Читать онлайн «Епархиальные реформы». Страница 19

Автор статьи, уточняя, какие права могут быть возвращены епархиальным архиереям[363], отмечал, что

церковные правила признают епархиального архиерея духовным начальником епархии, предоставляют ему обширные самостоятельные права, вверяют ему религиозно-нравственное руководительство громадного по числу собрания членов Церкви и вообще взирают на епископа как на верного, авторитетного и вполне достойного продолжателя на земле ответственного и многотрудного апостольского служения[364],

По поводу вопроса о роли секретаря консистории можно найти еще менее высказываний в прессе. Мы приводили выше мнения, согласно которым «лучше чиновники, чем монахи», а власть обер-прокурора является спасительным ограждением от всевластия епископов. Государственная власть заботилась, впрочем, скорее о своем контроле над архиереями, чем об ограждении духовенства. В статье, посвященной патриаршей и архиерейской власти на Руси, Н. Ф. Каптерев указывал:

Светское правительство прекрасно понимало то важное значение, какое <…> светские чиновники имели во всем епархиальном архиерейском управлении, и потому оно постаралось этих важных и влиятельных архиерейских чиновников поставить в прямую зависимость от себя[365].

К тому же выводу в отношении секретаря консистории приходил архимандрит Михаил (Семенов), считавший, что консисторию необходимо упразднить: «Секретарь, очевидно, посылается для надзора и контроля над архиереем. Он не только помощник архиерея, но и судья его действий»[366].

О неприемлемости такого положения писал по итогам Предсоборного присутствия автор статьи «Желательные церковные реформы на предстоящем Всероссийском Поместном Соборе» – вероятно, архиепископ Арсений (Брянцев)[367]: «Невозможно оставлять его [секретаря консистории – и. С] в положении надзирателя за правильностью действий архиерея во всем том, в чем Церковь соприкасается с государством», но он «должен быть поставлен в полную каноническую зависимость от епархиального архиерея»[368]. Заметим, что указанное положение не было закреплено законодательно, поэтому можно говорить о «надзирательской деятельности» секретаря лишь de facto. Между тем, в 1911 году думское большинство попыталось «оказать давление на Церковь в плане проведения реформ, пользуясь своими правами в бюджетной комиссии»[369]. В частности, докладчик Е. П. Ковалевский[370] в личном порядке внес в доклад комиссии проект об учреждении епархиальных прокуроров, имевших в епархиях прерогативы, сопоставимые с прерогативами обер-прокуроравцентральнойвласти[371]. Правда, Ковалевский настойчиво подчеркивал, что имеет в виду не создание «маленьких епархиальных правителей в мундире», но лишь блюстителей закона[372] и апеллировал к необходимости завершить таким образом реформу Петра I[373]. Однако, как указывала редакция «Церковного вестника», возглавляемая на то время Б. В. Титлиновым[374], в качестве блюстителя закона секретарь консистории достаточен. А если речь идет о придании секретарю нынешней роли обер-прокурора, то это нельзя назвать завершением реформы Петра, поскольку область действий обер-прокурора не сводится к блюстительству закона[375]. Проект был отклонен.

Вопрос об упразднении неканонических ограничений прав архиереев получил развитие и в отзывах епархиальных преосвященных. Хотя даже здесь, возможно, из-за нежелания поднимать тему о чрезмерных прерогативах центральной власти в ответ на ее запрос, либо вследствие мысли о том, что тут уже ничем не поможешь, лишь в семи отзывах указывается на необходимость возвратить архиереям полноту их прав по управлению епархией. Это отзывы преосвященных Харьковского Арсения (Брянцева), Самарского Константина (Булычева), Таврического Алексия (Молчанова), Пензенского Тихона (Никанорова), Тульского Лаврентия (Некрасова), Казанского Димитрия (Самбикина), Ярославского Иакова (Пятницкого)[376]. Впрочем, преосвященный Арсений указывает, что «по всем тем предметам, кои связаны со средствами, получаемыми от церковной власти, епархиальный архиерей будет зависим от последней»[377]. А епископ Иаков, подробно описывая, со ссылкой на соответствующие каноны, права епископа в древних парикиях и подчеркивая, что «при этом нигде не заметно неуместного ограничения самостоятельности распоряжений каждого епископа», все же относит затем ряд этих прав, в частности, утверждение настоятелей монастырей, к компетенции митрополичьего собора[378]. В большей части указанных отзывов постановка вопроса о правах архиерея осуществляется в рамках обсуждения проектируемых митрополичьих округов. В частности, указывалось, что епископ не должен быть зависим от митрополита в своей власти над епархией. Лишь два архиерея поставили вопрос о своих полномочиях в достаточно прямой форме. Епископ Тульский Лаврентий писал: «Власть епархиального архиерея почти уничтожается Святейшим Синодом»[379]. В отзыве архиепископа Казанского Димитрия читаем: «пространство [епископских] полномочий со времени Петра I значительно ограничено сравнительно с каноническими нормами»[380]. Архиепископ Димитрий призывал вернуть в компетенцию епархиального архиерея целый ряд вопросов; впрочем, при этом была сделана оговорка, касающаяся решений, требующих финансирования из центрального бюджета. К примеру, открытие прихода, считал преосвященный Димитрий, должно быть прерогативой епархиального архиерея. Но если «вспоможение причту» оплачивается из Государственного казначейства, то вопрос этот может решаться только Синодом.

Относительно роли секретаря консистории, семь архиереев, не касаясь вопроса об источнике его полномочий, желали ограничения его деятельности исключительно канцелярскими функциями. В девяти отзывах избрание секретаря предлагали отнести к прерогативам присутствия консистории (пресвитерского или епархиального совета, в зависимости от предложенных по этому поводу преобразований). Наконец, лишь в пяти отзывах: преосвященных Архангельского Иоанникия (Казанского)[381], Псковского Арсения (Стадницкого), Курского Питирима (Окнова), Пензенского Тихона (Никанорова), Приамурского и Благовещенского Никодима (Бокова)[382], – напрямую говорится о положении секретаря как «ока обер-прокурора»[383] и о ненормальности такой ситуации. В частности, епископ Арсений указывал, что фактическим председателем консистории, «по естественному ходу дел», является ее секретарь, «который дает направление и руководство ее деятельности». Секретарь же назначается обер-прокурором и подчиняется ему. Таким образом, консистория, которая должна быть органом власти епископа, на самом деле подчинена обер-прокурору, что противоречит канонам. Епископ Питирим указывал на то, что секретарь не только полностью контролирует деятельность консистории, но «до некоторой степени ограничивает и епископа».

Упомянутый выше отзыв архиепископа Димитрия (Самбикина), как уже указано, был составлен профессором И. С. Бердниковым[384], который затем предложил его вниманию II отдела Предсоборного присутствия в качестве своего доклада, послужившего основой для дискуссий в отделе. В частности, чтению и обсуждению частей доклада, касающихся «определения пространства епископских полномочий»[385] и «канонических пределов власти епископа»[386] были посвящены два заседания отдела[387].

Большинством в десять голосов против трех было принято предложение перенести в ведение епархиального архиерея вопрос об открытии и закрытии сверхштатных приходов[388]. При этом меньшинство возражало не с принципиальной точки зрения, но выдвигало практические соображения: к примеру, что при открытии сверхштатных приходов без решения Синода служащее на таком приходе духовенство может позднее остаться без пенсии, выплачиваемой из Государственного казначейства. Впрочем, и аргументация большинства строилась на практических соображениях (отнесение таких решений в Синод замедляет дело). Открытие общин и учреждение монастырей были отнесены в ведение архиерея девятью голосами против четырех[389]. Положительно и без особых прений были решены в отделе вопросы о перенесении в ведение епархиального архиерея решений о назначении настоятелей (настоятельниц) в монастыри и возведении их в сан игумена (игумений) и архимандрита; о предоставлении клирикам отпусков длительностью до двух месяцев; о награждении духовных лиц церковными наградами; о снятии и лишении сана или монашества. Предполагалось также освободить архиереев от обязанности немедленного донесения в Синод о замеченных в среде духовенства или мирян действиях, направленных против чистоты Православной веры, о «суеверных действиях или разглашениях, производящих на народ заметное впечатление», о случаях совращения в раскол, о «несчастном случае сгорения церкви» и других событий, сведения о которых могли без особого неудобства вноситься в годичный отчет[390].