Читать онлайн «1937. Главный миф XX века». Страница 38

Спонтанно возникающие отношения вроде культов личности не подвержены анализу через рассматриваемые нами теории. Их понятийный аппарат не способен дать понимания сути явления, так как сам этот аппарат зародился в капиталистической среде уже после слома отношений традиционного общества, он описывает капиталистические отношения и в других случаях мало применим. Вместе с тем теория «помнит» свои истоки и способна квалифицировать такие явления как порочные, неестественные и преступные. То есть как контрреволюционные в контексте буржуазных революций и последовавшей перестройки европейского общества.

Важной для нашей темы чертой марксизма и либерализма является их евроцентризм. Взаимодействия, которые они описывают, в действительности свойственны преимущественно странам Европы. Эти государства прошли особый путь цивилизационного развития, он без преувеличения уникален и по ряду причин его вряд ли удастся повторить кому-либо еще на планете. Однако доктрины игнорируют этот факт, постулируя их глобальную, всемирную применимость, устанавливают законы человеческого развития в целом.

При критическом рассмотрении ясно, что спектр применения как либерализма, так и марксизма достаточно узок. Но разве является для нас сегодня новостью их глобальное использование, например деление стран на отсталые (еще не пошедшие окончательно по капиталистическому пути) и прогрессивные (та же Европа и США). Последняя группа стран четко застолбила за собой право называться «мировым сообществом» и пользоваться сопутствующим авторитетом, несмотря на свое явное меньшинство в мире. Здесь, конечно, помогают технологическое развитие и военная мощь.

Для нас же в этом вопросе важен тот факт, что благодаря евроцентризму либерализма и марксизма у нас возникает ощущение оторванности нашей страны, с ее непонятными общественными процессами, от «мирового сообщества». Более того, видимость порочности нашего общего развития: все не как у людей, у «всего мира».

Нам это припомнили во время перестройки и демократизации 90-х.

Противоположностью современного типа общества является общество традиционное или доиндустриальное. К сожалению, приходится пользоваться терминами социологии, которая использует понятийный аппарат марксизма или либерализма. «Современный», «традиционный», «доиндустриальный» – здесь только термины, не несущие специфической смысловой нагрузки. Общество Японии многие склонны характеризовать как традиционное, при развитой индустрии и внешне совершенно капиталистических отношениях.

История традиционного общества значительно шире капиталистического. Окончательное формирование капиталистических отношений произошло чуть более 200 лет назад в ходе «Промышленного переворота» в Великобритании второй половины XVIII века. С исторической точки зрения это совсем молодая формация. За традиционным обществом вся история человечества, оно не сдает свои позиции и сегодня.

Отношения традиционного общества представляют собой полную противоположность либерализму современного. Для него характерно сакральное представление об окружающем и о человеке, причем личность воспринимается неотделимой частью общества по принципу «частица каждого во мне и частица меня в каждом». Отсюда рождаются многочисленные связи дружбы, любви, заботы, принуждения, регулирующие общественные взаимодействия. Экономическая составляющая является одним из многих элементов. При этом велика роль служения, чувства долга, которые воспринимаются через призму естественной обязанности каждого перед большим обществом. Часто такие отношения и восприятие реальности, в силу их естественной схожести с религиозными воззрениями, называют «религиозным чувством».

Православный философ B.C. Соловьев пишет в этой связи в работе «Оправдание добра, нравственная философия» [1]: «Нельзя по существу противопоставлять личность и общество, нельзя спрашивать, что из этих двух есть цель и что только средство. Такой вопрос предполагал бы реальное существование единичной личности как уединенного и замкнутого круга, тогда как на самом деле каждое единичное лицо есть только средоточие бесконечного множества взаимоотношений с другим и другими, и отделять его от этих отношений – значит отнимать у него всякое действительное содержание жизни, превращать личность в пустую возможность существования. Представлять личное средоточие своего бытия как действительно отделенное от своей и общей жизненной сферы, связывающей его с другими центрами, есть не более как болезненная иллюзия самосознания».

