Читать онлайн «Объясняя мир. Истоки современной науки». Страница 32

Запрещенные положения{151} можно разделить по причинам их запрета. Некоторые противоречили Священному Писанию – например, тезисы, касающиеся вечности мира:

9. Что не было первого человека, как не будет и последнего; напротив, всегда были и всегда будут поколения людей сменяться другими людьми.

87. Что мир вечен, как и все особи, населяющие его; и что время вечно, как и движение, вещество, субъект и объект…

Некоторые из запрещенных положений описывали методы изучения истины, которые бросали вызов власти религии, например:

38. Что ничего нельзя принимать на веру, кроме того, что самоочевидно или может быть выведено из самоочевидного.

150. Что нельзя удовлетворяться ответом на вопрос с убежденностью, основанной на власти.

153. Что ничего нельзя узнать лучше, лишь исходя из теологии.

Наконец, некоторые из запрещенных положений выросли из того самого вопроса, который волновал аль-Газали, – философские и научные объяснения ограничивают свободу Бога. Среди них, были, к примеру, такие:

34. Что первопричина не может создать несколько миров.

49. Что Бог не мог сдвинуть небеса с помощью прямолинейного движения, тогда остался бы вакуум.

141. Что Бог не может позволить, чтобы случайности происходили без причины, и не может сотворить более [трех] измерений, существующих одномоментно.

Под запретом положения Аристотеля и Фомы Аквинского пребывали недолго. В 1323 г. во времена нового папы Иоанна XXII, получившего образование у доминиканцев, Фома Аквинский был канонизирован. В 1325 г. все запреты были отменены епископом Парижа, который заявил: «Мы полностью аннулируем вышеупомянутые запреты статей и приговоры об отлучении от церкви, которые касались прямо или косвенно учения святого Фомы, упомянутого выше, и из-за этого мы больше не высказываем ни одобрения, ни порицания этим статьям, а оставляем их для научных дискуссий»{152}. В 1341 г. магистры искусств в университете Парижа должны были давать клятву в том, что они будут изучать «систему Аристотеля и его комментатора Аверроэса, а также всех других древних комментаторов и толкователей слов Аристотеля, за исключением тех, которые противоречат вере»{153}.

Историки не имеют единого мнения по поводу важности для науки этого запрещения Аристотеля и Аквинского и их последующей реабилитации. Возникает два вопроса: если бы запрет не был отменен, какой эффект это оказало бы на науку? И что произошло бы с наукой, если бы не было никакого запрета вообще?

Мне кажется, что, если бы этот запрет не был отменен, последствия для науки были бы катастрофическими. Это не связано с важностью заключений Аристотеля о природе. Как бы то ни было, большинство из них были неверны. Вопреки мнению Аристотеля время существовало еще до появления людей, во Вселенной есть множество планетных систем и, возможно, происходило множество больших взрывов; тела в небе могут двигаться по прямым и часто двигаются именно так; в вакууме нет ничего невозможного; в современных теориях струн измерений больше чем три, дополнительные измерения не поддаются наблюдениям, поскольку они плотно свернуты. Опасность этого запрета лежала в его причине, а не в отрицании самих положений.

Несмотря на то что Аристотель во многом ошибался по поводу законов природы, было важно верить, что эти законы есть. Если бы запрет на обобщения по поводу природы, которые изложены в положениях 34, 49 и 141, сохранился на основании того, что Бог может сделать все что угодно, то христианская Европа могла скатиться на позиции окказионализма, к которому подталкивал ислам аль-Газали.

Также запрет положений, которые касаются власти Церкви (таких как положения 38, 150 и 153, процитированные выше), был одним из эпизодов противостояния, разыгравшегося между факультетами свободных искусств и теологии в средневековых университетах. Теология имела заметно более высокий статус: ее изучение вело к получению степени доктора теологии, а изучающим свободные искусства не присуждалось более высокой степени, чем магистр искусств. Университетские процессии возглавлялись докторами теологии, юриспруденции и медицины – именно в таком порядке, а далее следовали магистры искусств. Отмена запрета не приравнивала свободные искусства по статусу к теологии, но помогала освободить факультеты свободных искусств от интеллектуального давления их коллег-теологов.

