Читать онлайн «Интуиция». Страница 48

Сам Мил приписывал стойкую уверенность клиницистов в своих интуитивных прогнозах «ошибочной концепции этики»:

«Если я попытаюсь предсказать что-то важное в отношении студента колледжа, или преступника, или пациента с депрессией, используя скорее неэффективные, чем эффективные средства, вследствие чего этому человеку или налогоплательщику придется заплатить в 10 раз больше денег, чем потребовалось бы мне, чтобы достичь более высокой точности в своих прогнозах, это было бы неэтично. И неважно, что мне, как прогнозисту, такой способ прогнозирования кажется более удобным, приятным и уютным... Не стоит говорить: "Меня не волнуют результаты этих исследований, я клиницист, и полагаюсь на свой клинический опыт". К клиническому опыту можно обращаться, если он — единственное, что имеется в нашем распоряжении, если научные доказательства не в состоянии (из-за своего недостаточного количества или качества) ответить на наш вопрос. Это не является достоверным опровержением тогда, когда исследования дают отрицательный ответ. Тот, кто считает позицию "Мой опыт показывает..." достойным ответом на результаты исследований, впадает в самообман. Должно быть, он никогда не изучал историю медицины, не говоря уже о психологии суеверий. Абсурдно и высокомерно притворяться, что получение степени доктора психологии дает мне иммунитет против ошибок создания выборки, восприятия, регистрации, памяти, поиска информации и умозаключений, которым подвержен человеческий разум».

Учитывая нашу способность к интуиции в социальном взаимодействии (глава 2) и к интуитивному обучению (глава 3), почему же мы демонстрируем такие скверные результаты в области профессиональной интуиции?

Давайте подумаем над тем, что мы, эксперты в сфере человековедения, должны сделать, чтобы точно объяснить или предсказать поведение. Мы должны интуитивно понять корреляции между различными предикторами и рассматриваемым критерием — академической успеваемостью, склонностью к насилию, суициду и т. д. Затем мы должны надлежащим образом взвесить каждый предиктор. Но, как мы уже отмечали ранее, мы склонны ошибаться при выполнении подобных заданий. Интуиция эксперта позволяет нам добиваться успеха в самых разных заданиях, начиная от игры в шахматы и заканчивая определением пола цыплят. Но в очередях в магазине — где вычисления относительно просты — нам нужны счетные машины.

В своих новаторских экспериментах Лорен и Джин Чапмен показали, каким образом иллюзии корреляции могут нарушать интерпретацию результатов клинических исследований. Они предложили профессиональным клиницистам изучить результаты выполнения некоторых психологических тестов и некоторые диагнозы. Клиницисты, убежденные в том, что подозрительные люди выделяют глаза в тесте «Нарисуй человека», видели то, что ожидали найти. Это происходило даже в тех случаях, когда подозрительные люди меньше прорисовывали глаза, чем люди, не являющиеся подозрительными. Давайте предположим существование какой-либо взаимосвязи — и мы скорее всего увидим примеры, подтверждающие ее. Верить — это видеть.

Ретроспективный взгляд также подливает масла в огонь чувства клиницистов относительно того, что они могли предсказать то, что, как им стало известно, произошло. После самоубийства рок-музыканта Курта Кобейна комментаторы утреннего выпуска новостей думали, что они видели депрессию, проходящую красной нитью через всю лирику Кобейна. Дэвид Розенхан и его семеро сотрудников описали поразительный пример потенциальной ошибки в объяснении постфактум. Чтобы проверить клинические озарения специалистов в области психического здоровья, члены этой команды исследователей записывались на прием к различным сотрудникам больницы и жаловались на то, что они «слышат голоса». Если не считать того, что они называли вымышленные имена и место работы, исследователи честно излагали историю своей жизни и описывали свое эмоциональное состояние и отсутствие прочих симптомов. Большинству из них ставили диагноз «шизофрения» и отправляли в больницу на две-три недели. Затем больничные клиницисты искали ранние проявления болезни в историях жизни псевдопациентов и те проявления поведения в больнице, которые «подтверждали» и «объясняли» диагноз. Розенхан рассказывает об одном из таких псевдопациентов, который правдиво объяснил интервьюеру, что у «него в раннем детстве были близкие отношения с матерью, но достаточно прохладные отношения с отцом». Однако в подростковый период и позже отец стал его близким другом, тогда как отношения с матерью стали более прохладными. Его нынешние отношения с женой характеризовались близостью и теплотой. За исключением случайных вспышек гнева, трения между ними были минимальными. Физически детей накапывали очень редко.