Общественные отношения в традиционном обществе переплетены с личными и составляют единое целое, при этом интересы общества воспринимаются как большая ценность, чем интересы конкретного человека. В сравнении с либеральной доктриной, постулирующей защиту прав индивида, такой подход кажется чудовищным, однако он вытекает из всего хода человеческой истории: принято говорить, что человека формирует окружение, человек – существо социальное. Без окружающего общества он немыслим, быстрая деградация многочисленных робинзонов тому подтверждением. Вывод о том, что общество первично, основан на тысячелетнем опыте человеческого общежития.

Русская культура пронизана глубоким пониманием этих отношений: «Вместе мы сила», «Один в поле не воин». Сказки и предания, воспитывающие народ из поколения в поколение, воспевают коллективизм, вспомните хоть «Репку», хоть не менее известное сказание о старике, который призвал сыновей и на примере палочек из веника показал им силу единства и слабость индивидуализма.

Метафорой общественной жизни традиционного общества является коллектив, в более широком толковании – семья. Из типа связей вытекает политическое устройство и государственная структура. Если капитализм формирует «рыночную политику», то в традиционном обществе возникает схема, повторяющая семейные отношения. Иерархия выстраивается по принципу отношений отца и детей. Такое государство принято называть патерналистским, от pater (лат.) – отец.

Исследователи и политики, которые рассматривают историю России в отрыве от либеральной или марксистской теории, признают: как в Российской империи, так и в коммунистическом СССР общество являлось традиционным, а государственные отношения были патерналистскими.

С. Митрохин, сейчас лидер партии «Яблоко», а тогда депутат Госдумы, писал еще в 1999 году:

«На протяжении многих столетий в Российской империи господствовал сакрально-патерналистский тип общественного договора, который, с одной стороны, приписывал власти божественное происхождение («Вся власть от бога», «помазанник божий»), а с другой – наделял ее чертами и полномочиями патриархального главы семейства («царь-батюшка»).

Нельзя сказать, что после 1917 года структура этого договора претерпела слишком уж радикальную ломку. Место бога заступили коммунистические верования, включавшие в себя культ живых и «вечно живых» вождей, но природа власти, выводившей свою легитимность из этого, в сущности, религиозного комплекса, все равно осталась сакральной. Патерналистская составляющая старой парадигмы взаимоотношений общества и власти также, по существу, не изменилась. Черты патриархального господства были воспроизведены не только в облике «отца народов», но и в эпитетах, описывающих КПСС как коллективного носителя лучших качеств (могущество, честность, ум и т. п.), обычно приписываемых детьми именно отцам» [2].

Отмечает С. Митрохин и общую патерналистскую канву развития нашего общества вплоть до 2000-х годов:

«Ни к концу советского периода, ни к началу постсоветского власть уже не располагала сакральным ресурсом, сопоставимым по своей мощи с традиционным православием или системой коммунистических верований.

Правда, в конце 80-х – начале 90-х годов наблюдалась столь же бурная, сколь и кратковременная реанимация патерналистских ожиданий, связанная с фигурой Ельцина и олицетворяемой им верой в мессианскую роль рыночных реформ. После неизбежного разочарования в реформах наступил период неопределенности… Ни к чему не привели и попытки реставрировать сакральную составляющую патерналистского договора под видом «национальной идеи» [3].

Крайне важной для нас особенностью традиционного общества является его идеократичность. Наличие общей идеи, общего дела, общих устремлений (мессианской идеи, о которой пишет С. Митрохин) придает ему устойчивость и силу. Напротив, разрушение устремлений, сомнения в идее делают невозможными и служение, и долг и подвиг. По идеократической составляющей общества и нанес, не ведая, что творит, удар Н.С. Хрущев с трибуны XX съезда КПСС.

Непрекращающейся борьбе с устоями традиционного общества мы обязаны и очернением всего советского периода, и фальсификациями истории Великой Отечественной войны. Она является мощным символом, глубокой сакральной идеей для всех советских народов. Удары, которые наносятся в этом направлении, мы рассматривали в предыдущей части.