Читать онлайн «Русская расовая теория до 1917 года. Том 2». Страница 73

Мало-помалу, с возрождением и развитием наук, особенно Анатомии, Зоографии и Этнографии, этот хаос понятий стал, конечно, несколько проясняться. В XV столетии Газа и Барбарус впервые знакомят мыслящее человечество в полных переводах с сочинениями Аристотеля, Теофраста, Плиния и других древних натуралистов. В XVI столетии Везалий, Евстахий, Фаллопий, Фабриций де Аквапенденте и др. полагают уже прочные основания анатомии человеческого тела и делают первую научную попытку объяснить его отправления и развитие. В то же время Гесснер, Алдрованди, Северино и др. собирают в одно целое все накопившиеся сведения об известных тогда животных и пытаются дополнить сравнительно-анатомические факты, добытые в особенности Аристотелем, своими собственными наблюдениями. Наконец, морские путешествия Испанцев, Португальцев, Голландцев — знакомят со множеством новых животных и человеческих племен, всё более и более расширяя пределы известного тогда света. Всё это не могло не привести к критике, принимаемых до того времени на веру, баснословных рассказов, не могло не убедить в наивности и преувеличенности, по крайней мере, многих из них. Тем не менее, это убеждение явилось не разом; человечество не вдруг освобождалось от тех воззрений, в которых оно воспиталось, с которыми оно успело уже свыкнуться. Некоторые ученые (как напр. Рабенер) пытались еще отстоять баснословные племена Геродота, основываясь на подобных же рассказах более новейших путешественников, Мериана, Шмиделя и др. Другие, как Гуго Гроциус, находя баснословными большую часть этих уродов, допускали однако же возможность действительного существования для некоторых из них — напр. безголовых людей с лицом и глазами на груди. В особенности долго не могло искорениться убеждение о возможности помесей между людьми и животными и о существовании диких и «сомнительных» людей, переходных форм, в которых человеческий вид был смешан с животным (dubii homines, in quibus forma humana et brutina mista fertur, как выражается Зелигман в своей диссертации 1679 г.). Можно сказать даже, что в конце XVII и начале XVIII столетия это убеждение получило большую вероятность и распространение, чем когда-либо прежде, что отчасти понятно, так как в это время стали получаться первые более подробные известия о высших человекоподобных обезьянах и многих первобытных племенах человечества. А какого рода часто были эти известия, можно судить по следующим примерам. Путешественник Николай Коппинг, Швед по происхождению, лейтенант корабля, описывает, что во время своего путешествия в Восточную Индию, он имел возможность познакомиться на одном из островов с весьма замечательным племенем хвостатых людей. Это были страшные существа, наполовину черные, бегавшие на четвереньках как кошки и снабженные кошачьим хвостом. «Когда мы приблизились к берегу, они подъехали к нашему судну на лодках и стали предлагать нам в обмен на железные вещи раков и попугаев, когда же они увидели, что никто не хочет торговать с ними, они тотчас же передушили своих попугаев и стали пожирать их сырьем, в нашем присутствии. Под конец их собралось столько, что мы начали опасаться враждебного действия с их стороны, и с целью предупредить его дали залп из пушек, что заставило многих из них тотчас же пуститься в бегство. Но другие были смелее, подошли к нам ближе без всякого страха и стали обшаривать все углы корабля с целью поживиться железными вещами. Между тем наш рулевой, желая исследовать, нет ли в их стране чего-нибудь съестного, взял с собой 5 своих товарищей и отправился к берегу на лодке. Всю ночь ждали