Читать онлайн «Человек. Образ и сущность. Гуманитарные аспекты. Когнитология и гуманитарное знание». Страница 11

Вместе с тем с точки зрения социологии ментальные явления могут методологически выводиться за пределы психологии и оцениваться в системе социальных отношений. Наиболее очевидно это проявляется в контексте методологии материализма. Так, в социологии понятие «материализм» относится к экономическому базису общества. Соответственно через посредство понятий базиса толкуются «нематериальные» ментальные состояния: они представляются производными. Что касается психологии, «материализм» в ней относится к «физикализму», утверждающему отношение ментальных предикатов к нейрофизиологии, нейрохимии и нейрофункционированию мозга, производству и хранению информации, полученной через сенсорные органы. Таким образом понятие «материализм» обретает разные смыслы. Но при всех различиях общим можно считать то, что ментальные явления рассматриваются не в их автономных проявлениях, а как производное от общих социальных или физиологических факторов. В том и другом случаях мы имеем дело с эффектом редукционизма. В силу этого утверждение материалистического единства метода оказывается сомнительным, поскольку оно не оставляет пространства для нередукционистских подходов к изучению «не-материальных» состояний.

Но можно ли избавиться от редукционизма и в то же время избежать теоретически несовместимых выводов? Ватсон и Коултер считают возможным специфическое «разделение» полей исследования сознания. «Изучение сознания или разума, – считают они, – не является и не может быть доменом какой-то одной дисциплины. Действительно, великие взаимовключения возникли для всех дисциплин – не только для когнитивной науки – всюду там, где роль “разума”… вошла в свою игру»30. Это – принципиальное замечание. На самом деле, понятия «сознание» и «разум» относятся ко всем сферам деятельности человека и поэтому когнитивная наука имеет характер концептуальной общности. Это значит, что она определяет механизмы деятельности сознания, которые проявляют себя в различных областях жизни человека. Но значит ли это, что мы находим решение проблемы путем отсыла к нескольким дисциплинам? Дело в том, что в различных дисциплинах возникает одна и та же фундаментальная проблема: можно ли «свести» идеальное к материальному?

Ватсон и Коултер обращают внимание на запутанность этой проблемы и на тот подход к ее решению, который был предложен Джорджем Гербертом Мидом. В позиции Мида разум понимается парадоксально. Парадоксальность в данном случае совпадает с противоречивостью. О парадоксальности позиций Джорджа Герберта Мида уместно говорить с двух точек зрения. Во-первых, эта парадоксальность касается понимания истоков разума. Мид утверждал, что разум не мог возникнуть иначе, кроме как в рамках социальной среды31. Этот тезис выделил человека из мира животных, которые, не имея социальной среды, не могли иметь и разум. Вместе с тем он утверждал, что «социальное поведение предполагает группу животных, чьи жизненные процессы определяются в значительной степени их действиями в адрес друг друга и последствиями этих действий»32.

Касаясь материальных оснований разума, Мид отмечал, что физиологически универсальность разума в человеческом социальном порядке базируется на универсальности нервной структуры у всех индивидов, приобщенных к этому социальному порядку33. Очевидно, что если разум не может найти выражение и вообще не смог бы возникнуть иначе как в рамках социальной среды, то говорить о разуме как биологическом атрибуте индивидуального организма бессмысленно. Так думал и сам Мид, однако он думал и прямо противоположным образом.

Во-вторых, Мид давал парадоксальную трактовку и универсальности позиции, которая определялась как разумная.

Мид признает универсальность суждений разума, но при этом утверждает, что эта универсальность должна изменять свой смысл при переходе индивида из одной профессиональной или социальной группы в другую. Универсальность и есть способность изменять символические формы, в которых осуществляется дискурс членов данной группы. Универсальность постулируется вне контекста ее совпадения с истиной. В этом смысле разум – это способность индивида вобрать в себя, в свою природу организованные реакции и вызывать их посредством символов. Например, что такое разум в математическом сообществе? Это – возможность и способность использовать символы, которыми пользуется это сообщество, комбинировать их в согласии с правилами математического сообщества, которому они принадлежат. При этом, оказывается, вовсе не обязательно знать то, что эти символы означают34.

Так с точки зрения гносеологической открываются безграничные возможности для коммуникаций, в том числе и для преодоления исторической противоположности менталитета Востока и Запада.

Если для того, чтобы быть универсальным, цивилизационный дискурс должен постоянно пересматриваться, то отсюда следует вывод, что его представления в своем содержании не совпадают с однозначностью истины. Но как следует трактовать разум, если он не имеет отношения к универсальности истины? На самом деле, разве математическая истина 2 × 2 = 4 зависит от специфики символов языка европейцев или арабов? Разве она не тождественна для всего и не является в этом смысле выражением своей разумности? Если не принимать это исходное представление, то тогда нельзя найти общий язык и с математическим сообществом, а с другой стороны, безумства молодежи на концертах рок-групп или свалки футбольных болельщиков во время встречи известных команд могут считаться в силу своей специфической «универсальности» разумными.

Может ли быть признана равнозначной «универсальность» дискурса всех социальных групп, составляющих структуру данного общества? Как, например, следует относиться к дискурсу групп, входящих в мафию, объединяющихся вокруг воров в законе и т.д.? Это – практические вопросы, которые невозможно поставить и решить, игнорируя проблему критерия теоретической и нравственной истины. Рассудочная логика исходит из постулата однозначности истины. Соответственно, и объективная истина должна носить однозначный характер. Это – требование логики. Методология получения объективной истины нацелена на однозначность достигаемого результата. Другим качеством истины полагается независимость от воли субъекта.

Но как возможно совпадение воли и объективности истины?

Феноменология нашла специфическое решение этой проб-лемы. Она исходит из реальности сферы сознания как субъект-объектной действительности. Эту действительность образует интенциональность. Интенциональность – атрибут субъекта, но она заключает в себе и объективность как предмет, на который она направлена. Тем самым интенциональность в себе преодолевает «расщепленность» субъекта и объекта, а значит, и двойственности смысла. Здесь субъективность «сливается» с объективностью, а объективность оказывается включенной в субъективность. Это и есть исходная точка истины знания применительно к бытию субъекта.

Однако такое воплощение истины все же не позволяет субъекту выйти за собственные пределы: объект остается «внутри» сознания.

Выход субъекта за собственные пределы возможен в том случае, если теория отталкивается от реальных форм жизни, в которых сознание и объективная действительность «сплетаются» в единый процесс. Проблема, однако, состоит в том, что реальные формы жизни не совпадают в своей сущности, более того – кажутся методологически взаимно исключающими. В итоге при всей своей эмпирической достоверности методологические модусы оказываются взаимоисключающими. Они «расщепляются» на три составляющие. Это – «психологизм», «ментализм» и «когнитивизм». «Психологизм» возник как осмысление тенденций сведения социальных явлений к индивидуальным свойствам субъектов и качествам их разума. «Типичный индивидуум» в этом модусе становится точкой отсчета для социальных обобщений.

Что касается «ментализма», то он определяется позицией, согласно которой люди ведут себя на основе общепринятых состояний разума.

«Когнитивизм» же ассоциируется с компьютерно-репре-зентационалистской теорией разума. Продуктивность этих модусов относительна. Она определяется их функциональной ролью. Так, в ситуации противостояния общества деспотизму власти и догматическому диктату абсолютную ценность в общественном сознании обретают личная свобода и независимость мышления. Символическим выражением этого можно считать известную фразу Вольтера: «Я не одобряю того, что вы говорите, но я ценой собственной жизни будут защищать ваше право говорить это». В этом утверждении Вольтера имплицитно содержится признание сакральной ценности человеческого достоинства. Признание сакральности этой ценности в России двигало дворянскими революционерами, восставшими против самодержавия и вышедшими 14 декабря 1825 г. на Сенатскую площадь. Абсолютный смысл человеческого достоинства был расшифрован А.И. Герценом, который говорил: «Я – человек и пожертвую всем ради человеческого достоинства». Таким образом, человеческое достоинство обретает в самосознании абсолютную ценность, для сохранения которой можно пожертвовать жизнью. В самой эмпирической действительности обнаруживается абсолютное, которое становится исходным стимулом принятия решения и практического действия. Оно определяет социальные и межличностные отношения. Социальная картина может складываться путем «сложения» независимых и свободно действующих субъектов. Свободный индивид здесь – «типичный субъект», качества которого и становятся исходной точкой социаль-ного объяснения. А это значит, что психологизм представляется адекватной методологией для объяснения не только индивидуального, но и социального поведения.