Читать онлайн «История веры и религиозных идей. Том 3. От Магомета до Реформации». Страница 65

Однако вспомним, что еще индийская «Ригведа» (см. § 81) трактовала Свет как эпифанию Разума и творческой энергии на всех космических уровнях. Гомология "божество — разум — свет — мужское семя" восходит к брахманам и упанишадам.[754] Явление божества, так же как и рождение или просветление «Спасителя» (Будды, Махавиры), сопровождается могучей вспышкой нетварного света. Согласно махаяне, Разум (Мысль) "есть Свет по самой своей природе". С другой стороны, известно, сколь значительное место занимает Свет в иранской теологии (см. § 215). Таким образом, можно предположить, что весьма актуальное для ламаизма отождествление Разума (sems) со Светом восходит к индийской и, опосредованно, к иранской религиозным традициям. Имеет смысл, однако, проследить процесс ассимиляции ламаизмом и развития в рамках тибетской теологии добуддийского мифа о роли Света в происхождении человека.

Согласно древнему преданию, Белый Луч породил яйцо, из которого вышел первый человек. По другой версии, первопредок, родившийся из пустоты, сам распространял сияние. Наконец, существует вариант мифа, объясняющий, каким образом прежний, светоносный, человек деградировал до нынешнего состояния. Изначально люди были бесполыми и не знали сексуального влечения; исполненные внутреннего света, они лучились. В ту пору не существовало ни Солнца, ни Луны. Когда в людях проснулся сексуальный инстинкт, у них возникли половые органы, после чего на небе появились Солнце и Луна. Сначала люди размножались следующим образом: из мужского тела исходил луч света и оплодотворял женщину, проникнув к ней в матку. Половой инстинкт удовлетворялся исключительно посредством зрения. Однако в результате деградации людям уже потребовалось осязать друг друга, а впоследствии и совершать половой акт.[755]

Во всех вариантах мифа свет и сексуальность предстают антагонистическими началами: одно подавляет другое. Здесь стоит напомнить, что мужское семя содержит (или точнее, "аккумулирует") свет. Как мы уже знаем, представление о единосущности божественного разума, света и мужского семени, безусловно, восходит к индо-иранским корням. Однако особая актуальность Света для тибетской мифологии (вервие му и т. д.) доказывает автохтонное происхождение данного антропогонического мотива. Это, впрочем, не исключает того, что миф испытал влияние иноземных традиций, в том числе манихейской.

Действительно, согласно учению манихеев, Первопредок, порожденный пятью свечениями, был убит и пожран демонами тьмы. С тех пор человек, творение демонов, остается носителем «пятисветия», преимущественно сконцентрированного в мужском семени (см. § 233). Индо-тибетская традиция привлекает учение о пятеричном свете для интерпретации ритуального соития (maithund), символизирующего божественные «игры», поскольку оно избегает семяизвержения (§ 334). В комментариях к "Guhyasamaja Tantra" Чандракирти и Цзонхава подчеркивают, что пара, совершающая во время обряда maithuna мистическое соитие, достигает состояния сознания, подобного нирване. У мужчины оно именуется "Мыслью о Пробуждении" (bodhichita) и уподобляется — можно даже сказать, что оно тождественно — капле (bindu), стекающей с его макушки и вспыхивающей в половом члене пятью свечениями. Чандракирти предписывает: "В продолжение соития следует представить половой член (vajra) и женскую матку (padma) исполненными пятеричного света". Тибетское учение о «пятисветии», безусловно, восприняло манихейское влияние.[756] При этом нельзя категорически утверждать, что отказ от семяизвержения, перекликающийся со свойственной манихейству боязнью деторождения, — также результат заимствования.

Когда умирает праведник или йогин, «душа» исходит из его темени в виде луча света и уходит ввысь сквозь "Небесный Дымоход".[757] Простым смертным ламы вскрывали череп, таким образом помогая их душе освободиться. Во время агонии лама начинает читать умирающему "Bardo Tho'dol" ("Тибетскую книгу мертвых") и продолжает чтение в течение нескольких дней после его кончины. Лама предупреждает человека, что он будет внезапно разбужен ослепительным Светом — это он встретится со своим истинным Я, которое есть одновременно и высшая реальность. Книга увещевает: "Не пугайся, не приходи в ужас; это блеск твоего собственного Сознания". Точно так же она призывает не бояться раскатов грома и других угрожающих явлений ("они не могут тебе повредить. Ничто тебя не погубит. Знай, что это лишь порождения твоего сознания. Помни, что все угрозы — следствие промежуточного состояния (bardo)"[758]). Однако отягощенный своей кармой усопший не способен последовать советам книги. Хотя перед ним одно за другим возникают чистые свечения, обещающие Освобождение, слияние с Буддой, покойник привязан к «нечистым» свечениям, сулящим обретение формы, т. е. возвращение на землю.[759]