мы их возвращения, наконец, капитан потерял терпение и рано утром послал другую лодку со многими людьми (в том числе и я) и двумя пушками. Когда мы подъехали к берегу, вытащили пушки и дали два залпа, все эти хвостатые люди бросились бежать в лес. Мы начали осматривать берег и нашли остатки лодки, разбитой на мельчайшие куски; затем мы заметили небольшой дымок на холме, куда тотчас и отправились. Но там мы нашли одни только кости наших друзей, мясо которых было, очевидно, пожарено этими кровожадными чудовищами. Так мы и возвратились, пораженные ужасом и горем, на наш корабль, где и передали остальным товарищам всё, что мы видели на берегу». Другие путешественники находили подобных же хвостатых людей на острове Формозе, на Филиппинских и Молуккских островах, в Китае, Бразилии, Африке, даже в России, а по Де-Маллье (1748) они встречались, и даже довольно часто, в Англии и Ирландии. Обыкновенно хвост этот был небольшой, от 4 до 5 дюймов, голый или покрытый волосами, иногда похожий на воловий или даже длиннее, вроде, например, как на прилагаемом рисунке, представляющем уменьшенную копию старинного рисунка Геснера. Не менее интересны были известия о племенах троглодитов или «ночных людей», найденных многими путешественниками в Центральной Америке, в Африке, на островах Малайского Архипелага и т. д., и отличавшихся белым как мел цветом кожи, белыми как лен волосами на голове, иногда длинными, иногда короткими и шерстистыми, и красными или золотистыми глазами. Они не могли выносить дневного света, глаза их слезились, и они выходили из своих убежищ (пещер) только ночью. Роста они были маленького, уши имели длинные, лицо их было заросшим волосами (Wafer 1704 г.), а Малайские троглодиты отличались еще, кроме того, тем, что руки у них достигали до колен, походка была весьма своеобразна, а глаза были снабжены третьим веком или мигательной перепонкой. Язык их был совершенно особенный и состоял из ряда неподражаемых, свистящих звуков; в свою очередь, они были положительно неспособны выучиваться языку других людей, за исключением разве только односложных, утвердительных и отрицательных частиц.

Еще более диковинные вещи рассказывались в то время путешественниками об антропоморфных обезьянах. По словам Баттеля (Purchas) «понго», водящиеся в стране Лоанго (в зап. Африке) совершенно похожи на человека и отличаются от него только большим ростом и силой, изобилием волос на теле и еще тем, что у них не замечается икр и пяток на ногах. Они ходят прямо, на двух ногах, как и люди, дерутся палками, утаскивают к себе детей и женщин, строят хижины на деревьях и хоронят своих мертвых, набрасывая над ними кучи хвороста. Подобные же известия шли из Вост. Индии, откуда Бонциус, врач, живший долгое время в Батавии, на острове Яве, сообщал (1658), что на Борнео водятся существа («сатиры», как он называет их), до того похожие на человека как своим внешним видом, так и своими манерами, что им недостает только дара слова, для того, чтобы быть настоящими людьми. Бонциус уверяет, что он сам видел самку, которая была чрезвычайно стыдлива, совестилась когда на нее пристально смотрели, закрывала лицо руками, проливала слезы, горько вздыхала и т. д. Другой путешественник, Лекомт, рассказывал, что эти дикие люди Борнео до того похожи на настоящих, что если бы они могли говорить, то их нельзя было бы отличить от некоторых Африканских дикарей, которые сами едва разнятся от животных. Они ходят как люди, на двух ногах, и бегают так быстро, что догнать их стоит немалого труда. Тело их покрыто волосами, глаза впалые, вид дикий, лицо загорелое, но все черты лица правильные, хотя и загрубевшие от солнца.

