Читать онлайн «Новые идеи в философии. Сборник номер 2». Страница 4

3. Это течение, побуждающее придать слову «объективный» эмпирический смысл, устанавливается во всей своей цельности не сразу. Старые привычки мысли остаются, и с этой точки зрения можно сказать, что картезианство, лейбницианство, кантианство, идеализм XIX века всегда уделяют интуитивному объективизму его долю, но долю гораздо меньшую, чем та, которую признавала философия понятия.

Говоря по правде, они скорее обновляют интуитивный и рациональный смысл термина «объективный», чтобы установить согласие между ним и эмпирическими потребностями современной мысли, и многие из их истолкователей не обращают достаточного внимания на это новое усилие, ведущее за собой новую концепцию. Эти истолкователи пренебрегают всевозрастающим значением, приписываемым рационализмом опыту, и в результате они постепенно начинают смешивать опытный метод с рациональным методом. Но при всем том очевидно, что великая рационально-идеалистическая философская традиция сохранила интуитивное понимание объективности.

Абстрактная идея, понятие, создание духа в утилитарно-символических целях, – все это не имеет более объективной ценности. Познание не проистекает целиком из того, что привносится извне. Можно было бы почти сказать, что опыт имеет двоякое происхождение: чувственную или эмпирическую интуицию – то, что называют опытом в тесном смысле слова – и внутреннюю или рациональную интуицию, своего рода естественное просветление духа, которая также раскрывает перед нами объективные реальности. Чувственная интуиция имеет ценность лишь постольку, поскольку она гарантирована рациональной интуицией, поскольку она целиком проникнута ею.

Так как и здесь для получения чего-нибудь объективного мы должны, в конечном счете, восходить до рациональной интуиции и так как она имеет кардинальное значение, то перед нами здесь опять-таки интуитивное, а не эмпирическое значение термина «объективный». Я буду называть это новое интуитивное значение выражением: современная интуитивная объективность, чтобы отличать ее от интуитивной объективности философии понятия. Она противоположна, действительно, этой последней, и потому что она прямо отрицает объективность идеи, т. е. того умопостигаемого мира, который открыл Платон, когда он изгнал чувственный опыт, потому что она номиналистична и что, следовательно, она не только не противостоит чувственному опыту, чтобы утвердить его, но соединяется с ним, чтобы подтвердить его. Она противоположна также интуитивной объективности древней философии в том, что рациональная интуиция есть тоже своего рода опыт. Она не сверхчувственное откровение, но она, вместе с картезианцами и Лейбницем, ставит нас лицом к лицу с частной, индивидуальной, живой реальностью, а, вместе с кантианцами, с отношением, столь же реальным, как чувственные явления, и отделимым от них лишь путем позднейшего и искусственного анализа. Согласно Канту мы в самом опыте открываем общие формы опыта; в известном смысл это, значит, данные опыта. Для картезианцев эта интуиция своего рода высший опыт, более прямой и непосредственный, чем чувственное восприятие. Научное познание основано на этих интуициях. И, может быть, с исторической точки зрения будет не слишком смело сказать, что интуиция первых истин есть у всех этих философов результат более или менее сознательного усилия, чтобы обеспечить непоколебимым образом научную истину.

Итак, объективность науки имеет своей гарантией или прямую интуицию объекта или же (когда утверждают вместе с Кантом относительность науки и ее бесповоротный разрыв с метафизикой) общие и необходимые интуиции, полагаемые духом и придающие их форму всем эмпирическим отношениям, т. е. всем нашим познаниям. В занимающем нас теперь вопросе мы можем отвлечься от этого различия (с которым мы встретимся еще ниже) и мы приходим к следующему заключению: вся череда рационалистических философов верит в объективность науки, но основывает эту объективность на внутреннем опыте, на данных, находимых при анализе субъекта. Субъект находит в себе наряду с абстрактными и общими идеями, которые он ощущает как субъективные, изменчивые и мимолетные, следовательно, как не имеющие субстанции и реальности, понятия, которые сопротивляются ему, которые принудительно навязываются ему, хочет ли он этого или нет, которые неизменны, всеобщи и, значит, необходимы. Эти понятия обладают, таким образом, всей той реальностью, которую способно приобрести человеческое познание, всей той объективностью, которой мы можем достигнуть: целокупной, метафизической объективностью – от Декарта до Канта – относительной объективностью, начиная с Канта.