Гораздо труднее сказать, каковы были бы последствия, если бы этого запрета никогда не было. Как мы увидим далее, в XIV в. авторитету Аристотеля в области физики и астрономии часто бросали вызов и в Парижском университете, и в Оксфорде, хотя иногда новые идеи приходилось маскировать как построения secundum imaginationem (согласно воображению) – то есть в основе этих идей лежало предположение, а не утверждение. Осмелился ли кто-нибудь бросать Аристотелю такие вызовы, если бы его авторитет не был поколеблен запрещением его теорий в XIII в.? Дэвид Линдберг цитирует слова Николая Орема{154} (о котором мы подробнее поговорим позже), который в 1377 г. писал, что вполне возможно представить, что Земля летит по прямой по бесконечному космосу, поскольку «противоположное мнение было в статье, запрещенной в Париже»{155}. Возможно, итог этих событий XIII в. можно подвести, сказав, что запрет трудов Аристотеля спас науку от догматов аристотелизма, а отмена запрета – от догматов христианства.

После окончания эпохи переводов и конфликта по поводу запрета трудов Аристотеля в XIV в., наконец, началась творческая научная работа. Одной из ключевых фигур в ней был Жан Буридан, француз, родившийся в 1296 г. неподалеку от Арраса и большую часть жизни проживший в Париже. Буридан был духовным лицом, но монахом не был, то есть он не принадлежал ни к какому духовному ордену. По своим философским воззрениям он был номиналистом и верил в реальность отдельных вещей, а не их классов. Дважды, в 1328 и 1340 гг., Буридан удостаивался чести быть избранным на должность ректора Парижского университета.

Буридан был эмпириком, он отрицал логическую необходимость принципов в науке: «Эти принципы не являются самоочевидными: на самом деле нам может потребоваться длительное время для размышления. Но их называют принципами, потому что они недоказуемы, не могут быть выведены из каких-то иных посылов или доказаны с помощью какой-либо формальной процедуры, но они принимаются, потому что оказались верными во многих случаях наблюдений и ни в одном не были неверны»{156}.

Понимание – неотъемлемая и не самая простая часть современной науки. Недостижимая цель Платона – чисто дедуктивная естественная наука – долгое время стояла на пути научного прогресса, который может быть основан только на тщательном анализе аккуратно выполненных наблюдений. Даже сегодня из-за этого случаются недоразумения. Например, психолог Жан Пиаже{157} считал, что обнаружил признаки того, что у детей есть врожденное понимание теории относительности, которое с возрастом исчезает, как будто бы относительность является для людей необходимостью с точки зрения логики и философии, хотя на самом деле выводы этой теории основаны на наблюдениях за телами, движущимися со скоростью света или почти со скоростью света.

Будучи эмпириком, Буридан в то же время не был эксперименталистом. Как и у Аристотеля, его аргументация основывалась на будничных наблюдениях, но в выводах он был куда осторожнее Аристотеля. Например, у Буридана было свое мнение по поводу старой проблемы Аристотеля: почему тело, брошенное горизонтально или вверх, не сразу начинает совершать движение к центру Земли, которое считалось для него естественным. Буридан сразу по нескольким пунктам опроверг объяснение Аристотеля о том, что брошенное тело некоторое время поддерживает воздух. Во-первых, воздух должен скорее препятствовать движению, чем помогать ему, поскольку твердому телу приходится раздвигать воздух, двигаясь сквозь него. Далее, почему воздух сохраняет свою движущую способность, когда рука, бросившая предмет, уже прекращает движение? В-третьих, если бросить пику, заостренную с заднего конца, она движется сквозь воздух так же хорошо или даже лучше, чем такая же пика с широкой тыльной частью, которую теоретически мог бы толкать воздух.

Вместо воздуха, поддерживающего движущиеся тела, Буридан предположил, что наблюдаемый эффект вызывает нечто, названное им импетус (от лат. impetus – импульс), который рука бросающего передает бросаемому телу. Как мы уже видели, подобная идея была предложена Иоанном Филопоном, а Буриданов импетус, в свою очередь, стал предзнаменованием того, что Ньютон назвал «количеством движения», или, в современной терминологии, импульсом, хотя Буридан вкладывал в это понятие не совсем то же самое. Французский ученый, как и Аристотель, разделял заблуждение о том, что что-то должно поддерживать движущиеся тела в движении, и предположил, что импетус играет именно эту роль, а не является лишь свойством движения, как импульс. Буридан никогда не рассчитывал свойственный телу импетус как произведение его массы на скорость (так импульс определяется в физике Ньютона). Тем не менее он кое-чего добился. Сила, необходимая для того, чтобы остановить движущееся тело за определенное время, пропорциональна его импульсу, и в этом смысле импульс играет ту же роль, что и импетус Буридана.