В то время, как заморские путешественники сообщали о таких диковинках из тропических стран, в самой Европе то и дело оказывались случаи нахождения «диких людей», большей частью мальчиков и девочек, в лесах, часто в сообществе с медведями и волками, в среде которых они будто бы воспитывались с самого раннего своего детства. Из многих описаний таких уродцев (подобных случаев известно было десятка полтора) видно, что при всём различии в подробностях, они имели то общее, что были лишены дара слова, отличались волосатостью, ходили часто на четвереньках, ловко лазили по деревьями, следовательно, так замечает Линней, «были более сходны с животными и обезьянами, чем эти последние между собой, откуда следует, что между ними и обезьянами с трудом может быть отыскано различие». В самом деле, если бы мы, основываясь только на таких и подобных им известиях и рассказах, принятых за достоверные, пожелали бы составить себе более определенное понятие о границах между человечеством и животным миром, то нам по необходимости пришлось бы прийти к заключению, что или, как думал Ж. Ж. Руссо, все эти оранг-утанги, Понго и т. д. были отнесены к животным только по ошибке невежественных путешественников, а при более тщательном изучении окажутся вероятно настоящими людьми или же, как полагал Линней, что не существует никакого признака для отличия человека от обезьяны, так как оба эти типа соединены между собой целым рядом промежуточных, антропоморфных существ — диких людей, пигмеев, сатиров, хвостатых людей, троглодитов. Заметим, впрочем, что в глазах Линнея близкое сходство видов не предполагало еще непременно родства между ними, так как по его теории каждый вид (по крайней мере — животных) был создан отдельно и все оставались неизменными с самого начала своего существования. С другой стороны, сближая человека с обезьянами, Линней оговаривался, что он поступает так только с зоологической точки зрения; в отношении же духовной природы он вполне де признает высокое превосходство человека над прочими животными. Тем не менее, даже с зоологической точки зрения, может показаться странным, каким образом Линней, такой всеобъемлющий ученый своего времени, не мог отыскать никакого отличительного признака между человеком и обезьянами, смешивал альбиносов с орангутангами и придавал веру всем ходящим в то время рассказам о баснословных антропоморфных существах. Отчасти это можно объяснить тем, что Линней сам не видал ни одной человекоподобной обезьяны и принужден был судить только по описаниям других; но все-таки непонятно, почему он не обратил, например, никакого внимания на исследования английского анатома Тизона (Tyson), который еще за несколько десятков лет до Линнея, в конце XVII столетия, издал подробное и прекрасное по своему времени анатомическое описание Чимпанзе (или Пигмея, как он называет его), с приложением и критического разбора всех древних и новых известий об антропоморфных существах, как действительных, так и мнимых (Оранг-утане, Пигмеях, Сатирах и проч.). Как бы то ни было, только такие взгляды и промахи Линнея не прошли без того, чтобы не вызвать сильных нападок со стороны многих из современных ему ученых, одни из которых недоумевали, каким образом мог он доверять рассказам о хвостатых людях, другие удивлялись, как он не мог отличить альбиносов от оранг-утана, третьи, наконец, указывали на важные анатомические и психические отличия обезьян, даже наиболее высших, от человека. Живые экземпляры Оранга и Чимпанзе, доставленные около этого времени в Европу, способствовали еще более ограничению и опровержению Линнеевских воззрений, доставив возможность ознакомиться подробнее с особенностями внешнего вида и анатомического строения этих видов. Мало-помалу — в особенности после работ Добантона, Кампера, Блуменбаха и др., различие взяло такой верх над сходством, что почти все зоологи пришли к убеждению в несуществовании вовсе переходных форм между человеком и обезьянами. Утвердилось мнение, что все эти рассказы о хвостатых людях, сатирах и пр. чистая выдумка, что наиболее человекоподобные существа, оранг и чимпанзе, во всех существенных чертах своего строения остаются настоящими обезьянами и резко отличаются от человека устройством своих задних конечностей, (имеющих более сходства с руками, чем с ногами), неспособностью к вертикальному хождению, отсутствием речи и многими важными морфологическими и анатомическими признаками, что даже с одной только зоологической точки зрения обезьян, (в том числе и антропоморфных), начали отделять в особый отряд «четырех-руких» (Quadrumana), в отличие от двуруких (Bimana) или человека, производить которого от обезьяны (в особенности при том понятии, которое стало утверждаться тогда относительно постоянства видов), сделалось почти немыслимым. Впрочем, такие воззрения начали укореняться прочно не ранее конца прошедшего столетия или даже начала нынешнего, ранее же мнения относительного этого предмета далеко не представляли такой определенности, не только в массе публики, но даже и между передовыми учеными и мыслителями. Мысль, что человек мог произойти от животного, и что обезьяны, в особенности антропоморфные, могут считаться его ближайшими родичами, казалась еще весьма естественной для многих — в тот век, когда монистические теории и материалистические воззрения пользовались весьма значительным распространением и популярностью. Здесь было бы неуместным, конечно, говорить подробно о том, в чем состояла сущность этих воззрений и как они могли возникнуть и распространиться в тогдашнем обществе. Заметим, впрочем, что уже в XVI столетии начинали появляться личности, особенно в Италии, как, например, Помпонаций, Забарелла и др., которые с научной точки зрения стали высказывать сомнение в том, может ли психический агент существовать и действовать независимо от тела.