Читать онлайн «Троице-Сергиева лавра». Страница 8

Понятно поэтому, что Сергиев монастырь был лучшей школой для всех посещавших его – каждый уносил из него большую или меньшую крупицу света или творчества. Но в еще большей степени он был академией для живших в нем, и из среды более просвещенных монахов в монастыре образовывались кадры просветителей и проповедников, шедших в различные области Руси и там основывавших новые монастыри или реформировавших старые, и всюду насаждавшие тот же уклад жизни и ту же культуру, что и у Троицы. Мы знаем несколько десятков таких производных монастырей, возникших преимущественно в северовосточной части России, и основанных или непосредственно учениками преподобного Сергия или их ближайшими преемниками. Всюду почти в этих монастырях строились церкви во имя Святой Троицы и преподобного Сергия, всюду в них были копии с Рублевской иконы Троицы и других славных икон Сергиева монастыря; как солнце в бесчисленных отражениях, творческая душа Сергиева монастыря отражалась и преломлялась в ее многочисленных производных, в виде монастырей, всюду разбросанных по Руси. Эти многочисленные монастыри не только служили очагами духовной культуры, но и служили делу колонизации дикого еще края. Обычно они строились в глухих местах, где приходилось расчищать лес, заводить пашни, скот и все хозяйство; скоро такие монастыри обрастали вокруг селениями, которые частью отходили к ним в качестве вотчин, частью были независимы от монастыря; близость его, обнесенного обычно стенами, была весьма выгодна для насельников края в тот беспокойный век, когда частые вражеские нашествия и разбои постоянно угрожали жителям. И всюду, в самую глушь каких-нибудь вологодских лесов, проникало имя преподобного Сергия как духовного отца всех этих монастырей, и слава его обители как прототипа их.

С внешней стороны, жизнь в Троице-Сергиевом монастыре вначале была скудна, и привлекала лишь ищущих уединения и подвига. Но уже при жизни преподобного Сергия изменились обстоятельства, и нарушено было безмолвие пустыни: кругом монастыря стали селиться крестьяне, мимо него прошла большая дорога на Переславль и Ростов, а при преподобном Никоне, приемнике преподобном Сергия по игуменству, обитель начала получать уже пожертвования и вклады в виде вотчин, пустошей, рыбных ловлей, соляных варниц и т. д. Результатом этих даров было быстрое обогащение монастыря и изменение не только его быта, но отчасти и самого духа. При преподобном Сергии богослужебные книги писались на бересте, вместо свеч была лучина, скудость в пище также часто случалась; с течением времени появилось золото и драгоценности, а затем и пышность, чуждая первоначальной пустынной обители. Обилие приписных крестьян, число которых исчислялось напр, в XVII веке десятками тысяч, создавало возможность обширного применения дарового труда, так что отступило на второй план трудовое начало, которое так ревностно насаждал сам преподобный Сергий. Изменился и самый состав братии: в число ее стали попадать знатные люди, часто постригаемые поневоле, которые и в монастыре не хотели бросать своих прежних привычек, жили роскошно, свысока относились к другим монахам и занимались ингригами, на что с горечью указывал, например, Иван Грозный. Монастырь славился своим поразительным хлебосольством и гостеприимством: никому не было отказа в приюте и пище, причем угощение почетных гостей бывало иногда исключительным по обилию и роскоши: особенно славились троицкие меды и пития, о которых с восторгом отзывались иностранцы. Наиболее знатные посетители получали часто еще особые дары, в виде икон, обычно лаврского письма, а затем – соболей, бархата и т. д. Монастырь сильно расширился, обстроился новыми церквами и зданиями, опоясался каменной крепостной стеной.

