верою в него <…>. Но после этого указа о закрытии Церковного Управления оказалось, что между Патриархией и эмигрантскою Церковью лежит уже непонимание»[202]. Со словами епископа Вениамина вполне можно согласиться в том смысле, что неисполнение указа стало некоей гранью, перейдя которую Зарубежный Синод встал на путь самостоятельного существования. Протоиерей Н. Артемов пишет, что до Архиерейского Собора 1922 г., вынесшего постановление по поводу патриаршего указа, Высшее Церковное Управление заграницей рассматривало себя в качестве преемника ВЦУ на юге России. С сентября же 1922 г. Зарубежная Церковь проявила себя как самостоятельное «действующее соборное лицо». Собор 1922 г. «полновластно и полноправно распустил зарубежное ВЦУ и предписал создание Архиерейского Синода». Кроме того, указ № 348 (349) явился неким «тараном, пробившим брешь в единстве зарубежных архиереев»[203], ибо именно этот момент стал началом разделений внутри Зарубежной Церкви.

Сразу же следует оговориться, что называть зарубежных иерархов творцами раскола некорректно. Они были носителями своей правды, они искали пути для выхода из тупика и, как будет показано в данной главе, не поддались эмоциям и не встали в тот момент на путь формального раскола. Нельзя забывать, что ко времени получения указа Церковная власть в России была дезорганизована, Патриарх Тихон был изолирован, а власть в Российской Церкви была захвачена обновленцами.

Кроме того, отношения между Московской Патриархией и Карловацким Синодом осложнялись невозможностью нормального общения. Патриарх порой не был осведомлен об очень важных событиях, происходивших за рубежом. Яркий пример тому – его неосведомленность о «Всеправославном» Конгрессе 1923 года. О нем Патриарха проинформировали большевики, намеренно не сообщив, что решения Конгресса не приняли восточные патриархи[204].

В одном из своих писем Патриарх Тихон писал: «Беда в том, что мы долгое время (и даже “до дне сего”) отрезаны от цивилизованного мира и с трудом и большим опозданием узнаем, что делается на Свете»[205]. Не всегда могли передать информацию для Патриарха и архиереи-беженцы. Митрополит Антоний писал Патриарху Тихону летом 1923 г.: «Журналы Карловацкого и иных Соборов и информационные доклады посылались Вам чрез Ригу, по-видимому, до Вас не доходили»[206]. «Нам, – говорил позднее митрополит Сергий митрополиту Елевферию, – церковная жизнь в зарубежье почти неизвестна, редко-редко доходят слухи о ней, кроме, конечно, официальных донесений»[207].

Насколько не был знаком Патриарх со всем, происходящим за границей, настолько не были знакомы и за границей с ситуацией в России. Слухи доходили самые противоречивые, а достоверные сведения обрастали всевозможными домыслами. Так, английская газета «Daily Telegraph», поместив на своих страницах информацию об обращении Патриарха Тихона в Верховный Суд в 1923 г., тут же напечатала сообщение о смерти Патриарха Тихона от отравления. Такая же информация, со ссылкой на агентство «Associated Press», появилась и в ряде американских газет[208]. «Казалось, – вспоминал позднее митрополит Елевферий, – что между Патриархией и Зарубежной Церковью лежит такая непроходимая пропасть, что о каком-либо личном общении нельзя и думать. Нам, зарубежным, оставалось довольствоваться только случайными разнообразными вестями, цену которым, быть может, немногие давали применительно к своим убеждениям, чаще всего доверяли им»[209].

Обо всем этом необходимо помнить, анализируя реакцию Зарубежной Церкви на указ № 348 (349).

Прежде всего, следует рассмотреть вопрос, как отнеслись к указу иерархи, которых постановление № 348 (349) касалось напрямую – митрополиты Евлогий (Георгиевский) и Антоний (Храповицкий).

К настоящему времени одним из основных источников, по которому можно судить о позиции митрополита Евлогия в этот период, является книга его воспоминаний «Путь моей жизни». Но мемуары пишутся, когда человек, по прошествии многих лет видит, к чему привели те или иные его поступки. Поэтому в воспоминаниях люди очень часто стараются оправдать себя, представить события в ином свете, а порой и скрыть что-то для себя невыгодное. Главы книги «Путь моей жизни», относящиеся к зарубежной церковной смуте – яркое тому подтверждение.

В какой-то степени обелить себя митрополиту Евлогию удалось. Частично с его подачи принято осуждать карловацких архиереев за узурпацию власти и невыполнение Патриаршего указа. Митрополита Евлогия, при этом, обвиняют лишь в нерешительности, которую он проявил, отказавшись возглавить Зарубежную Церковь в 1922 году. Более того, предложения по управлению Зарубежной Церковью, которые митрополит Евлогий высказал на Соборе 1923 г., согласно его воспоминаниям, выглядят взвешенными и отвечающими духу указа № 348 (349).

Но так ли было на самом деле?

Спустя десятилетия митрополит Евлогий опишет свою реакцию на указ следующим образом: «Указ ошеломил меня. Возложенное на меня поручение было столь ответственно, столь сложно <…> Как я с ним справлюсь? Как мне его в жизнь провести?»[210] Читателю может показаться, что митрополит безоговорочно решил принять указ к исполнению. Далее митрополит Евлогий говорит, что и митрополит Антоний решил исполнить указ, о чем сообщил в своей телеграмме[211].