Читать онлайн «Вторая мировая. Перезагрузка». Страница 19

Вернемся к «нашим пактам»

И вот каков должен быть ответ «гиенам-санитарам» Прибалтики, идеологически опирающихся на критику Пакта Молотова — Риббентропа:

Британский премьер историк и «Краткий курс истории ВКП(б)» свидетельствуют: «США, Британия и Франция виновны в самом факте появления мощной фашистской Германии. А СССР по мере нарастания угрозы войны предпринимал необходимые (хотя, как оказалось, и недостаточные) меры обороны».

Ведь быть наблюдателем (пускай, даже и злорадным) чемберленовского предательства Европы — это совсем не то, что быть его соучастником!

Оцените теперь и последующий фрагмент. Следствия Пакта:

«… а через две недели (боевых действий) польская армия численностью около двух миллионов человек прекратила свое существование. Пришла очередь Советов. 17 сентября русские армии хлынули через почти не защищенную восточную границу и широким фронтом пошли на запад. 18 сентября они встретились со своими германскими партнерами в Брест-Литовске. Здесь в минувшую войну большевики в нарушение своих официальных соглашений с западными союзниками заключили сепаратный мир с кайзеровской Германией и подчинились ее грубым условиям. Сейчас в Брест-Литовске русские коммунисты ухмылялись и обменивались рукопожатиями с представителями гитлеровской Германии…»

Бесспорно, еще одна уникальная ценность черчиллева взгляда — то, что он — ветеран обеих мировых войн. И в его «Истории» эти мимоходные вводные фразочки: «…а в прошлую войну…», «…а в минувшей войне он был…», «…а в прошлой войне для этого потребовалось» — это просто главный рефрен. Это способ мышления умудренного человека, ведущего стратега обеих мировых войн. Вот он упоминает о встрече советских и германских войск 18 сентября 1939 года в Брест-Литовске — и, конечно, вспоминает, что именно здесь же в 1918 году «в минувшую войну» был заключен Брестский договор России с Германией.

Черчилль тут если и не обвиняет, то напоминает об одном безусловно «отягчающем обстоятельстве», как бы концентрирует, конденсирует историю, превращая Брест-Литовск в какое-то «просто заколдованное» место российско-германских «сговоров».

Я, конечно, делился замыслом (и первыми набросками) этой книги с некоторыми солидными нашими книгоиздателями, историками-публицистами. Сказать честно: никакое одобрение, даже «горячая поддержка», даже крики «браво» (случись бы таковые), по поводу некоторых фрагментов не уравновесили того, пусть даже небольшого недоумения (неодобрения) по поводу… в том числе того, о чем сейчас речь пойдет.

Мне кажется, роль истории как поля межнациональных диалогов, споров, соперничества будет только расти. Доказательство — самое элементарное. Общая масса полемики, «разлитой в мире», величина или постоянная, или уж точно неубывающая. Удельная доля «идеологических элит», ведущих (озвучивающих) споры, а также коммуникационные возможности растут. А между тем количество «полемических площадок» сократилось. Ранее, например, диалоги, споры СССР — США сублимировались, вытеснялись в сферу политэкономии. Спор, грубо говоря, шел: кто правее, Маркс или Кейнс?

Вспомните хотя бы, сколько обсуждалась, какую долю общественного внимания занимала та самая… «конвергенция». То была штука сложная, приблизительно ее, конвергенцию, можно было понять (интересно, а кто ее понимал не приблизительно?) как вариант ничейного исхода матча Маркс — Кейнс. А игравшие «на победу» обрушивались на «конвергенцию» с обеих сторон. Согласитесь же, что сегодня громкость этих политэкономических споров значительно прикручена. «Религиозная площадка диспутов» также давно и изрядно опустела. Тоже характерный момент. Сначала шли споры (войны) непосредственно за догматы. Потом войны, как бы сказать…за «массу паствы». (Паства понималась, как некая паста. Чья передавит?). Сейчас допустимы, комильфо, только споры по истории религий.

Знаменитый фукуямовский «Конец истории» можно и так понять, что историю перестанут делать (во избежание «ядерной зимы»), а займутся ее интерпретацией. И если доля «исторических» споров и доля общественного внимания к ним растет, то абсолютно недопустима прежняя тактика угрюмого отпирательства или замалчивания.

