Читать онлайн «Критика теории «Деформированного рабочего государства»». Страница 6

В России каждое предприятие ведет свой собственный бухгалтерский учет, имеет собственную систему финансового равновесия; каждое предприятие — это капитал, или точнее момент, фаза индивидуального капитала, которая в нем воплощена после того как он имел денежную форму и перед тем, как вновь стать товарным капиталом. Нам могут возразить, что в России больше не существует конкуренции, потому что все значительные промышленные предприятия принадлежат государству. Этот тезис был бы вполне приемлемым, если бы мы согласились с той нелепой идеей, что конкуренция равнозначна соревнованию, имеющему цель произвести тот или иной предмет как можно лучшим способом в целях получения наилучшей потребительной стоимости. В этом случае концентрация производства определенного предмета устраняет соревнование и все начинают производить одно и то же. Однако, марксисты никогда не признавали своим подобное представление о конкуренции: для них конкуренция — это борьба за деньги, а не моральное соперничество. Кроме того, они никогда не рассматривали деньги (доллары, рубли или юани) как вещь, как костяшки на счетах, служащие для произведения счетных операций винтересах «народного благосостояния», но всегда как выражение общественных отношений. И деньги, которые циркулируют во всех трестах и на всех предприятиях одного и того же треста, служат здесь напоминанием нам, что они представляют собой среднее общественное время труда, которое есть мера всех вещей, а все вещи, в свою очередь, являются лишь его выражением. Любой продукт, с которым они имеют дело и который является ничем иным как товаром есть простой символ капитала. Конкуренция различных капиталов (т. е. сам Капитал) не отменяется трансформацией какой-либо отрасли промышленности в государственный трест. Она продолжается между различными отраслями, между различными частями одной и той же отрасли, которые вступают в отношения друг с другом посредством денег. Именно на предприятии, этой базовой ячейки капиталистического общества, и разыгрывается драма; потому что конкуренция различных капиталов, которые, в конечном итоге, должны производить прибавочную стоимость, есть ожесточенная борьба каждого завода, каждой отрасли по выжиманию соков, и как можно в большем количестве, из пролетариата, из его мозга и мускулов. Капитал не может быть разрушен простыми юридическими мерами, но лишь сломом всей сети его предприятий и упразднением денежной фазы в его метаморфозах. Какими бы ни были иллюзии в отношении денег, основная истина заключается в следующем: именно на предприятии пролетариат попадает под пресс эксплуатации, именно в этой мрачной пещере, по выражению Маркса, он следует за человеком с деньгами, для того, чтобы подвергнуть себя жестокому ограблению.

Из всего сказанного выше мы делаем вывод, что утверждение, согласно которому в России одновременно существуют и наемный труд и социалистическое планирование (или, согласно более скромному, хотя и почти лишенному смысла, определению, что оно не является более капиталистическим) есть ложь и предательство пролетариата. Мы торжественно провозглашаем этот тезис, выражающий одновременно уверенность в верности нашей доктрины и наши революционные надежды: капитал не нужно планировать, его нужно разрушать.

В России никогда (исключая период военного коммунизма и в качестве средства, необходимого для того, чтобы продержаться в «осажденной крепости») не было производства, планируемого исключительно в потребительных стоимостях. Никогда капитал не был разрушен, ибо для этого не было условий: он лишь одно мгновение контролировался диктатурой большевистской партии, затем он разрушил эту партию. Начиная с момента провозглашения контрреволюционного тезиса о «социализме в одной стране», те, кто защищает русское планирование являются врагами: они защищают плановую эксплуатацию русского пролетариата. Вопреки тому, что утверждают эти люди (в первых рядах которых мы, к сожалению, должны поместить самого Троцкого), это не русские бюрократы ведут к «разрушению планирования»; расточительство, так часто описываемое в троцкистской литературе, является результатом не «жадности бюрократов» (происхождение которой само должно получить объяснение), но результатом капиталистической анархии, самим фактом существования рыночных отношений. Подлинной действующей силой разрушения планирования в России являются пролетарии, когда они противятся эксплуатации, когда они отказываются вкалывать до седьмого пота ради «плановой прибыли», безо всякого уважения к слабоумным сторонникам «экономического прогресса».