В момент смерти у каждого человека есть шанс стяжать Освобождение. Достаточно распознать собственное Я во вспышке яркого Света, которую он в этот момент видит. Чтение вслух "Книги мертвых" служит усопшему последним напутствием, однако его участь зависит только от него самого. Усопший должен проявить волю к Свету и умение противостоять посмертным соблазнам. Иными словами, смерть открывает возможность новой инициации, которая, как и должно, состоит из предложенной неофиту серии испытаний. Последнее и, возможно, самое трудное из них — встреча с посмертным Светом.

"Bardo Tho'dol" — безусловно, самое знаменитое на Западе из всех тибетских религиозных сочинений. Опубликованная в 1926 г. в английском переводе, эта книга начиная с 60-х гг. приобретает исключительную популярность в молодежной среде — явление, наглядно характеризующее современное состояние западной духовности. Симптоматичен интерес не только психологов, историков и людей искусства, но, в первую очередь, молодежи, к "Тибетской Книге мертвых", глубокому и «темному» сочинению, не имеющему аналогов в религиозной литературе. Интерес этот свидетельствует о почти полной десакрализации смерти на Западе и одновременно о насущной потребности переосмысления — религиозного и философского — события, завершающего человеческое существование и ставящего под сомнение его ценность.[760][761]

Так же показателен более скромный, но постоянно возрастающий интерес к Шамбале — мистической стране, где, согласно преданию, хранятся священные тексты школы калачакра.[762] Существует множество «Проводников» к Шамбале, составленных ламами, но речь идет скорее о мифологической географии. Действительно, описанные в «Проводниках» препятствия на пути к Шамбале (горы, реки, озера, пустыни, встречи с разными чудовищами), заставляют вспомнить о вымышленных странах, известных из мифов и фольклора. Более того, некоторые тибетские авторы утверждают, что в Шамбалу можно перенестись во сне или состоянии экстаза.[763] Обаяние, которое сохраняет для Запада древний миф о райских, но притом реально существующих местностях, свидетельствует о характерной ностальгии десакрализованного западного общества. О том же говорит сенсационный успех романа "Потерянный горизонт" и в особенности его экранизации.

Единственным, кроме "Книги мертвых", тибетским сочинением, стяжавшим некоторый успех на Западе, стало "Жизнеописание Миларепы", составленное в конце XII в. и переведенное Ж. Бако на французский язык (1925), а Эванс-Венцем — на английский (1938). К сожалению, поэтические произведения Миларепы (1052–1135) до сих пор мало известны на Западе, хотя их полный перевод был впервые опубликован еще в 1962 г.[764] Исключительный интерес представляют как сочинения, так и сама личность Миларепы, мага, мистика и поэта, в полной мере воплотившая тибетский религиозный гений. Магию он начал изучать, чтобы досадить своему дяде. После длительного и сурового обучения у Марпы Миларспа удалился в пещеру, где достиг «святости», прижизненного Освобождения. В своих стихотворных сочинениях, которые наверняка ожидает признание, когда они будут переведены поэтами, — он использует формы индийских тантрических песен (doha), адаптируя их к местной певческой традиции. "Кроме эстетической задачи, он также преследовал цель упростить буддийское учение и вложить его в народные песни, тем самым сделав более доходчивым".[765]

Наконец, не исключено, что образованная публика вскоре откроет для себя эпос «Гесер», до сих пор вызывавший исключительно филологический интерес. Хотя его окончательная редакция, скорее всего, сложилась в XIV в… некоторые относящиеся к этому циклу эпические сказания были известны еще тремя столетиями раньше. Главная тема эпоса — преображение героя. Пройдя через многочисленные испытания, уродливый и злой мальчик становится сначала могучим воином, а потом великим царем Гесером, победителем демонов и властителем всех четырех стран света.[766][767]