Читать онлайн «Научно обоснованный конец света». Страница 7

Причем на уровне отдельного человека тот же принцип свободы, инсталлированный Реформацией, породил западное представление о суверенитете личности – о наличии у человека врожденных, неотчуждаемых прав, которые любое государство обязано принимать во внимание. А социальная распаковка либерализма, длившаяся около двух столетий, привела к утверждению как демократии, механизма добровольного делегирования части этих прав органам управления, так и к кристаллизации их в виде соответствующих законов. Заметим, что тут же возникло и базовое противоречие социума: между правами личности и правами самого государства. Это противоречие породило множество конфликтов ХХ века и начинает обретать парадоксальное разрешение лишь сейчас, в начале третьего тысячелетия.

Тем не менее, в течение индустриальной фазы была сформирована развитая социосфера: совокупность формализованных технологий, поддерживающих в цивилизации динамическое равновесие.

Примерно такую же трансформацию претерпела и техносфера. Европейская наука, став в этот период структурной (производительной) силой, непосредственно воздействующей на реальность, резко ускорила сугубо техническое развитие. Были созданы концепции, связывающие различные области знаний, и за счет этого реализованы невозможные в природе процессы с управляемым превращением тепловой энергии в механическую. Резко возросли характерные скорости физических перемещений (до нескольких тысяч километров в сутки) и скорость передачи информации (практически мгновенно). Характерные энергии стали определяться теплотой сгорания нефти (до 40 МДж/кг), а в конце индустриальной фазы – температурами ядерных реакций. Соответственно, «кровью» экономики здесь является уже не зерно, а энергоносители: на первоначальном этапе – каменный уголь, а далее, по мере развития промышленности, – нефть и газ. Эмблемами фазы становятся не мотыга и плуг, а железные дороги и морские суда.

В исторически короткое время западная цивилизация прошла стадию механического (мануфактурного) производства и перешла в стадию производства машинного. Это привело к невиданной ранее концентрации населения и появлению сверхгородов, мегаполисов: специфической техносоциальной среды, имеющей собственную онтологическую размерность. Если в аграрной фазе общество, не способное обеспечивать себя продовольствием, как правило, было обречено, то в индустриальной фазе такое общество уже могло неограниченно долго поддерживать свое существование за счет внешней торговли. Правда, это требовало соблюдение ряда условий, в частности – наличия высокого экспортного потенциала, мощных вооруженных сил, обеспечивающих соблюдение «правил игры», и строго очерченной позиции в мировой системе торговли. Тем самым индустриальная фаза подразумевает, по крайней мере, одно глобальное измерение – возникновение общепланетной системы обмена. Это, в свою очередь, означает неизбежность появления мировой валюты (или валют), соответствующих расчетных центров и плотной коммуникационной сети.

Более того, поскольку в этой фазе зерновая зависимость индустриальных стран резко ослабевает, социальные системы их теряют непосредственную связь с текущей экологической ситуацией. Они обретают функцию пользователя глобальной природной среды. Так, Великобритания в XIX веке превращает свои территориальные биоценозы в свалку отходов промышленности, почти полностью обеспечивая население за счет внешней торговли: она везет хлеб и шерсть из Австралии, чайный лист – из Китая, получает мясо из Аргентины, а вина – из Франции.

В масштабах истории это означает, что человек в данной фазе становится верхним управляющим уровнем глобального биогеоценоза. Что же до локальных экосистем, которые не имеют прямой жизненной ценности, то он может либо уничтожать их, если они мешают, либо трансформировать (заново создавать) по мере необходимости. То есть происходит неизбежное онтологическое замещение: как ранее аграрный сектор по мере становления вытеснял сектор первобытный (охотничий), так теперь промышленная среда вытесняет среду аграрную. Во всяком случае, преобразует ее, ставя в зависимое, подчиненное положение.