Нет, не в том смысле, что пробовали «замолчать» меня, не пропустить в печать книгу. В конце концов с доходов от некоторых других публикаций я мог бы издать десять таких книг за свой счет. Но меня «крайне напрягла» тактика восприятия — примерно такая: «Ну, Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО «Европа» — это хорошо, правильно. А вот возня с Черчиллем, как известно «злейшим ненавистником» — это зря. Брест-Литовский мир 1918 года — вообще слишком большая трагическая тема. Зачем еще и ее притягивать ко Второй мировой? А русские, ухмылявшиеся и обменивавшиеся рукопожатиями с представителями гитлеровской Германии в том же Бресте — это вообще… в духе опровергаемого тобой Резуна!»

Вот оно. Вот здесь я готов «идти на принцип». Мой подход в следующих тезисах.

1. Черчилль (англичане вообще) имеют право припомнить нам Брестский мир 1918 года. Сколько «исторических сложностей» не приплетай, но это ведь еще и просто сепаратный мир, нарушение союзнических договоров.

2. Сколько бы ни прятали, ни отпирались, но какое-то приложение к Пакту Молотов — Риббентроп о разделительной линии в Польше было. Иначе советские и немецкие войска просто смешались бы в кашу. А они, как известно, сомкнулись весьма аккуратно. В том же Бресте.

3. Вывод. В первую войну мы вели себя… неадекватно. Бросились на Австрию за южных славян! На Германию (не отмобилизовавшись) — спасать Париж! Не то чтобы «слишком благородно», «в рыцарских латах, с турнирным копьем — на танк». А именно — неадекватно. Проиграли. Значит… Победа требует других подготовительных шагов.

4. Советские войска перешли через незащищенную восточную (польскую) границу. Заметьте: на романтическом (или бытовом) уровне не защищенную — звучит трогательно, и как дополнительное осуждение преступившего. В мире же «Реаль политик» — ровно наоборот! Незащищенную — означает, что польских войск на нее оттянуто не было. Значит, СССР ни на волосок не повлиял на ход (и исход) двухнедельной польско-германской войны!

5. Наш же западный союзник в итоге ведь признает: В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимым отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий. Так что русско-германское рукопожатие в Бресте 1939 года — это не капитуляция 1918 года, а как бы приветствие боксеров перед схваткой. А значит, в нем и зерно будущего освобождения Польши.

6. А вот уже после этой холодной калькуляции фактов и факторов можно найти место и для «морально-героического». И тут вспомнить: ведь после тех двух мрачных Брестов (1918 и 1939 гг.) был же и… Третий Брест!

Да-да! Знаменитая героическая Брестская крепость, продержавшаяся дольше, чем вся Польша в 1939-ом! Дольше, чем объединенные Англия — Франция в 1940-м! Месяц там шли бои, по современной военной терминологии, «высокой интенсивности», и еще несколько месяцев, почти до октября 1941 года, шло очаговое сопротивление.

Во Франции времен де Голля была разработана такая стратегия: «Оборона по всем азимутам». Так вот, для бойцов «идеологического фронта»: отпирательство «по всем азимутам», или даже отбрехивание «по всем азимутам» — это просто… неправильная стратегия. И нынешним защитникам идеалов и истории России следует более всего опасаться «подошедших подкреплений» — бывших защитников идеалов социализма.

Потому-то так «too much Churchill!» (слишком много Черчилля!) в этой книге. Но, положим, об этом же (о вине Запада в становлении фашистской Германии) говорят и многие другие, не ослепленные русофобией, западные историки («конформисты», по определению Буковского). «Много Черчилля» в этой книге еще и оттого, что его взгляд ценен тем, что это взгляд — изнутри. И речь не только в сорокалетнем депутатском стаже сэра Уинстона, не только в уникальном списке его министерских постов:

1911–1915 — Первый лорд Адмиралтейства (морской министр),

1919–1921 — военный министр и министр авиации, 1924–1929 — министр финансов, 1939–1940 — военно-морской министр, 1940–1945 — глава коалиционного правительства, 1951–1955 — глава правительства консерваторов. Речь идет еще и об уникальном положении, дающем возможность наблюдений, подобных вот этому: