Читать онлайн «Объясняя мир. Истоки современной науки». Страница 30

Ключевой фигурой в нарастании напряжения между наукой и исламом часто называют аль-Газали (Альгазеля). Он родился в 1058 г. в Персии, затем переехал в Сирию, потом – в Багдад. Его религиозные взгляды тоже менялись – от ортодоксального ислама к скептицизму, затем к мистицизму суфизма и обратно к ортодоксальности, но в сочетании с мистическим суфизмом. Изучив работы Аристотеля и подведя итог в труде «Намерения философов», он позднее подверг критике рационализм в своей самой известной работе «Самоопровержение философов». (Ибн Рушд, сторонник Аристотеля, парировал ударом на удар и написал «Самоопровержение самоопровержения».) Вот как аль-Газали выражает свою точку зрения относительно греческой философии:

«В наше время еретики слышат такие повергающие в трепет имена, как Сократ, Гиппократ, Платон, Аристотель и другие. Последователи этих философов сознательно вводят людей в заблуждение с помощью преувеличений, из-за чего создается ощущение, что эти древние мастера обладали исключительными интеллектуальными способностями; что математика, логика, физика и метафизика были основательно развиты ими; что их великолепный ум оправдывает их бесплодные попытки проникнуть в сокрытое с помощью дедуктивного метода; что со всей остротой своего ума и всей оригинальностью достижений они отвергали авторитет религиозных законов: отрицали вескость позитивного содержания исторических религий и верили, что все, что в них говорится, – это только ханжеская ложь и тривиальность»{147}

Атака аль-Газали на науку приняла форму окказионализма – доктрины, гласящей, что все, что творится в мире, не подчиняется никаким законам природы, а лишь непосредственно воле Бога. (Эта доктрина не была новой в исламе – за сто лет до аль-Газали ее развил аль-Ашари, противник мутазилитов.) В разделе XVII сочинения аль-Газали «Опровержение их веры в невозможность отклонения от естественного хода событий» мы читаем следующее:

«С нашей точки зрения связь между тем, что мы считаем причиной и следствием, не является необходимой… У [Бога] есть сила создать чувство удовлетворения голода без еды, или смерть без отсечения головы, или даже оставить человека в живых после того, как голова была отрезана, или сделать все что угодно из взаимосвязанных вещей (независимо от того, что из них считается причиной). Философы отрицают эту возможность; напротив, они настаивают на том, что это невозможно. Поскольку познание таких вещей (которые неисчислимы) может занять бесконечное время, позволим себе привести один пример – а именно, сгорание комочка хлопка в момент его соприкосновения с огнем. Мы допускаем возможность контакта огня и хлопка, который не закончится сгоранием. Также мы допускаем возможность трансформации комочка хлопка в пепел без соприкосновения с огнем. А они отрицают эту возможность… Мы говорим, что Бог посредством своих ангелов или напрямую создает черноту в этом хлопке или уничтожение его частиц и их трансформацию в тлеющую массу или пепел. Огонь как неодушевленная вещь не производит никакого действия».

Другие религии, такие как христианство или иудаизм, тоже допускали возможность чудес и отклонений от естественного порядка, но здесь мы видим, что аль-Газали отрицает само существование какого-либо естественного порядка.

Это трудно понять, поскольку мы, конечно, наблюдаем проявление закономерностей в природе. Сомневаюсь, что аль-Газали не знал, что небезопасно совать руку в огонь. Он мог бы отвести науке безопасное место в мире ислама, назвав ее изучением того, как Бог обычно повелевает происходящим, – эту позицию в XVII в. занял Николя Мальбранш. Но аль-Газали не пошел этим путем. Причина этого изложена в другой его работе – «Начале наук»{148}, в которой он сравнивает науку с вином. Вино укрепляет тело, но тем не менее для мусульман оно находится под запретом. Точно так же астрономия и математика укрепляют ум, но «мы тем не менее опасаемся, что они могут привлечь кого-нибудь к опасным учениям».

Не только сочинения аль-Газали демонстрируют нагнетание исламской враждебности к науке в Средние века. В 1194 г. в Кордове под управлением династии Альмохадов, в другой части исламского мира, улемы (местные религиозные учителя) сожгли все медицинские и научные книги. А в 1449 г. религиозные фанатики разрушили обсерваторию Улугбека в Самарканде.