Интервьюер, «знавший», что этот человек страдает шизофренией, дат следующее истолкование проблемы:

«Этот белый 39-летний мужчина... демонстрирует длинную историю значительной амбивалентности в своих близких отношениях, которая началась в раннем детстве. Теплые отношения с матерью стали более прохладными в подростковом возрасте. По описанию пациента, отношения с отцом становились все более далекими. Аффективная стабильность отсутствует. Попытки пациента контролировать свою эмоциональность в отношениях с женой и детьми перемежались вспышками гнева и, в случае детей, физическими наказаниями. И хотя он говорит, что у него есть несколько хороших друзей, в этих отношениях также ощущается существенная амбивалентность».

Розенхан впоследствии говорил некоторым сотрудникам (кто слышат о его противоречивом эксперименте, но сомневался, что такие ошибки могли произойти в их больнице), что в течение следующих трех месяцев в больнице появится от одного до трех псевдопациентов. Через три месяца он предлагал сотрудникам больницы воспользоваться своей клинической интуицией, чтобы догадаться, кто из 193 пациентов, помешенных в больницу за это время, на самом деле был псевдопациентом. Из вновь поступивших 193 пациентов по меньшей мере один сотрудник госпиталя счел 41 из них псевдопациентами. На самом деле среди 193 пациентов не было ни одного псевдопациента.

Как только какой-нибудь клиницист начинает строить догадки по поводу проблемы с «голосами», его объяснения начинают жить самостоятельной жизнью. Во время первых исследований устойчивости убеждений психолог из Стэнфорда Ли Росс и его коллеги давали испытуемым прочитать настоящие истории болезни. Затем они сообщали некоторым испытуемым, что позднее в жизни больного произошло некоторое событие, например самоубийство, и просили истолковать его на основе истории болезни. Наконец они открывали правду — то, что дальнейшая история пациента неизвестна Когда испытуемые оценивали вероятность этого и других возможных исходов, событие, которому они давали объяснение, выглядело абсолютно вероятным.

Во время другой серии экспериментов Росс подводил студентов к мысли о том, что те обладают великолепной клинической интуицией. (Он рассказывал студентам, что те великолепно различают симптомы настоящего и выдуманного самоубийства.) После того как студенты объясняли, почему они так хорошо справляются с этим делом, Росс и его коллеги объявляли, что все это неправда. Позитивный отзыв об их интуиции был надувательством. Несмотря на раскрытие этого обмана, студенты сохраняли приобретенную уверенность в своей великолепной интуиции, перечисляя причины, которые могли бы объяснить их успех (эмпатию, инсайты, вынесенные из чтения романа о самоубийце, и т. п.). Таким образом подкреплялась их новоприобретенная вера в свою клиническую интуицию.

Клиническая интуиция чревата аллюзиями корреляции, непоколебимости убеждений, а также самоподтверждающимися диагнозами. В некоторых хитроумных экспериментах, проведенных в Университете Миннесоты, настоящем эпицентре исследований профессиональной интуиции и питомнике критического мышления, психолог Марк Снайдер и коллега предложили интервьюерам проверить некоторые гипотезы. Чтобы проникнуться духом этих исследований, представьте, что вы встретили кого-то, кто говорит вам, что вы — свободный, общительный человек. Чтобы убедиться в правдивости этого утверждения, человек задает вам в процессе общения вопросы типа: «Вам случалось вытворять какое-нибудь безумство на глазах окружающих?» Когда вы будете отвечать на подобные вопросы, увидит ли ваш собеседник ваше другое Я, чем если бы он проверял вас на наличие доказательств вашей застенчивости?

Снайдер обнаружил, что люди на самом деле зачастую проверяют свои предчувствия, пытаясь найти подтверждающую их информацию. Если они считают кого-то экстравертом, то будут избирательно искать примеры экстраверсии («Что бы вы слали делать, чтобы оживить вечеринку?»). Проверяя свое предположение об интроверсии, они с большей вероятностью зададут такой вопрос: «Какие факторы на самом деле мешают вам раскрываться перед людьми?» В ответ на это те, кого проверяют на наличие экстраверсии, выглядят более общительными, а предполагаемые интроверты — более застенчивыми.