Читать онлайн «Научно обоснованный конец света». Страница 8

Вместе с тем, тот же технологический тренд вызвал громадный антропогенный кризис, который поставил раннее человечество буквально на грань вымирания.

«Археологам открываются следы настоящей охотничьей вакханалии верхнего палеолита. Если природные хищники, в силу установившихся естественных балансов, способны, как правило, добывать только больных и ослабленных особей, то оснащенный охотник имел возможность (и желание) убивать самых сильных и самых красивых животных, причем в количестве, далеко превосходящем биологические потребности. Обнаружены целые «антропогенные» кладбища диких животных, большая часть мяса которых не была использована людьми… Жилища из мамонтовых костей строились с превышением конструктивной необходимости, с претензией на то, что теперь называется словом «роскошь». На строительство одного жилища расходовались кости от 30 до 40 взрослых мамонтов плюс множество черепов новорожденных мамонтят, которые использовались в качестве подпорок и, видимо, в ритуальных целях. Около жилища иногда располагались ямы-кладовые мамонтовых костей… Загонная охота приводила к ежегодному поголовному истреблению стад.

По мнению многих палеонтологов, активность человека стала решающим фактором исчезновения с лица Земли мамонтов и целого ряда других животных. Могучие охотники верхнего палеолита впервые проникли на территорию Америки, быстро распространились от Аляски до Огненной Земли, полностью истребив всех крупных животных, в том числе слонов и верблюдов – стада, никогда прежде не встречавшиеся с гоминидами и не выработавшие навыки избегания этих опаснейших хищников. Истреблением мегафауны сопровождалось и появление людей в Океании и Австралии…

Присваивающее хозяйство зашло в тупик. Природа не могла бесконечно выдерживать давление со стороны столь бесконтрольного агрессора. Неограниченная эксплуатация ресурсов привела к их истощению, разрушению биоценозов и обострению межплеменной конкуренции… Население средних широт планеты сократилось в 8 – 10 раз»[20].

На языке социомеханики это означает, что возникший внутри архаической фазы цивилизационный тренд (в данном случае – появление «оружия дальнего действия») оказался несовместимым с базисными структурными принципами этой фазы («вписанностью» первобытного человека в глобальную планетную экологию), что привело к системному кризису данной фазы и структурной ее перестройке, которая обрела характер экологической катастрофы.

Разрешение базисных противоречий породило новую цивилизационную фазу. Неожиданную жизнеспособность проявили сельскохозяйственные культуры, ранее находившиеся на периферии цивилизационного бытия. Они быстро (конечно, по историческим меркам) продвинулись в освободившееся пространство, и система – глобальная человеческая цивилизация – перешла изабсолютного прошлого вабсолютное будущее.

Аналогичную картину мы наблюдаем при переходе от аграрной фазы к средневековой. Распад громадной Римской империи, охватывавшей в период расцвета практически всю европейскую Ойкумену вместе со смежными областями Азии и Северной Африки, тоже представлял собой цивилизационную катастрофу. На месте римского космоса воцарился варварский хаос, племена и народы, подхваченные ветром истории, потекли по континентальным пространствам, множество достижений античного разума было утрачено и весь процветающий регион надолго погрузился во тьму.

Напомним, что смены экономических параметров при этом не произошло. Средневековая фаза осталась аграрной – как совокупность всех тех сельскохозяйственных и ремесленных технологий, которые были известны еще поздней античности. Однако произошла смена господствующей трансценденции. Христианский монотеизм стал вытеснять избыточное языческое многобожество. Появился метафизический источник («внешний бог» христианства), который начал постепенно унифицировать мир, превращая племенное многообразие раннего Средневековья в единую европейскую цивилизацию.

Христианский тренд такимобразом обозначил собой принципиальную цивилизационную новизну.

И то же самое наблюдается при переходе от Средневековья к Новому времени. Генеральным трендом, разделившим собою эпохи, в этом случае явилось возникновение протестантского религиозного мировоззрения, декларировавшего, по крайней мере на начальных своих этапах, непосредственное сопряжение человека и бога.

