Читать онлайн «Методологические проблемы социально-гуманитарных наук». Страница 23

Надо заметить, что разработка истории ментальностей как интегральной части социальной истории развернулась с 1960-х гг. Для этого периода характерна общая тенденция деидеологизации гуманитарного знания, «поиск представлений и понятий, мощно определяющих сознание и поведение человека, но лежащих как бы «ниже» господствующих идеологических систем» [Соколов 2003, с. 77], стремление «вырваться из жестких и узких рамок идеологий и высветить установки сознания, им не подвластные и даже им противостоящие, несомненна для всех указанных школ. Тем самым создавались условия для изучения потаенных пластов общественного сознания, особенно тесно связанных с повседневной жизнью человека, с его коренными жизненными ориентациями. Эти пласты сознания по существу игнорировались предшествовавшей наукой, которая понимала общественную жизнь исключительно на уровне философии, религиозной догматики, эстетики – на уровне элитарном [там же].

Однако значит ли это, что представления, способы видения мира, ценностные установки, образующие состав ментальностей, остаются лишь на уровне обыденного сознания, не достигая уровня духовного производства – идеологии, искусства, других его форм и никак не влияя на содержание его продуктов? По мнению автора, это противоречило бы положению о субстанциальном единстве сознания общества и его субъекта. Перемещение интереса историков «как бы «сверху вниз» – от истории «героев», правителей, государственных деятелей, мыслителей к истории повседневной жизни разных социальных слоев и групп, рядовых людей, общества в целом» [Гуревич 1989 а, с. 85], совпавшее по времени с включением в исторический дискурс категории ментальности, вовсе не означает, что само понятие ментальности должно использоваться только по отношению к «нижним» уровням общественного сознания. Такое его использование было бы не только методологически неправомерным, но и бессмысленным, так как суть задачи, решаемой при помощи данной категории, состоит в восстановлении и объяснении содержательного единства всех пластов и уровней сознания общества.

В трудах французских историков, включивших понятие ментальности в свой научный лексикон, это понятие «выражает повседневный облик коллективного сознания, не вполне отрефлектированного и не систематизированного посредством целенаправленных усилий теоретиков и мыслителей» [Гуревич 1989 б]. Причина столь ограниченного употребления понятия видится нам в том, что, как поясняет А. Я. Гуревич, центральной задачей этих историков была «постановка вопроса о социально-культурных представлениях людей другого времени» [Гуревич 1989 а, с. 86]. Тот факт, что в центре их внимания оказались «не порожденные индивидуальным сознанием завершенные в себе духовные конструкции, а восприятие такого рода идей определенной социальной средой, восприятие, которое их бессознательно и бесконтрольно видоизменяет» [Гуревич 1989 б], – есть факт внутренней логики научного исследования, подчиненного решению определенных задач, возникших на определенном этапе развития конкретной науки. Однако факт такого применения понятия ментальностей нисколько не мешает его использованию и в более широком, социально-философском контексте, соответствующем его содержанию.

Однако даже и в таком ограниченном использовании понятия ментальностей, какое находим у французских историков, исследование ментальностей «отличается от социальной психологии тем, что сосредоточивает свое внимание не на настроениях, конъюнктурных, легко изменчивых состояниях психики, а на константах, основных представлениях людей, заложенных в их сознание культурой, языком, религией, воспитанием, социальным общением» [Гуревич 1989 а, с. 86]. Но говоря о константах культуры как «сгустках культуры в сознании человека» [Степанов 1997, с. 40], как о том, «в виде чего культура входит в ментальный мир человека» [там же], мы не должны искусственно ограничивать область таких «сгустков культуры» по их происхождению: они могут возникать не только стихийно, но и являться продуктами духовного производства.

К социально-культурным представлениям людей, охватываемым понятием ментальностей, «относятся, в частности, восприятие пространства и времени и связанное с ними осознание истории… отношение мира земного с миром потусторонним, и соответственно восприятие и переживание смерти; разграничение естественного и сверхъестественного, соотношение духа и материи; установки, касающиеся детства, старости, болезней, семьи, секса, женщины; отношение к природе» [там же] и др.

