Читать онлайн «Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э.». Страница 49

Незадолго до того, как Хаммурапи удалось объединить всю Вавилонию в одно большое государство-империю, Думузи-Гамиль и его деловой партнер Шуми-Абия взяли в долг чуть больше унции серебра у бизнесмена Шуми-Абума. Они вложили эти деньги в пекарни, которые поставляли зерно и хлеб в храмы и дворцы Ура и Ларсы. Вулли обнаружил квитанцию, выданную царем Ларсы, Иссина и Ура Рим-Сином за месячный запас – около 150 бушелей – ячменя. Эти партнеры имели дело не только с великими и могущественными людьми. Они одалживали гораздо меньшие суммы на гораздо меньшие сроки сельскохозяйственным рабочим и рыбакам, которым срочно были нужны ссуды на выплату налогов. В свою очередь, Шуми-Абум, который ссудил партнерам серебро, продал их долг другим партнерам – Нур-Илишу и Син-Ашареду. По-видимому, в Древнем Вавилоне существовал активный рынок долговых обязательств и того, что мы сейчас называем векселями. В папках Думузи-Гамиля аналогичным образом имелся перечень сумм, выданных в кредит, и долгов другим купцам как в его родном городе, так и в других местах. Эти документы можно было использовать как инструменты для ведения переговоров в качестве прототипа наших бумажных денег. Капиталовложения, сделанные в заморские торговые экспедиции, подводили вавилонских купцов близко к тому, что мы сейчас понимаем под товарными фьючерсами.

Короче, финансовая система, которая процветала в Вавилоне времен Хаммурапи, действовала теми самыми методами, которые, будучи обнаруженными несколько тысячелетий спустя, дали возможность сначала евреям, а затем ломбардцам и венецианцам финансировать экспансию европейской экономики в Средние века. Однако среди недостатков этой ранней либеральной экономической революции были поощрение долгов, все более расширявшийся разрыв между имущими и неимущими и доведение многих людей до нищеты и т. д.

Срок займа серебром, полученного Думузи-Гамилем, составлял пять лет. Ссудный процент закон определял для серебра в размере 20 процентов. Это непомерно высокий процент, но стоимость займа денег в те времена рассчитывалась по-другому. Процентным ставкам, возможно, не позволялось конкурентно варьировать, но, так как они взимались за весь срок долга, а не рассчитывались ежегодно, перемена даты их уплаты изменяла эквивалентный ежегодный процент. 20 процентов за пять лет, как в случае Думузи-Гамиля, – это около 3 процентов в год, что звучит гораздо разумнее. Если бы та же сумма взималась за два года, то это составило бы менее 10 процентов в год.

Записи Думузи-Гамиля показывают, что, когда он давал ссуды рабочим и ремесленникам, дата выплаты обычно определялась через один-два месяца. За такое короткое время ссудный процент был эквивалентен 800 процентам годовой процентной ставки: весьма выгодно для кредитора, но абсолютно убийственно для должника.

Посредники, приватизировавшие доходы, и налоговые откупщики, которые паразитировали на населении, оставались безжалостными. Они не только должны были изымать наличные, причитавшиеся сборщику налогов, но и повышать обязательства, чтобы обеспечить доход для самих себя. Многие их жертвы были вынуждены продавать себя или членов своей семьи в рабство, потому что просто не могли заплатить. В конце концов долг вырастал до таких огромных размеров, что требовалось срочно что-то менять. Были приведены в исполнение радикальные решения, отголоски которых долго еще звучали в истории финансов.

Закон предписывал, чтобы долговое рабство было ограничено лишь тремя годами. Свод законов Хаммурапи уточняет: «Если кто-то не может возместить долг и продает себя, своих жену, сына или дочь за деньги или отдает их на принудительный труд, то они должны работать три года в доме человека, который их купил, или собственника, и на четвертый год они должны быть освобождены».

Когда степень общей задолженности выросла настолько, что стала угрожать финансовой или даже политической стабильности государства, еще более существенным стало провозглашение общего «прощения долгов», когда все ссуды объявлялись потерявшими законную силу. Такие указы, часто сопровождавшие амнистию для государственных преступников, считались нормой при восшествии на престол нового правителя. Но иногда они провозглашались и посреди правления, когда, например, царь Рим-Син приблизительно за 10 лет до того, как его вотчину захватил Хаммурапи, внезапно провозгласил все ссуды недействительными и, сделав это, полностью уничтожил удобное партнерство Думузи-Гамиля, равно как и большую часть другой деловой активности в Уре. Есть предположения, что прощение долгов ограничивалось краткосрочными личными ссудами, которые финансировали потребление или выплату налогов, а заем для капиталовложения, равно как и выплаты штрафов и пеней, исключался. Этого было недостаточно, чтобы спасти бизнес в Вавилоне, и потребовалось много лет, чтобы деловая активность вернулась на прежний уровень.