В России, как и в других странах, зигзагообразные кривые, которые можно видеть на производственных графиках отражают два типа противоречий, которые являются двумя аспектами одной и той же системы, противоречия, которые соответствуют нехваткам товаров и их затовариванию, и противоречия, которые соответствуют забастовкам илиглухому, упрямому сопротивлению эксплуатации русского пролетариата, врага капитала иславного саботажника Плана.

Начав с уклонения от недвусмысленного заявления о том, что государственная промышленность периода НЭПа не ограничивалась «использованием» методов капиталистического счетоводства, а на деле была капиталистической и думая таким способом найти в русской экономике зародыш социализма, Троцкий, после 1929 г., создавая новую теорию, будет утверждать, что в России средства потребления являются товарами в силу их нехватки, но что средства производства таковыми не являются. Лишь диктатура большевистской партии, пока она, вопреки рыночным механизмам, удерживалась у власти, могла гарантировать дальнейшее развитие в сторону социализма, но лидер левой оппозиции дошел до полного отрицания марксистской теории в книге «Преданная революция», объявив наемный труд совместимым с социализмом. Вот строки, в которых Троцкий, одним махом, выбрасывает за борт весь марксизм: «Граждане участвуют, однако, в национальном предприятии не только как акционеры, но и как производители. На низшей ступени коммунизма, которую мы условились называть социализмом, оплата труда производится еще по буржуазным нормам, т. е. в зависимости от квалификации, интенсивности и пр..» (Л. Троцкий, «Преданная революция», М., 1991, стр. 199). Таким образом, тезис, в котором Маркс напоминает, что любое право, в качестве применения равной меры к неравным индивидам, неизбежно является несправедливым, что «справедливость» заключается именно в упразднении права, и что применение единых норм потребления к разным людям на низшей ступени коммунизма будет в некотором роде пережитком буржуазного права, этот великолепный тезис, который разбивает любой идеалистический утопизм, находит у Троцкого печальное применение для того, чтобы контрабандой ввести наемный труд в социализм. Текст Троцкого не склонен ни к малейшей двусмысленности: «Коммунистический строй не может, однако, прийти непосредственно на смену буржуазному обществу… На первых порах своих рабочее государство не может еще позволить каждому работать «по способностям», т. е. сколько сможет и захочет, и вознаграждать каждого «по потребностям», независимо от произведенной им работы. В интересах поднятия производительных сил оказывается необходимым прибегать к привычным нормам заработной платы, т. е. к распределению жизненных благ в зависимости от количества и качества индивидуального труда. Маркс называл этот первоначальный этап нового общества «низшей стадией коммунизма», в отличие от высшей, когда вместе с последними призраками нужды исчезает материальное неравенство». (Л. Троцкий, «Преданная революция», М., 1991, стр.42).

Для нас уже не имеет значения, что затем, в отличие от Сталина, Троцкий отказывается считать Россию социалистической: самое худшее уже сделано, нерыночный характер социализма отрицается, и это отрицание троцкистское течение разделяет вместе со сталинистским. Вопреки тому, что говорят Сталин и Троцкий, Маркс никогда не допускал, что наемный труд может сосуществовать с социализмом. Социализм начинается тогда, когда наемный труд упразднен. Историческая последовательность такова: 1) Капитализм. 2) Переходный период или революционная диктатура пролетариата. Разрушение рыночных механизмов. 3) Социализм. Производство не является более рыночным, потребление регламентировано. 4) Коммунизм: потребление более не регламентировано.

Утверждая, что в России прибегают к «обычным нормам заработной платы», Троцкий верен своей теории, согласно которой рабочее государство ограничивалось лишь «использованием» методов капиталистического счетоводства. В действительности же, как нельзя «использовать» методы капиталистического счетоводства без того, чтобы при этом не было самого капитализма, так нельзя и «использовать» обычные нормы заработной платы без того, чтобы не было наемного труда. Единственный аргумент (по правде сказать, довольно жалкий), который остается у Троцкого, это утверждение, что в СССР наемный труд «используется» для построения социализма! По правде говоря, в этом заключается вся суть рассуждений Троцкого: Россия — рабочее государство, следовательно, она не является более капиталистической. Однако, развитие производительных сил недостаточно для того, чтобы «придать государственной собственности социалистический характер». Следовательно, мы имеем дело с режимом не предвиденным Марксом и промежуточным между капитализмом и коммунизмом.