Читать онлайн «Текстология Нового Завета. Рукописная традиция, возникновение искажений и реконструкция оригинала». Страница 48

V. Конъектурные исправления

Как мы уже говорили в начале главы, классический метод текстологии часто подразумевает применение в тексте конъектурных исправлений. Если имеющееся в нашем распоряжении единственное текстуальное чтение, или все те варианты, что дошли до нас в рукописной традиции, являются невозможными с той или иной точки зрения или дают неприемлемый смысл, то издателю остается лишь строить предположения о том, каким мог быть первоначальный текст. Такие предположения называются конъектурами.

Как правило, конъектура устраняет аномалию в тексте, но не надо забывать, что хотя одни аномалии появились в результате ошибок и искажений при рукописной передаче, а другие автор мог внести в текст намеренно или махнуть на них рукой[413]. Перед тем, как приступить к конъектурной правке, текстолог должен самым тщательным образом изучить стиль и образ мысли автора, чтобы выделить те из аномалий, которые совершенно чужды авторскому замыслу.

Конъектурное исправление текста временами доходило до абсурда. В одной из своих поздних работ Ричард Бентли, например, почти полностью отвергал значение рукописных свидетельств при выборе чтений, полагаясь в основном на собственную интуицию, которая должна была подсказать ему, что в данном месте должен был написать автор. Свой метод он сформулировал так: nobis et ratio et res ipsa centum codicibus potiores sunt, что в переводе означает: «для меня и здравый смысл, и самый предмет изучения значат больше, чем сто рукописей». Следуя этому дерзкому принципу, Бентли внес немало поспешных исправлений, не выдерживающих никакой критики, но, с другой стороны, предложил немало ярких и убедительных конъектур. Reductio ad absurdum этого субъективного подхода можно найти в подготовленном Бентли издании мильтоновского «Потерянного рая», куда было внесено более 800 исправлений. Всякий раз Бентли был уверен: он восстанавливает то, что Мильтон на самом деле говорил (или намеревался сказать) когда диктовал поэму своим дочерям[414].

Чтобы конъектуру можно было признать хотя бы имеющей право на существование, она должна прежде выдержать двойную проверку, суть которой сходна с тем, как текстолог оценивает текстуальные разночтения в рукописях. Конъектура должна, во-первых, по своему внутреннему содержанию соответствовать контексту, а, во-вторых, должна объяснять появление неправильных или испорченных рукописных чтений в данном месте. Тем не менее, процедура оценки разночтений существенно отличается от оценки конъектур: из дошедших до нас вариантов мы выбираем тот, что лучше других выдерживает проверку, а от конъектуры требуется полностью соответствовать заявленным выше требованиям. Конъектура не поднимется выше определенного уровня правдоподобия («счастливая догадка»), не станет возможной или вероятно возможной, если она хотя бы немного не удовлетворяет требуемым условиям. Единственный критерий, по которому можно судить об удачной конъектуре состоит в том, что ее подтверждает только невозможность предложить никакой другой вариант исправления текста. Однако, если конъектура не является единственно возможной, она остается сомнительной.

Хорошей иллюстрацией того, насколько разной степенью правдоподобия могут обладать предложенные конъектуры к одному и тому же тексту, послужит нижеследующий пример из английской литературы[415]. Поскольку первыми печатниками в Англии зачастую были иностранцы, которые допускали в процессе своей работы иногда столь же грубые ошибки, как и их предшественники переписчики, по количеству трудных мест в своих сочинениях Шекспир вполне может конкурировать с Эсхилом. Издания in folio исторической драмы «Генрих V» (2 акт, 3 сцена) содержат такие слова хозяйки об умирающем Фальстафе: «his nose was as sharp as a pen and a table of Green Fields» («его нос был таким же острым, как перо и стол из Зеленых Полей»). Слова «стол из Зеленых Полей» («а table of Green Fields»), которые печатались с незначительной разницей в орфографии в изданиях инфолио, но были выброшены в изданиях in quarto, стали предметом многочисленных конъектурных исправлений. Поуп (Pope) предположил, возможно, с иронией, что это была сценическая ремарка, требующая принести один из столов Гринфилда (Greenfield), а сам Гринфилд был продавцом мебели, поставлявшим реквизит шекспировскому театру. Коллиер (Collier) предложил свой вариант: «on a table of green frieze» («на столе из зеленой ворсистой ткани»). Другой текстолог подумал, что самым подходящим вариантом будет — «as stubble on shorn fields» («как стерня на сжатых полях»). На сегодняшний день в изданиях принята конъектура «and a’ babbled of green fields» («шум зеленых полей»), которая, в свою очередь, является видоизменением предложенной Теобальдом (Theobald) очень удачной конъектуры, предложенной неизвестным комментатором, который вместо слова «table» («стол») написал «talked» («говорил»)[416].

Делая конъектурное исправление, исследователи чаще всего грешат поспешностью. Наличие порченого текста у многих греческих и латинских классиков (а равно и в Новом Завете) часто постулировали, не имея для этого достаточных оснований, словно бы просто для того, чтобы очередной филолог мог блеснуть умом, предложив альтернативное чтение. Эта «жажда к исправлению» (pruritus emendandi) привела к тому, что текст Нового Завета было предложено изменить в буквальном смысле слова тысячами конъектур. Собранная Уильямом Бойером в XVIII в. коллекция таких исправлений (см.) во второй половине XIX в. была значительно пополнена целым потоком новых конъектур, которые в своих статьях и книгах обосновывали голландские ученые — В.-Х. ван Манен (van Manen), В.-Х. ван дер Санде Бакхёйзен (van der Sande Bakhuyzen), Д. Хартинг (Harting), С.-С. де Ку (de Кое), X. Франссен (Franssen), Й.-М.-С. Бальон (Baljon), Й.-Х.-А. Михельсен (Michelsen), И. Крамер (Cramer) и другие[417].

В своем греческом тексте Нового Завета Весткотт и Хорт отметили около 60 мест, в которых оба издателя или один из них подозревали наличие «изначальной ошибки» («primitive error»), иными словами, ошибки, возраст которой превышает возраст сохранившихся источников; чтобы устранить ее, необходимо прибегнуть к конъектурному исправлению[418]. Как указывает Шмидель (Schmiedel)[419], издания Трегелльса, Тишендорфа и Вайсса содержат всего лишь по одному конъектурному исправлению: у Трегелльса в 1 Петр 3:7 на полях; у Тишендорфа в Евр 11:37; у Вайсса в Откр 18:14. Аппарат 24-го издания Греческого Нового Завета Нестле включает около 200 конъектур из различных источников, 90 из которых названы по имени ученых, первыми их предложивших. В 27-м издании присутствует 129 конъектур, из которых только одна не названа именем ученого, который ее предложил[420].

Следует признать теоретически правомерным применение по отношению к Новому Завету того метода, который многократно доказал свою необходимость для восстановления первоначального текста классических авторов. С другой стороны, количество данных для новозаветного текста — будь то рукописи, ранние переводы или цитаты из отцов церкви — настолько превосходит объем сведений о любом древнем авторе, что необходимость использования конъектурных исправлений сокращается до ничтожно малых величин[421]. Поэтому, хоть некоторые ученые на протяжении XVIII и XIX вв. и проводили время, изобретая тысячи возможных исправлений для различных мест Нового Завета, в современный период возобладала крайняя осторожность как в создании новых конъектур, так и в принятии уже имеющихся[422]. В самом деле, из всех предложенных разными учеными конъектур, содержащихся в издании Нестле-Аланда, лишь весьма немногие получили отражение в тексте или примечаниях к тексту различных современных новозаветных переводов и версий на английском, французском и немецком языках[423].

С 1725 года, когда Иоганн-Альбрехт Бенгель впервые предположил, что существующие рукописи Нового Завета могут быть классифицированы «по сообществам, семьям, племенам и народам» (см.), ученые признают необходимость установления родственных связей между дошедшими до нас рукописями. Во-первых, в ситуации, когда нам нужно сравнить несколько разночтений и определить древнейшее, совершенно невозможно исследовать каждую из тысяч имеющихся рукописей. Но делать этого и не нужно: поскольку рукописи объединяются в группы, можно сравнить лишь основных представителей каждой группы, чтобы установить, какое именно чтение будет общим для всех представителей этой семьи. Во-вторых, коль скоро мы объединяем рукописи в группы, исходя из их текста, возникает возможность сравнивать сами эти группы между собой в том случае, если чтение, общее для какой-либо одной группы, отличается от чтения, содержащегося в рукописях других групп. Опираясь на эти сопоставления, можно сделать вывод о том, что та или иная группа стоит ближе к оригинальному тексту, нежели другие. Так, например, если одна группа обычно содержит чтения, которые гармонизированы с параллельными местами или же является результатом конфляции разных других ветвей текстуальной традиции, то ценность такого семейства для установления оригинального текста будет, как правило, невелика. Поэтому, с точки зрения традиционного подхода к классификации, с того момента, как мы устанавливаем категории рукописей на основе их текстуального родства, эти группы могут уже учитываться и оцениваться как самостоятельные единицы и в этом качестве использоваться для принятия текстуальных решений.