Читать онлайн «Британская империя. Разделяй и властвуй!». Страница 25

Пройдем мимо внутренних волнений, политических, религиозных и социальных распрей этого века, обильного событиями; не будем рассматривать Реформации и ее последствий. Для нас важно только то, что Англия медленно и постепенно собирается с духом, чтобы заявить, наравне с Испанией и Португалией, свои притязания на часть вновь открытого Нового Света. Было совершено несколько путешествий на Ньюфаундленд и на Лабрадор и целый ряд смелых предприятий, задуманных, впрочем, как показали их результаты, неудачно. К несчастью, хотя и вполне естественно, английские мореплаватели обращали свое внимание на полярные страны и потому открывали только замерзшие океаны в то время, как соперники их открывали один благодатный остров за другим. Затем следует ряд флибустьерских набегов на испанские колонии, во время которых англичане, по крайней мере, заявили себя искусными и неустрашимыми моряками.

Испанская Армада отмечает собою конец этого подготовительного, ученического периода. Внутреннее превращение нации завершено. Она повернулась спиной к материку Европы и смотрит на океан и на Новый Свет. Она сделалась одновременно морской и промышленной страной.

Разгром Испанской Армады 8 августа 1588 г.

Согласно обычной схеме распределения английской истории, восшествие на престол дома Стюартов считается моментом упадка: владычество Тюдоров, популярное, решительное и умное, уступает место педантичной и непопулярной монархии Божьей милостью.

Все это верно, и все же, на наш взгляд, упадка нет, а есть непрерывное развитие. Несходство личностей Якова и Карла с личностью Елизаветы не имеет никакого значения. Происходит закладка Великой Британии. Джон Смит, отцы пилигримы и Кальверт[65] учреждают колонии Виргинию, Новую Англию и Мериленд, из коих последняя указывает самим своим именем, взятым от королевы Генриетты-Марии, на время своего учреждения.

С этого времени Великая Британия уже существует, с этого времени англичане живут по обе стороны Атлантического океана. Английская колонизация сразу получает своеобразную печать своего времени. Великая Испания была искусным творением, потребовавшим много обдуманных и ловких мероприятий со стороны метрополии. В ней власть, как светская, так и духовная, была строже, чем в самой Испании. Причину этого надо искать в том, что испанские колонии, принося постоянный доход, были для метрополии делом первостепенной важности. Напротив, английские колонии, не имевшие важного значения для метрополии, находились в пренебрежении, что ввиду начавшихся тогда раздоров в Англии имело весьма серьезные последствия. Колонии, если они не служат источником обогащения, могут по крайней мере оказаться полезными, как место убежища для непризнанного мнения. Такой оборот колонизации был дан Колиньи[66] еще за полстолетия до начала эмиграции пуритан.[67] Ему пришла в голову идея осуществить религиозную терпимость путем географического разделения враждующих вероисповеданий – идея, которая впоследствии, путем Нантского эдикта, получила свое осуществление в самой Франции. Заметим мимоходом, насколько иным был бы теперь мир, если бы по ту сторону Атлантического океана возникла Новая Франция гугенотов! Но мысль Колиньи была осуществлена Англией.[68] Ее колонии создавались в критический момент религиозного раскола – отсюда выросло побуждение к эмиграции, которого не существовало бы при других обстоятельствах.

Однако этим самым было впервые внесено начало оппозиции между Новым и Старым Светом: переселенцы покидали родину с тайным, но определенным решением – не переносить с собою Англии, а создать нечто новое, что не должно было сделаться второй Англией. Это настроение впоследствии принесло свои плоды.

Вторая фаза развития Великой Британии должна быть отнесена к эпохе военной революции 1648 года. После торжества внутри государства республика должна была вести на море новую войну с роялизмом. С нашей точки зрения, эта вторая борьба важнее первой: армию, созданную Кромвелем, пришлось скоро распустить, морская же сила, организованная Веном и управляемая Блеком, – это английский военный флот будущего. Здесь коренится начало морского преобладания Англии. «В этот момент, – пишет Ранке, – в Англии яснее прежнего пробудилось сознание выгод ее географического положения, сознание того, что от природы она призвана к деятельности на море». Нападение Кромвеля на Испанскую империю и занятие Ямайки, – одно из самых удачных и смелых предприятий в новой истории Англии, – является естественным следствием этого сознания, пробудившегося в момент, когда Англия почувствовала себя военным государством.