Возможно, цикл деловой активности, навязанный таким грубым методом, оказался менее разрушительным для тех, кто испытал его, чем нам кажется. Этот урок был учтен много веков спустя евреями, которые во Второзаконии включили его в свой религиозный закон:

«В конце каждых семи лет ты должен давать освобождение.

И вот как проводится это освобождение: каждый кредитор, который ссужает под проценты своего соседа, должен освободить его – не взимать долг ни с соседа, ни с его брата, потому что это называется Божье избавление…

И если твой брат, еврей или еврейка, окажется проданным тебе и служит тебе шесть лет, то на седьмой год ты должен отпустить его от себя.

И когда ты отпускаешь его от себя, ты не должен отпускать его с пустыми руками».

И наконец, подчеркивая полный и резкий поворот в политической, общественной и экономической жизни, представленный в виде Древневавилонского царства, ушли в небытие последние следы шумерского культурного влияния.

Как живому языку шумерскому пришел конец. С этого времени Месопотамия стала территорией исключительно семитской повседневной культуры и семитского языка в повседневной жизни, хотя это не был западный семитский язык нового правящего класса, а диалект местного аккадского языка, который филологи называют древневавилонским. Никто не знает точно, когда шумерский язык перестал быть слышен на улицах. Наверное, в какой-то момент ближе к концу предыдущей эпохи Третьей династии Ура. Но это не значит, что использование шумерского языка прекратилось. Это случится не раньше самого конца месопотамской цивилизации, приблизительно через 2 тысячи лет после описываемых событий. Но он уцелел, чтобы на нем не говорили, а писали, сохранился скорее для религии и науки, нежели для простого общения.

Сохранение письменного шумерского языка в более поздние времена исследователи обычно сравнивают с той ролью, которую сыграла латынь как язык науки в истории Европы начиная с падения Западной Римской империи и почти до середины XX в., когда классические языки наконец перестали преподавать в большинстве школ. Аналогия эта несколько неточна, потому что на латыни, разумеется, никогда не переставали говорить: следуя обычному процессу лингвистической эволюции, разговорная латынь медленно превратилась во французский, итальянский, испанский, португальский и другие современные языки романской группы. С другой стороны, письменная латынь как язык ученых осталась застывшей на ступени, которой она достигла в I в.

Более подходящим сравнением для шумерского языка будет древнееврейский, который на протяжении более 2 тысяч лет после того, как на нем перестали говорить и заменили его в повседневной жизни сначала арамейским, а позднее местными языками еврейской диаспоры, оставался религиозным, литературным и научным языком евреев, а также средством обучения их детей чтению и письму. Какой бы язык ни царил в доме и на рабочем месте, древнееврейский алфавит адаптировался, чтобы его представлять. В конечном счете он стал основой, на которой разговорный древнееврейский был заново изобретен в конце XIX в. Аналогичным образом шумерский язык оставался основой грамотности столько времени, сколько просуществовала клинопись.

Что у шумерского, латинского и древнееврейского языков общего – так это их роль оселков, символических мемориальных досок своим традициям. Владение шумерским на любом уровне всегда будет входным билетом на участие в великой и непрерывающейся культурной традиции, которая теперь, в Вавилонии рассматриваемого периода, совершенно игнорируя постоянные «войны, ужасы, убийства и кровопролитие» вокруг, достигала пика своего развития.

Новые хозяева Месопотамии использовали язык шумеров и их культурные традиции как средство удержания вместе разношерстного населения своего государства. Подобно тому, как во Франции граждан воспитывают в духе верности Революции – Свободе, Равенству, Братству, а в США школьникам внушают верность государственному флагу, конституции и идеалам отцов-основателей, в Древнем Вавилоне царских подданных независимо от их происхождения учили чтить древние мифы, легенды и священные рассказы, а также обычаи и историю – насколько она была известна – их шумерских предшественников на этой земле. Религиозные верования оставались в основном неизменными; практически единственным нововведением стало появление в пантеоне города Вавилона бога-покровителя Мардука, который постепенно приобрел статус и привилегии Энлиля – прежнего царя богов. Известные писцы даже брали себе шумерские имена подобно тому, как европейские ученые в Средние века и даже позже, подражавшие классическому стилю, предпочитали, например, быть известными не просто как Ньюман, а Неандер, не Шварцерд, а Меланхтон, не просто Филипп фон Гогенгейм, а Филипп Теофраст Ауреол Бомбаст – Парацельс, если коротко.