Протестантский тренд, разложенный на две составляющих, также оказался несовместимым со структурными принципами текущей цивилизационной фазы. В социальном плане, отвергая посредничество католической церкви, данный тренд провозглашал свободу вероисповеданий, трансформировавшуюся впоследствии в свободу личности, которая была юридически закреплена в гражданских правах, а в плане экономическом, объявляя профессиональный (личный) успех благоволением божьим, он отвергал также и складывавшуюся столетиями, средневековую «цеховую» организацию экономики. Это привело, как мы уже говорили, к свободным, рыночным отношениям и формированию экономики либерального типа.

Острый системный кризис, выразившийся в движении Реформации, также явился для Средневековой Европы катастрофой глобальных масштабов. Религиозные войны, ереси, революции, феодальные распри, городские и крестьянские мятежи,  охватили большую часть европейского континента. Относительный порядок вновь сменился цивилизационным хаосом, продолжавшимся почти полтора столетия и поглотившем многие миллионы жизней. Свою лепту сюда внесли и эпидемии чумы, «черной смерти», масштабированные концентрацией населения в городах. Последствия для европейской цивилизации, возможно, были бы еще сильнее, если бы не начавшаяся примерно в тот же период эмиграция наиболее пассионарных религиозных страт в недавно открытую Северную Америку. Только это, видимо, несколько понизило социальную температуру Европы и позволило направить стихию преобразований в единое русло.

Вывод напрашивается сам собой. Главным признаком, свидетельствующим о завершении определенной фазы исторического развития, о завершении периода целостности, периода устойчивости цивилизации, является возникновение мощных спонтанных трендов, принципиально несовместимых с существующими базисными структурами. Инсталляция таких трендов в реальность означает системную катастрофу: тотальную онтологическую деконструкцию, формирование нового цивилизационного состояния.

Очевидно, что все эти характеристики применимы и к нынешней ситуации.

В настоящее время можно выделить сразу два мощных тренда, которые обеспечивают переход нашей цивилизации на новый системный уровень.

Во-первых, это революция  в информатике, позволяющая оперировать громадными массивами знаний и выдвигающая на подиум экономики не товарное (индустриальное), а интеллектуальное (информационное) производство. Технологии «мгновенных контактов», поддерживаемые Интернетом, вызывают к жизни, с одной стороны, такое явление как глобализация (тотальная унификация мира), а с другой стороны – возможность управлять «большими процессами» в реальном времени. Это, в свою очередь, приводит к непрерывным преобразованиям многих цивилизационных структур и «почти мгновенной», с точки зрения обыденного сознания, смене социальных и экономических конфигураций. Виртуализация мира, сопровождающая этот процесс, представляет собой основу для создания всеобщей «иллюзорной реальности».

А во-вторых, это революция в биологии, порождающая методами клонирования, культивирования и генной инженерии пластичность самого вида «человека разумного»: отрыв современного человека от некоторых присущих ему изначально биологических свойств и приобретение им ряда качеств «нечеловеческого» характера. Как следствие начинается размывание фундаментальных антропоморфных характеристик, поддерживавших до сего момента привычный цивилизационный формат. Меняется само представление о человеке. Вид homo sapiens, сложившийся в кроманьонские времена, еще, разумеется, остается «sapiens», но чем дальше, тем больше перестает быть собственно «homo».

Заметим, что обе лидирующие тенденции являются комплементарными: революция в биологии невозможна без прогрессивных информационных методик, позволяющих во всей полноте моделировать сверхсложные биологические процессы, а дальнейшее продвижение в области информатики, в свою очередь, оказывается затруднительным без соответствующего преобразования человека. Вид homo sapiens вынужден приспосабливаться к требованиям новой «информационной среды», которая требует от него принципиально иных биологических характеристик. В противном случае инфосфера, стремительно складывающаяся в последние десятилетия, приобретет автономность, на которую она в какой-то мере претендует уже сейчас, и образует недоступные для человеческого сознания области существования.