Следующей фазой развития является поединок с Голландией. Этот поединок должен быть, собственно, отнесен к первой половине царствования Карла II, ибо тогда он занимает авансцену истории, но он начался гораздо раньше, при избиении в Амбойне в 1623 году,[69] и достиг высшего развития во время республики. Можно сказать, что поединок окончился в 1674 году, когда Карл II отступается от Голландии, на которую он нападал совместно с Людовиком XIV. То был славный момент для Голландии: в минуту крайней опасности она нашла нового борца, происходящего из той самой фамилии, которая спасла ее прежде, когда новый штатгальтер, Вильгельм Второй Молчаливый, заткнул собою открывшуюся брешь, чтобы помешать новому вторжению. Тем не менее, этот момент был началом упадка Голландии; правда, и в этой второй борьбе она снова выказала прежнее геройство, но прежнее счастье ее покинуло. Теперь она не могла уже разбогатеть от войны, как это было после предыдущей борьбы. Она вела теперь войну не с Испанией, обладательницей бесчисленных колоний, которые Голландия могла безнаказанно грабить, а с бедной колониями Францией: флот ее уже не мог так безопасно плавать по морям: он встречался с могучими морскими силами Англии, а самому источнику ее богатства – кораблестроительной промышленности – был нанесен удар английским актом о навигации. Поэтому, хотя Голландия отстояла себя и вслед затем снова пережила эпоху великих дел, тем не менее упадок ее уже наступил; это сделалось вполне очевидным для всего мира в момент смерти ее великого штатгальтера, последнего представителя старой линии и английского короля Вильгельма III. Англия, более богатая по своей природе и не подвергавшаяся неприятельскому нашествию, начинает брать верх; морское могущество Голландии прекращается.

Царствование Карла II (1660–1685) является в истории Великой Британии периодом замечательного прогресса.[70] Тогда-то главным образом американские колонии приняли тот вид, который они имели в следующем столетии, когда привлекали к себе внимание всей Европы, – именно тогда они превратились в непрерывный ряд поселений, тянущийся с юга на север, вдоль берега Атлантического океана. В это царствование были основаны обе Каролины[71] и Пенсильвания; в это царствование голландцы были изгнаны из Нью-Йорка и Делавары.[72] Американские колонии, рассматриваемые в целом и измеряемые мерилом того времени, имеют очень внушительный вид. Отличительной чертой их являлось совпадение густоты населения с почти исключительно европейским его происхождением. Во всех испанских колониях европейцы смешивались и терялись в море индейского и полуиндейского населения. Голландские колонии естественно страдали от недостатка населения, так как их метрополия была слишком мала; они вообще походили скорее на коммерческие станции. Французские колонии, которые тогда начинали обращать на себя внимание, были также слабы в этом отношении. Уже на заре французского колониального величия можно было заметить недостаток истинной колонизационной силы, а может быть, уже тогда сказалась медленность в размножении, которая позднее стала характерной чертой французского народа. Цепь английских колоний вдоль Атлантического океана уже тогда была самым прочным приобретением на пути европейской колонизации, которым могло похвалиться какое-либо государство; эти колонии кажутся ничтожными, если к ним приложить современную мерку: все население их в исходе царствования Карла II составляло около 200 000 жителей; однако это население удваивалось через каждые двадцать пять лет.

Какова же следующая фаза развития Великой Британии? В союзе с Голландией, она вступает в соперничество с Великой Францией, созданной Кольбером. С нашей точки зрения, эпоха управления Кольбера означает момент вступления Франции в соревнование с западными державами из-за Нового Света. Франция в ранних своих открытиях едва ли уступала Англии. Жак Картье (Jacues Carrier)[73] составил себе имя раньше, чем Фробишер (Frobicher) и Дрек (Drake).[74] Колиньи (Coligny) создает схему колонизации раньше, чем Ралей (Raleigh). Акадия и Канада были населены, и город Квебек основан под предводительством Самуила Шамплена (S. Champlain)[75] около того времени, когда совершило свое плавание судно «Mayflower». Но, как это бывало обыкновенно, запутанность Франции в европейских делах препятствовала ее успехам в Новом Свете. Тридцатилетняя война дала ей гегемонию в Европе. В середине этого столетия она почти постоянно занята европейскими войнами. Колониальную часть великого испанского наследия она предоставляет Голландии и Англии, естественно приберегая для себя то, что лежит ближе к ее границам – Бургундию. Таким образом, в дни Кромвеля Франция оказывается несколько позади в великом состязании из-за колоний. Мазарини, по-видимому, мало понимал океаническую политику человека, но, как только он умирает, как только кончается война и наступает мирное время, является Кольбер и ведет Францию по новому пути. Он применяет во Франции все великие изобретения коммерческой политики, выработанные голландской республикой, в особенности систему Chartered Company. Он стремится, и на первое время не без успеха, придать Франции – этой стране феодализма, аристократии и рыцарства – тот промышленный, современный характер, который приобретали морские державы под влиянием притягательного действия Нового Света. Кольбер фигурирует у Адама Смита в качестве представительного государственного человека меркантильной системы, и действительно, как министр Людовика XIV, он, по-видимому, воплощает в себе то извращение коммерческого духа, которое наполнило Европу войной. «Торговля, – говорит Адам Смит, – которая должна бы естественно служить связью дружбы и союза для наций и отдельных личностей, сделалась самым обильным источником раздора и вражды».