В сегодняшнем исламе мы видим проявления тех же самых опасений, которые беспокоили аль-Газали. Мой покойный друг Абдус Салам, пакистанский физик, которому первому среди мусульман была присуждена Нобелевская премия (за работу, которой он занимался в Англии и Италии), однажды рассказывал мне, как он пытался убедить правителей богатых нефтью государств Персидского залива вкладывать деньги в научные исследования. Выяснилось, что они с энтузиазмом готовы поддерживать развитие технологий, но боятся, что чистая наука может отрицательно сказаться на культуре. Салам сам был правоверным мусульманином. Он принадлежал к религиозному течению ахмадитов, которое в Пакистане было признано еретическим, из-за чего Салам многие годы не мог вернуться домой.

По иронии судьбы в XX в. Сайид Кутб, один из главных духовных лидеров радикального исламизма, призывал к замене христианства, иудаизма и ислама универсальным чистым исламом. Частично причиной этого было то, что таким способом он надеялся создать исламскую науку, которая преодолеет пропасть между наукой и религией. Но арабские ученые в свою золотую эру не занимались исламской наукой. Они занимались просто наукой.

После того как западная часть Римской империи пришла в упадок, Европа за пределами Византии представляла собой бедные сельскохозяйственные земли, по большей части населенные неграмотными людьми. Там, где сохранилась какая-то грамотность, она была сосредоточена вокруг Церкви, при этом использовался только латинский язык. Фактически в раннем Средневековье в Западной Европе никто не умел читать по-гречески.

Некоторые фрагменты сочинений древних греков сохранились в латинских переводах в монастырских библиотеках, в том числе части диалога Платона «Тимей» и переведенные примерно в 500 г. римским аристократом Боэцием работа Аристотеля по логике и учебник арифметики. Кроме того, существовали труды, описывающие достижения греческой науки и написанные римлянами по-латыни. Особенно примечательна энциклопедия V в. Марциана Капеллы со странным названием «О браке Филологии и Меркурия», где описывались (как подружки невесты Филологии) семь свободных наук и искусств: грамматика, логика, риторика, география, арифметика, астрономия и музыка. Говоря об астрономии, Марциан описал древнюю теорию Гераклида о том, что Меркурий и Венера обращаются вокруг Солнца, которое обращается вокруг Земли, – описание, о котором тысячелетие спустя с похвалой отзывался Коперник. Но несмотря на эти крохи древних знаний, в начале Средневековья европейцы не знали практически ничего о великих научных достижениях Древней Греции. У жителей Западной Европы, постоянно подвергавшихся нашествиям готов, вандалов, гуннов, аваров, арабов, мадьяров и норманнов, были другие заботы.

Европа начала возрождаться в Х – XI вв. Нашествия стали редкостью, и новые технические достижения повысили производительность сельского хозяйства{149}. Но заметная научная деятельность возобновилась только в конце XIII в. При этом значительные свершения были достигнуты лишь в XVI в. Тем не менее в промежутке готовилась почва для возрождения науки – организационная и интеллектуальная.

В период господства религии в X–XI вв. большая часть создаваемых материальных благ, естественно, доставалась не крестьянству, а Церкви. Как с восторгом описывает примерно в 1030 г. французский хронист Рауль (или Радульфо) Глабер, «мир как будто был потрясен и избавился от всего старого, надев белые церковные одежды». Для будущего науки самым важным достижением было открытие кафедральных школ при соборах и монастырях (например, в Орлеане, Реймсе, Лане, Кёльне, Утрехте, Сансе, Толедо, Шартре и Париже).

В этих школах учеников обучали не только богословию, но и свободным искусствам и наукам по учебному плану, оставшемуся с римских времен и основанному на сочинениях Боэция и Марциана: тривиум из грамматики, логики и риторики и, особенно в Шартре, квадривиум из арифметики, геометрии, астрономии и музыки. Некоторые из таких школ были основаны еще во времена Карла Великого, но к XI в. стали привлекать отличающихся выдающимся умом преподавателей. В некоторых школах изучение христианских догм даже стало мирно сосуществовать с проснувшимся интересом к изучению мира природы. Как отмечал историк Питер Дир, «изучение Бога через то, что Он сделал, и стремление к пониманию причин и основ его творения многие стали воспринимать как в высшей степени благочестивое предприятие»{150}. Например, Тьерри из Шартра, который был учителем в Париже и Шартре и в 1142 г. стал ректором школы в Шартре, объяснял происхождение мира в своем трактате «О шести днях творения» через теорию о четырех основных элементах, о которой он узнал из «Тимея».