Читать онлайн «Иллюзия «Я», или Игры, в которые играет с нами мозг». Страница 51

Иногда поведение человека может быть захвачено в заложники влиянием окружающих без его ведома. Речь идет о скрытых манипуляциях нашим Я. Например, голландский психолог Ап Дейкстерхейс вспоминает эпизод, когда он и несколько сотрудников кафедры психологии Университета Неймегена пошли смотреть футбольный матч[448]. По пути к стадиону преподаватели, которые вели себя чинно и спокойно, вскоре были окружены сотнями орущих и вопящих футбольных фанатов и хулиганов. И в этот момент случилось нечто странное. Один из преподавателей увидел пустую банку из-под пива и вдруг совершенно импульсивно пнул ее изо всех сил, чтобы она улетела как можно дальше. Некоторое время он стоял на месте, ошеломленный и пораженный тем, что только что сделал. Он больше не был личностью – он уподобился окружающей его толпе.

Такое изменение поведения сообразно своему окружению называют «эффектом хамелеона»[449] (эта экзотическая ящерица способна изменять цвет кожи, чтобы слиться с той средой, где она находится). И это не намеренное усилие, а скорее автоматическое копирование тех, кто нас окружает. Подражание может выражаться в чем угодно: от простых поз, выражений или жестов, до более сложных схем поведения, таких как речь и настроение. Сам характер наших движений подвержен влиянию других, и мы, как правило, совершенно этого не замечаем. Ведь зеркальная система мозга, активизирующаяся во время наших собственных движений, реагирует и на целенаправленные движения людей, которые мы наблюдаем. Так, зеркальные нейроны обеспечивают возможность переноса схем поведения других непосредственно в наш собственный мозг благодаря процессу, очень похожему на резонанс. Это подобно тому, как в магазине гитар вы достаточно громко ударяете по струне G на одной гитаре, и тут струны G на всех других гитарах постепенно начинают синхронно вибрировать.

Человеческое отзеркаливание работает таким же образом. У любого из нас есть репертуар поведения, которое может быть инициировано другим человеком без нашего ведома и даже без осознания того, что мы зеркально копируем движения своего визави. Например, мы скрещиваем ноги, зеваем, потираем нос, теребим волосы и меняем манеру речи или позу, неосознанно копируя собеседника[450]. Такая неосознаваемая имитация, мимикрия, служит мощным механизмом привязки себя к другим[451]. Однако она не полностью автоматическая, поскольку мы имитируем только тех, кто нам нравится. Возникает виртуозный цикл самоудовлетворения: мы копируем тех, кто нам нравится, и, в свою очередь, больше нравимся им, увеличивая тем самым вероятность, что они будут копировать нас в синхронизированной угоднической симфонии взаимного признания[452].

Люди, которые нас копируют, не только больше нравятся нам, но мы даже готовы выручить их, если они попросят нас оказать им любезность[453]. К тому же мы чувствуем подъем и благодушие после того, как нас копировали, и это ощущение может длиться долгое время после встречи. В одном исследовании после того, как его участникам кто-то подражал, они жертвовали вдвое большие суммы на благотворительность, когда покидали место проведения эксперимента, в сравнении с теми, кого не копировали. И это при том, что пожертвования были анонимными[454]. Оказывается, мы и официантам оставляем больше чаевых, если они подражают нам[455].

Однако мы не просто марионетки, действующие по воле тех, кто дергает нас за ниточки, чтобы повлиять на наше отношение к ним. Хотя мы не вполне осознаем свою мимикрию, над всей этой зеркальной системой социальных взаимодействий стоит оценочное вето, которое, судя по всему, ревниво контролирует «незваных гостей». Как правило, мы копируем только людей из своего социального круга и тех, с кем мы хотим объединиться. Мы не станем подражать «чужакам». И нам даже не нравится, когда представители чуждых социальных групп пытаются подражать нам. По данным одного эксперимента, белым взрослым голландцам с высокими показателями расовой предубежденности (по данным предварительных тестов) не нравились подражавшие им компьютерные аватары, если у тех были марокканские лица[456].

