Читать онлайн «Критика теории «Деформированного рабочего государства»». Страница 4

Однако Троцкий действует иначе. Что ему кажется определяющим в России — это комплекс юридических и политико-экономических мер, которые составляют «пролетарский фундамент государства»: пока не осуществляется возврат к частной собственности на основные средства производства, пока осуществляется планирование, невозможен, полагал Троцкий, «возврат» к капитализму.

Беда, однако, в том, что из него никогда не «выходили», в рамках одной России это невозможно, и что экономические мероприятия, осуществленные большевиками, а позже сталинское планирование, провозглашенное Троцким как победа, были полностью совместимы с капитализмом. В то время, правда, подобные меры еще не были приняты ни одной страной. Сегодня (и хотя, безусловно, не опыт, но именно теорию можно считать источником истины в этой области) практически все они (за исключением национализации земли) осуществлены теми или иными государствами, рожденными в конце второй мировой войны вследствие советской оккупации или вооруженной борьбы за национальную независимость. В сущности, речь идет о мерах государственного регулирования экономики в той мере, в какой это регулирование совместимо с законом стоимости.

Монополия внешней торговли имеет целью запретить частному капиталу непосредственно вступать в контакт с заграницей. Весь обмен должен проходить через руки государства, которое стремится, таким образом, стать универсальным торговцем. В своих «Экономических новостях» Преображенский подробно объясняет как можно таким способом, в целях накопления в государственном секторе экономики, взимать дань с крестьянства экспортирующего зерно. В данном случае эта мера санкционирует борьбу мелкого капитала против государственного и победу последнего. Кроме того, запрещая каждому государственному предприятию вступать в контакт с заграницей на свой собственный счет, эта мера защищает планирование, которое без нее немыслимо, а заодно благоприятствует появлению разделения труда в национальном масштабе и становлению развитой и сбалансированной промышленности. Столь авторитетный западный наблюдатель как г-н Самюэль Пизар, бывший советник президента Кеннеди, не строит себе никаких иллюзий насчет «рабочего» или «социалистического» характера монополии внешней торговли. Рассматривая все неудобства, которые эта мера представляет для развития американской торговли, оплакивая всю бюрократическую неповоротливость этой системы, он, однако, не видит в ней никакого «социализма», а только протекционистскую меру русской промышленности против американских конкурентов. Безо всякого почтения перед ухищрениями троцкистов, он пишет: «Государственная торговля не является советским изобретением. Ее истоки восходят к итальянским городам средневековья. Она не является больше достоянием коммунистического мира» («Оружие мира»). Социализм — есть упразднение торговли и к социализму можно двигаться только ограничивая торговлю. В настойчивом осуществлении монополии внешней торговли в России, в падении которой троцкизм увидел бы попытку «поворота» к капитализму, мы видим только поддержку энергичной политики накопления капитала в руках государства.

Национализация, вторая опора рабочего государства, также является мерой полностью совместимой с господством капитала, иногда даже абсолютно необходимой для его сохранения и которая не содержит в себе ни грамма социализма. Это всегда было ясно для марксизма. Экспроприация отдельных капиталистов и акционерных обществ в пользу государства — это мера к которой ведет все развитие современного капитализма и которая настоятельно необходима во всех ведущих странах, особенно в военный период. Социализм, который представляет из себя разрушение пролетарской диктатурой всех рыночных отношений благодаря установлению плана в физических единицах, есть полная противоположность этой экономической политики, которая стремится преодолеть рыночную анархию с помощью железной руки государства, но которая, однако, ее сохраняет. В России времени НЭПа большевистская партия пыталась контролировать рыночные механизмы и, по мере возможности, организовывать экономическое развитие капитализма, не теряя и для того, чтобы не потерять экономическую власть, потому что продолжение политики реквизиций или простой экономический застой привел бы к немедленной крестьянской контрреволюции. Национализация крупных предприятий никоим образом не уничтожила их капиталистического характера, потому что экспроприация капиталистов, даже если она осуществлена диктатурой пролетариата, не может на следующий же день полностью изменить характер производственных отношений, а может лишь начать разрушение тех отношений, которые были унаследованы от капитализма: а ведь в России, если национализация и устранила частных собственников, она, тем не менее, должна была служить не разрушению капиталистических производственных отношений (что было бы возможно только в случае победоносной революции в Европе), а их развитию.