Весь XV и XVI века были ознаменованы мощным ростом национального самосознания в русском обществе. Политически объединение Руси было достигнуто, татарское иго свергнуто, и молодое государство быстро крепло. Флорентийская уния и падение Константинополя произвели огромное впечатление на москвитян, развенчав греков, как носителей истинного православия и блюстителей вселенской восточной церкви. Доселе император византийский был главою православной церкви, и совместно с восточными патриархами олицетворял верховный авторитет вселенского православия. Уступки греков «папежникам» и «латынникам» на Флорентийском соборе заставили москвитян заподозрить устойчивость греков в истинной вере, а разгром византийского царства был истолкован как кара свыше за несоблюдение в чистоте той же древней православной веры. Отсюда сам собой напрашивался вывод, что истинное православие незыблемо сохранилось только на Руси, и что царь московский – прямой преемник верховных прав императора византийского по отношению к вселенскому православию, он – глава церкви и блюститель чистоты веры и обряда, а «Москва – третий Рим, а четвертому не бывать». Появилась целая литература, развивавшая и укреплявшая эту идеологию. Сказание о «белом клобуке», о происхождении князей Московских от брата римского императора Августа, о венце и бармах Мономаха и т. д. В церковной области это движение также нашло свой громкий отклик. Русская церковь сознала себя окрепшей и самостоятельной, способной с гордостью указать на ряд своих, русских, святых, которые ничуть не ниже греческих, и поэтому церковные соборы половины XVI века канонизовали в качестве святых всей русской земли более сорока местночтимых святых, тогда как до 1547 года таких повсеместно чтимых святых было всего семь. И вот преподобный Сергий был всегда в числе первых, на которых указывали патриотически настроенные москвитяне, как на величайшего национального святого, а в XVI веке еще ярче воссияло его имя, т. к. целый ряд вновь прославленных святых принадлежал к его прямым ученикам или ближайшим последователям, начиная с преподобного Никона.

Вместе с тем и сама обитель преподобного Сергия стала предметом национальной гордости: мы знаем целый ряд свидетельств иностранцев, которым показывали Троицкий монастырь как одну из величайших достопримечательностей царства Московского. Троицкому монастырю выпало на долю еще одно блестящее деяние – послужить оплотом русской независимости в смутное время. В годину величайшей разрухи, когда вся земля русская наводнена была польскими, казацкими и просто воровскими шайками, когда царь и центральная власть не имели никакой силы и почвы под ногами, а бояре, служилые люди и даже духовенство перебегали от Тушинского вора к полякам, от поляков к царю, а от царя опять к вору, дойдя до крайних пределов деморализации, Троицкий монастырь остался верен заветам Куликова поля и сохранил твердо и действенно свою преданность русской независимости и государственности. К 1608 году, началу знаменитой осады, Троицкий монастырь представлял собою первоклассную крепость, устроенную по всем правилам современной фортификации и вооруженную сильной артиллерией. Как видим, оплот духовный стал уже и оплотом военным, и поэтому обладание им вдвойне было важно для обеих борющихся сторон. Однако, гарнизон лавры был немногочисленен, около 2 тысяч человек и когда она была окружена сбродным войском Сапеги и Лисовского, достигавшим, как полагают, 15000 человек, на оборону монастыря встали так-же все иноки и служки, способные носить оружие. 16 месяцев длилась знаменитая осада монастыря, и все же он со славой отстоял себя. Можно различно оценивать историческое значение этой обороны, но достоверно можно сказать, что под стенами лавры задержались крупные силы поляков, и этим самым был прикрыт весь север, куда набегали лишь отдельные грабительские шайки, а главное – была спасена национальная святыня, сердце Руси не перестало биться и кровью запечатлело, в период общего разложения и измены национальным идеалам, свою верность им, и послужило затем одним из руководящих и организационных центров освободительного движения, которое связывается обычно с именами Минина и Пожарского. Архимандрит лавры Дионисий и келарь Авраамий Палицын своими призывными грамотами и даже личными уговорами способствовали скорейшему сбору войска, шедшего с севера освобождать Москву. В самый острый момент разногласий между казаками и народным ополчением под Москвой, Троицкий монастырь предложил казакам даже свои церковные драгоценности, чтобы удержать их от ухода из-под Москвы.

Впоследствии, уже в конце XVII века, Троицкий монастырь дважды укрывал в своих стенах юного Петра Великого во время стрелецких волнений; предание и сейчас указывает на огромного деревянного орла за престолом Успенского собора, будто бы выточенного самим Петром и поставленного на том самом месте, где хотели убить его ворвавшиеся в монастырь стрельцы.

Однако, культурная жизнь Московской Руси находилась еще в большей связи с Троицким монастырем, нежели политическая. Во всех идейных движениях и событиях того времени мы встречаем Троицких иноков в первых рядах. Вспомним хотя бы Максима Грека и игумена троицкого Артемия – культурнейших людей своего времени, боровшихся с темнотой и непониманием духа христианского учения, царившими среди их русских современников; в лице Максима Грека мы видим первого православного ученого, прошедшего западную науку и своими смелыми речами и проповедями будившего самостоятельную и критическую мысль среди русского общества XVI века.