Таким образом, смерть как концепт, культурная константа – составная часть ментальности.

В некотором смысле понятие ментальностей близко понятию коллективных представлений в трактовке французских социальных психологов школы Э. Дюркгейма. Трактуя коллективное сознание как «продукт громадной кооперации» индивидуальных сознаний [Дюркгейм 1899, с. 92], как относительно устойчивый и независимый от индивидуальных сознаний [Дюркгейм 1900, с. 63], Э. Дюркгейм определяет составляющие это сознание «коллективные представления» как «целый мир чувств, идей, образов, которые, однажды родившись, повинуются присущим им самим законам» [Durkheim 1960]. Имея символическую природу, социальные представления, согласно Э. Дюркгейму, не подлежат верификации через сопоставление с действительностью, иначе говоря, к ним неприменим критерий истинности. Единственным критерием проверки социальных представлений является их согласованность с другими представлениями, составляющими коллективное сознание. Как справедливо отмечают ученые А. И. Донцов и Т. А. Емельянова, «дюркгеймовский структурно-функциональный анализ улавливает и идеалистически гипертрофирует один из важнейших атрибутов коллективного сознания – его относительную автономность» [Донцов, Емельянова 1987, с. 31].

Современные французские социологи, продолжающие традицию Э. Дюркгейма (С. Московичи, Ж.-П. Кодол, Д. Жоделе и др.), разрабатывая концепцию социальных представлений, понимают под ними сеть понятий, утверждений и объяснений, рождающихся в повседневной жизни в ходе межличностной коммуникации. При этом в центре внимания французских социальных психологов находятся механизмы преломления в социальных представлениях научных концепций, их модификация под влиянием средств массовой информации и превращение в ориентиры обыденного опыта [там же].

Согласно модели, предложенной С. Московичи, структура социальных представлений складывается из трех компонентов: уровня информированности; поля представления и установки. Определенный уровень информированности является необходимым условием формирования представления. Поле представления характеризует организацию содержания социального представления с качественной стороны, оно существует там, где представлено «иерархизированное единство элементов», более или менее выраженное богатство содержания, наличествуют образные и смысловые свойства представлений. Иными словами, это та информационная рамка, в которую заключается новое представление, посредством которой оно объединяется с другими социальными представлениями, включаясь в их систему. Иными словами, это контекст, вне которого представление не может быть полноценно осмыслено. Как указывает С. Московичи, содержание поля представления может быть различным у разных социальных групп, и этим определяются различия в трактовке одних и тех же социальных представлений. Поле представления формируется непосредственно в группе – именно здесь определяется общая смысловая рамка, в которую помещается новая информация, устанавливается диапазон возможных толкований того или иного понятия.

Третий компонент структуры социальных представлений – установка – есть результат интериоризации, присвоения индивидом того, что уже почерпнуто из полученной информации, от «поля», созданного в группе, и из собственного опыта.

Механизм возникновения социального представления, по С. Московичи, включает в себя три этапа: «зацепление» («постановка на якорь»), объективацию, натурализацию; динамика социальных представлений, исследование которой позволяет разрабатывать механизмы их порождения и преобразования, признание «вынуждающего» влияния социальных представлений на поведение людей – все эти составляющие концепции социальных представлений обусловливают ее приложимость к исследованиям представлений о смерти в сознании людей, социальных групп и обществ.

Как следует из сказанного, основные различия между понятиями ментальностей и коллективных представлений лежат в научном контексте их употребления. Следуя уже сложившейся научной традиции, о ментальностях уместно говорить в контексте исторического воссоздания специфических типов мышления и представлений, свойственных сознанию прошлых эпох. Понятие коллективных представлений скорее ассоциируется с исследованиями «низовых» форм сознания (обыденного сознания, массовой культуры) современного общества, причем, как правило, в аспекте управления общественным сознанием посредством целенаправленного воздействия на процесс формирования коллективных представлений. При этом оба понятия выражают субстанциальный аспект предмета настоящего исследования.