Вообще говоря, не экспроприация капиталистов стоит в центре коммунистической доктрины, для которой классы есть следствие существования определенных способов производства, а разрушение экономического механизма, порождающего эти классы. Маркс повторял это всю свою жизнь, даже если сегодняшние торжествующие контрреволюционеры пытаются сдать в архив требование отмены наемного труда, чтобы подменить ее чисто капиталистической мерой, национализацией основных средств производства и обмена. И Энгельс блестяще доказал, что централизация капитала в руках государства есть тенденция, к которой стремится капитализм, и что подобная централизация совершенно чужда социализму, даже если она и является его непосредственным преддверием:

«Но ни переход в руки акционерных обществ, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил… Современное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот, доводятся до крайности, до высшей точки».

Что касается национализации земли, то она, конечно, является мерой радикальной, но радикальной буржуазной мерой, за которую ратовал уже Риккардо, и которая имеет цель полностью уничтожить монополию земельных собственников. В мае 1917 г. Ленин еще раз напоминает об этом: «Может ли большинство крестьян в России потребовать и ввести национализацию земли? Несомненно, да. Есть ли это социалистическая революция? Нет. Это еще буржуазная революция, ибо национализация земли такая мера, которая совместима с капитализмом». (ПСС, т.31, стр.302)

«Планирование» является третьим столпом рабочего государства согласно троцкистской теории, столпом, тщательно охраняемым жалкими церберами, которые истошно вопят против «сталинской бюрократии» всякий раз, когда она делает вид, что хочет «разрушить планирование». Следует отметить, что Троцкому потребовалось немало героизма, чтобы признать введение планирования (осуществленное правительством Сталина в 1929 году после подавления всего, что могло оставаться интернационалистского в том, что осталось от большевистской партии) одним из «главных завоеваний Октября». Немало героизма, это, впрочем, не совсем точно: следовало бы сказать немало слепоты. Полагая, что защищает все, что осталось в СССР пролетарского, несмотря на диктатуру бюрократии, он, на самом деле, пел дифирамбы устряловской контрреволюции. В одной из глав «Преданной революции», многозначительно озаглавленной «Что достигнуто?», он писал: «С господами буржуазными экономистами спорить более не о чем: социализм доказал свое право на победу не на страницах «Капитала», а на хозяйственной арене, составляющей шестую часть земной поверхности; не языком диалектики, а языком железа, цемента и электричества». Контрреволюция победила и в этой плоскости: троцкистское течение, которое полагало, что борется с ней, было, фактически, подчинено ею и также принялось воспевать планирование, рассматриваемое как социалистическое. В действительности же, в России никогда не было ничего иного, кроме простого чистокапиталистического планирования.

Высокие темпы роста в ходе первых пятилеток были не результатом чудодейственных (?) рецептов планирования, которое обладало, якобы, свойством заставлять чудесным образом заводы вырастать из-под земли, а результатом стремительного рывка молодого капитализма, стартовавшего с очень низкого уровня. Впрочем, темпы экономического развития были более высокими в 1922-26 годах без какого-либо планирования, чем в ходе выполнения первого пятилетнего плана. Затем, как и в экономике любого капиталистического государства, независимо от чьей-либо планирующей воли, темпы стали постоянно уменьшаться, вплоть до второй мировой войны. После выхода из этой омолаживающей бани, помолодевшая, как и, пусть и в разной степени, все капиталистические страны, Россия постепенно еще более замедлила свое развитие, с тем, чтобы познать сегодня темпы экономического роста ниже, чем у Японии и Германии, тайну, которая лишает голоса запоздалых защитников деформированного рабочего государства. «Превосходство» советской общественной формации исчезло из их официальных заявлений.