Фактически, техносфера приобретает глобальный характер. Смыкаясь с социосферой, которая также наращивает свое бытийное измерение, она образует полностью искусственную среду, искусственную реальность, которая отделяет теперь человека от породившей его природной стихии.

Соответственно меняется и сам человек. Индустриальная фаза требует от него весьма специфических навыков: умения выживать в «человеческом муравейнике», обладающем повышенной агрессивностью, умения взаимодействовать с машинами и технологиями, зачастую чрезвычайно опасными, умения играть социальную (профессиональную) роль, заданную внешними контурами управления. Человек индустриальный, человек, с рождения и до смерти живущий исключительно в рукотворной среде, еще сохраняет, разумеется, инстинкты биологического существа, но теперь преобразует их в формы очень далекие от биологии. Это хорошо демонстрирует «индустриальная» демографическая динамика. Принято считать, что она имеет четкий экспоненциальный характер, то есть численность населения в индустриальной фазе развития должна со временем возрастать. Суммарно, в планетарном масштабе, так именно и происходит. Однако, стойкая корреляция между промышленным переворотом в той или иной стране и последующим резким снижением в ней рождаемости наталкивает на вывод, что для индустриальной фазы характерна демографическая стагнация. Видимо, в человеке ослабевает один из главных животных инстинктов – инстинкт размножения.

Таков главный итог индустриальной фазы: формирование мощной техносоциальной среды, в которой вынужден теперь обитать вид homo sapiens. Человек в известной мере освободился от деспотии природы, но превратился в вассала искусственного, рукотворного мира, обладающего ничуть не меньшими деспотическими характеристиками.

Теневая изнанка индустриализма стала особенно очевидной в конце ХХ века.

Вернемся к начальным цивилизационным периодам – архаическому и аграрному. Фазовый переход между ними получил название неолитической революции. Суть ее, как уже говорилось, состояла в замещении присваивающей экономики, основанной на собирательстве и охоте, экономикой производящей, основанной на земледелии и скотоводстве.

Это вызвало действительно революционные преобразования бытия. Впервые в истории человек, по выражению Г. Чайлда, «приступил к сотрудничеству с природой»[15]. Экологическая ниша вида homo sapiens значительно расширилась, а вместимость территорий для проживающего на них населения возросла на один, на два, а со временем даже на три порядка[16].

Существенно изменилась психологическая и структурная организация социума. Чтобы поддерживать непрерывный сельскохозяйственный или скотоводческий цикл, то есть соотносить его с реальными климатическими и природными изменениями, был необходим широкий охват причинно-следственных связей, и возникновение нового социального репертуара. «Воинам» теперь стало выгоднее охранять сельскохозяйственных «производителей», изымая у них излишки продукции, чем истреблять их или сгонять с земли, а «производителям», в свою очередь, стало выгоднее пользоваться защитой «воинов», откупаясь от них частью продукции, нежели покидать свои земли или гибнуть в сражениях. Возникли формы «коллективной эксплуатации», симбиоза «воинственных» и «мирных» племен, которые постепенно вытеснили нормативный геноцид палеолита[17]. Теперь даже в самых жестоких войнах «физическое устранение (противника – АС) становится скорее исключением или, во всяком случае, фактором второстепенным»[18]. «Люди впервые в истории научились регулярно встречаться с незнакомцами, не пытаясь их убить»[19].

Центральным процессом, цивилизационным трендом, который дал начало преобразованиям неолита, явилось изобретение «оружия дальнего действия»: сначала копий и дротиков, а затем – лука и стрел. Значение этих технологических инноваций трудно переоценить. Опять таки  впервые в истории человек получил возможность добывать пищу в количествах больших, чем необходимо для покрытия ежедневных потребностей. Значит, высвобождалось время, которое можно было использовать по собственному усмотрению, и энергия этого «освобожденного времени» начала постепенно материализоваться в религию, культуру, науку.

Вместе с тем, тот же технологический тренд вызвал громадный антропогенный кризис, который поставил раннее человечество буквально на грань вымирания.