Но, хотя объект и не один и тот же, дело идет всегда об объективности, основывающейся на внутренней интуиции.

4. Наряду с этой концепцией существует другая, порывающая гораздо более радикально с интуитивной спекуляцией и наукой схоластики. Почти все ученые, начиная с XVIII века, принимают эту концепцию, а эмпирические философы излагают ее существенные черты.

Все, что исходит от субъекта, в некотором роде производно и вторично. Это – копия, а не модель. Его гарантия не в духе, а вне духа. При анализе известных понятий привычка может заставить нас верить в неизменный, устойчивый, сопротивляющейся остаток, который не вытекает из опыта и который не есть простое совпадение ощущений; но здесь перед нами только результат привычки. Станем анализировать этот остаток, и вскоре он разложится на ряд следов, оставленных чувственным опытом. Путем некоторого ряда усилий и ухищрений можно было бы уничтожить эту привычку, заменить ее противоположной привычкой (Стюарт Милль). Разве это не доказывает, что мы могли бы отлично мыслить и иначе, что ничто в мысли не носит всеобщего и универсального характера? Где же гарантия в истинности наших заключений? Возможна ли при этих условиях наука? Не является ли скептицизм конечным выводом из подобного эмпиризма?

Этот вывод был бы скороспелым. Все, что существует в нашем духе, происходит из опыта: как то, что неизменно, устойчиво, что принудительно навязывается нам в качестве необходимой привычки, так и все остальное. Из этого следует, что неизменное, устойчивое, принудительно навязывающееся нам, как необходимая привычка, показывает, что опыт неизменен, устойчив и представляет необходимый порядок (Спенсер). Сам тот факт, что субъективный мир, не имеющий сам по себе никакой оригинальности, разделяется на две области – область иллюзорного, мимолетного, область сновидения и заблуждения, и область постоянного, реального и истинного, показывает, что в опыте существуют необходимые и всеобщие отношения. Данные в опыте последовательности и одновременности отражаются в нашем уме. Дело науки – анализировать их. Если бы то, что мы называем опытом, если бы совокупность наших представлений имела постоянно форму образов сновидения, то никакая наука не была бы возможна. Не было бы ни иллюзий, ни реальности; все было бы иллюзорно и все было бы также реально. Так как субъективное и объективное сливались бы тогда, то проблема объективности никогда бы не была поднята. Но, так как в нашем духе – верном образе вещей – вырисовывается нечто, носящее систематический характер, то тем самым (это – логическое заключение, неизбежное, раз приняты посылки эмпиризма) условия наших представлений и их отношения образуют систему, которую поставленный методически опыт сумеет нам мало-помалу раскрыть. Отсюда вытекает возможность физико-химических наук, как и возможность всякой науки вообще. И в то самое время, как ставится проблема объективности, она и решается, потому что науки могут существовать лишь, поскольку он объективны. Знание заключается в том, чтобы найти нечто объективное, т. е. чтобы заметить нечто, не зависящее нисколько от тех комбинаций, которые может устроить наше воображение и наша спекулятивная способность с помощью заимствованных нами из опыта элементов, но принудительно навязывающееся нам, даже вопреки нам, нашим желаниям, нашим усилиям, потому что опыт представляет это нам в таком виде, а не иначе.

Таким образом, в современной критике познания интуитивному значению слова «объективный» противостоит еще второе значение, эмпирическое значение. «Объективный» здесь означает: то, что дано в нашем опыте восприятия и что противится всякой попытке представить его нашим чувствам иначе, чем оно представилось в первый раз. Нечто внешнее представляется нам и, представляясь, принудительно навязывается.

5. Какого из этих двух значений придерживаются современные физики, когда они утверждают, что физика объективна? Анализируя их взгляды, нетрудно найти ответ на этот вопрос. Все современные физики признают объективность физики и все также признают, что эта объективность по существу эмпирического характера. Объективность физики заключается в совпадении выдвигаемых ею отношений с отношениями, находимыми в нашем чувственном опыте.