Этот процесс пробуждения симпатии к тем, кто нас копирует, возникает уже в раннем младенчестве. Сначала это только лицевая имитация. Двигательная система мозга ребенка включается автоматически при наблюдении за движениями других людей. Конечно, репертуар поведения новорожденного сильно ограничен: не так много движений он может совершать по-настоящему самостоятельно. Но на протяжении следующих 12 месяцев возможность копировать других резко возрастает, и макиавеллианские младенцы уже ищут того, кто бы копировал их. Пятимесячные малыши, посаженные в ходунки, позволяющие им бегать, предпочитают приближаться к незнакомцу, который копирует их и действует синхронизированно с ними, а не к тому, кто не реагирует на поведение ребенка[457]. Детей может отталкивать не только недостаток подражания, но его несогласованность. Например, матери с послеродовой депрессией могут быть совершенно безэмоциональными в своих взаимодействиях с ребенком, но при этом иногда взрываются избыточным контактом. Однако двухмесячные младенцы предпочитают более размеренные и гармонично синхронизированные взаимодействия[458].

Синхронность, судя по всему, является важной характеристикой социальных взаимодействий. Очередность значима в беседе, поскольку нельзя говорить и слышать всех одновременно. Необходимо соблюдать очередь в процессе коммуникации. И вновь эти принципы проявляются на ранних стадиях развития. Когда матери кормят грудью своих младенцев, они инстинктивно синхронизируют свои движения и речевое общение с сосательным ритмом малыша, которому свойственны взрывы и остановки[459].

Синхронность и согласованность движений продолжают оказывать влияние на социальные взаимодействия на протяжении всей нашей жизни. Дети должны научиться соблюдать очередь, контролировать свои импульсы и побуждения. Научиться координации своих действий с другими.

Тех, кто не научился контролировать свое эго в присутствии других, называют неконтролируемыми. Все социальные учреждения нашего общества – школы, церкви и армия – процветают на синхронизации тесных связей своих членов. Танцы и пение – это тоже синхронизированная деятельность, удовольствие от которой зависит именно от согласованности. В современной армии, где служащие в боевых частях скорее техники, нежели пехотинцы, солдат по-прежнему учат маршировать в ногу, считая это средством установления гармоничного единства подразделения. Именно поэтому мы говорим об индивидуумах, которые выпадают из соответствия группе, что они «идут не в ногу» или «выбились из строя».

Единообразие – это не просто способ обеспечения контроля над множеством людей. Оно активно способствует просоциальному поведению. Например, в одном исследовании участники ходили вокруг студенческого общежития либо в ногу (одна группа), либо не в ногу (вторая группа) со своими однокурсниками[460]. Затем обе группы играли в игру с выбором вариантов, целью которой было оптимизировать выигрыш. По условиям игры, если члены группы выбирают один и тот же вариант, выигрыш больше, но это – рискованный выбор. Альтернативный выбор безопаснее, но приносил меньшую отдачу. Короче говоря, когда члены группы не надеются на свою сплоченность, они делают менее рискованную ставку. Исследователи обнаружили, что тем, кто шагал в унисон перед тестовой игрой, удавалось гораздо лучше выбирать согласованные ответы, что указывало на чувство коллективного сплочения, хотя они не имели никакого представления о цели прогулки.

Даже американцы, которые пели вместе с канадцами национальный гимн «О, Канада» (вместо того чтобы просто слушать или читать текст), достигали большего успеха в играх альтернативного выбора, показывающих, насколько мы доверяем другим.

Йельский психолог Джон Бар показал, что эффект хамелеона может возникать даже благодаря чтению о качествах других людей. Это прайминг, отражающий то, как нейронные цепи мозга, хранящие соответствующую информацию, могут подвергаться влиянию внешних событий. Например, когда студентов просили разобрать предложения, где были слова, имеющие отношение к пожилому возрасту (в частности: забывчивый, пенсионер, морщины, косный, традиционный, грустный, покорный, консервативный, вязание, зависимый, древний, беспомощный, доверчивый), они покидали помещение, где проводился эксперимент, походкой пожилого человека. Они двигались медленнее и неувереннее. Если же студенты читали предложения со словами, характеризующими грубость (например, наглый, донимать, беспокоить, вторгаться, надоедливый, возмутительно, развязный, невежливо, нарушать, оскорбительный), они чаще перебивали собеседника, нежели студенты, прочитавшие фразы с эпитетами вежливости[461].