Читать онлайн «Россия и Запад. От Рюрика до Екатерины II». Страница 66

Новая российская императрица, человек с сильным характером, ничем не напоминала и Анну Леопольдовну. Россию от Бирона избавил Миних, а не слабовольная правительница. А вот переворот против Петра III возглавила сама Екатерина, а вовсе не близкие к императрице братья Орловы, ее подруга Дашкова или английский посланник, хотя все они участвовали в деле.

И уж тем более трудолюбивая как пчела Екатерина II не походила на императрицу Елизавету Петровну, впадавшую, как известно, в глубокую депрессию от государственных документов и умных разговоров. Елизавета Петровна часами могла говорить о прическе и фасоне платья, но не выдержала бы и трех минут беседы с Дидро. Как заметил один из историков о Елизавете, ее переписка «состоит из нескольких ничтожных записок, где неправильность правописания соперничает с бедностью мысли».

На этот раз на российский трон поднялась одна из самых выдающихся женщин своего времени. Ее власть была безгранична, а авторитет неоспорим. Русский народ, еще недавно глубоко ненавидевший «пруссака» Петра III, перед Екатериной (тому есть свидетельства), как перед живой иконой, ставил в церкви свечи.

Вместе с тем традиционный православный консерватизм, уступая просвещенному абсолютизму, дал трещину. Церкви пришлось, например, смириться с решением императрицы предоставить убежище иезуитам – старым врагам православия. В то время как они стали изгоями во всем мире, а папа официально запретил орден своей буллой, благодаря Екатерине иезуиты не только получили приют на русской земле, но и пользовались в России в течение нескольких десятилетий режимом наибольшего благоприятствования.

Согласилась церковь и на секуляризацию собственных земель. Без скандала дело, правда, не обошлось: ростовский митрополит Арсений Мациевич назвал императрицу иудой, за что лишился монашеского сана и оказался в заточении. Но напомним для сравнения, что во Франции ради секуляризации земель духовенства пришлось совершить кровавую революцию.

Вдобавок к беженцам-иезуитам и французским философам, чьи книги стали любимым чтением Екатерины и российского дворянства, страна в это время получила от Европы еще один подарок – масонство. Чуть ли не каждый думающий да и просто любопытствующий русский дворянин в это время идет в масоны.

Новомодная игра для взрослых, пустая болтовня о таинствах храмовников и розенкрейцеров на удивление быстро переходят в серьезный разговор на нравственные, а затем и на политические темы. Екатерина с нарастающей тревогой наблюдает за тем, как «алхимия», которую она сама справедливо высмеивала в журнальных статьях и пьесах, сменяется «химией»: увлечение масонов рыцарскими побрякушками, мистификациями графа Калиостро и поисками философского камня перерастают в крупнейшее для России дело. Типография Новикова вбрасывает в общество, как горячие пирожки, одну за другой все новые книги и идеи, причем бóльшая их часть западного происхождения.

Впрочем, нравственные искания масонов, безбожье Вольтера, западный меркантилизм и политические проповеди Дидро хотя и дали на традиционной русской почве обильные всходы, тем не менее при внимательном рассмотрении оказались непохожими на классический европейский продукт.

Если царствование Екатерины и вдохнуло в Россию душу, то душа эта получилась, по правде сказать, весьма беспокойной и противоречивой. Россия обзавелась душой-полукровкой, имеющей на все вокруг европейский взгляд, но с азиатским прищуром.

С тех самых Екатерининских пор за русскими и начали замечать некие странности, которые, за неимением другого объяснения, на Западе стали называть «загадками русской души».

Восхождение Софьи Августы, провинциальной и бедной немецкой принцессы Ангальт-Цербстской, на русский престол описывалось многократно, однако стоит особо обратить внимание на те иностранные силы, что активно содействовали воцарению Екатерины.

Не секрет, например, что Екатерину многие в России поначалу считали креатурой Фридриха, да и сам он признавал, что надеялся с ее помощью усилить прусские позиции в Петербурге. Однако очень быстро выяснилось, что в Берлине крупно ошиблись, недооценив честолюбивого ума Екатерины.

Когда Екатерина взошла на престол, то вместо безоглядной русской поддержки времен Петра III Фридрих столкнулся с подчеркнуто недоброжелательным русским нейтралитетом. Этот леденящий прусскую душу нейтралитет было то единственное, что Екатерина сочла возможным предложить королю, но и этот жест показался ему подарком судьбы.

Сам Фридрих, кажется, ожидал гораздо худшего. Узнав о воцарении Екатерины, король так перепугался, что приказал ночью тайно перевезти государственную казну из Берлина в Магдебург на случай, если придется бежать.

Екатерина хотела быть не немкой на русском престоле, а истинно российской императрицей. Немецкое происхождение, как считала она сама, ей только мешало. Определенная мнительность – как бы вдруг кому-нибудь не показалось, что она защищает не национальные российские, а чьи-то иностранные, особенно прусские, интересы, – была присуща ей довольно долго.

Узнав, что ее родной брат собирается посетить Россию, она с неудовольствием заметила: «Зачем? В России и без него немцев предостаточно». Раздражение вызвал, естественно, не факт приезда в Российскую империю еще одного немца – одним больше, одним меньше, какая разница! – а то, что именно этот немец мог лишний раз напомнить окружающим о родословной императрицы или, того хуже, посеять подозрение, что государыня протежирует своей родне.

С иронией Екатерина смогла говорить по поводу своих комплексов лишь много позже, когда уже давно и прочно сидела на русском троне. Однажды, когда ей делали обычное тогда в медицинской практике кровопускание, императрица пошутила: «Ну вот, теперь все дела пойдут намного лучше, последнюю немецкую кровь выпустили!»

Ироничная шутка била дуплетом, поскольку в одинаковой степени относилась и к тем русским, которые полагали, будто все беды на Руси от иностранцев, и к самой Екатерине, к ее настойчивым попыткам обрусеть.

Екатерина хотела нравиться всем, причем особенно старалась завоевать дружбу тех, кто ее не любил. Эту позицию она занимала не только на пути к трону, но упорно отстаивала и позже:

Боже избави… играть печальную роль вождя партии… напротив, следует постоянно стараться приобрести расположение всех подданных…

Нового сильного игрока на русской политической сцене, жену Петра III, попытались немедленно использовать в своих интересах представители многих европейских держав. Удачливее всех оказался посланник Великобритании Хэнбери-Уильямс, он, в отличие от Фридриха, сразу же оценил большой потенциал Екатерины.

В одной из своих депеш английский посол отмечает, что с момента своего приезда в Россию немка «всеми возможными для себя способами старалась завоевать любовь народа». В другом послании, описывая беседу с Екатериной, он говорит, что ее блестящий ум можно сравнить одновременно с гением кардинала Ришелье и Мольера.

Сочетание столь разнородных фигур в характеристике поначалу смущает, однако, если вдуматься, Екатерина действительно умела в зависимости от обстоятельств проявлять и хитроумие Ришелье, и творческую изобретательность Мольера. До переворота ей больше помогало первое качество, а после переворота она не раз блестяще демонстрировала второе.

Именно из английского источника черпает Екатерина советы и немалые средства, направляемые на установление необходимых связей с всесильными гвардейцами. В апреле 1756 года она пишет своему английскому другу:

Чем я только не обязана провидению, которое послало вас сюда, словно ангела-хранителя, и соединило меня с вами узами дружбы? Вот увидите, если я когда-нибудь и буду носить корону, то этим я частично буду обязана вашим советам.

А летом того же года подробно излагает иностранному дипломату свой план действий на случай внезапной смерти императрицы Елизаветы.

Хотя участие англичан в заговоре – факт известный, ни один русский историк не ставит им этого в упрек: настолько очевидно, что в перевороте больше всех была заинтересована не Англия, а сама Россия.

Устранение от власти Петра III объективно отвечало русским национальным интересам.

Едва ли не главными учителями Екатерины стали французы, в первую очередь Вольтер и Дидро, однако к «урокам французского» императрица подходила достаточно критически, слушала наставников внимательно, а вот воплощать их рекомендации в жизнь не спешила.

Хотя Дидро, например, очень подробно, как рецептуру лекарства, прописывал российской государыне, что и как делать, касаясь при этом не только общих вопросов государственного строительства, но и самых мелких деталей. Среди его записок Екатерине можно найти советы о том, как воспитывать подкидышей или, например, как преподавать молодым девицам анатомию.