Читать онлайн «Россия и мир в 2020 году. Контуры тревожного будущего». Страница 27

Проблемой является то, что иранская политика в регионе традиционно воспринимается как религиозно окрашенная и агрессивная. Иранские СМИ действительно порой допускают риторику об «освобождении Бухары и Самарканда», что крайне настороженно воспринимается в Центральной Азии. Кроме того, религиозный характер «мягкой силы» Тегерана идет вразрез с установкой большинства государств региона на построение светского общества. В связи с этим нельзя исключать, что иранскую финансовую активность в регионе будут ограничивать политические факторы.

Вероятно, что транспортный бум продлится в регионе минимум до 2017 года, что позволит до этого момента избежать рецессии в экономиках стран ЦА. Дальнейшие перспективы будут во многом зависеть от успехов национальных правительств в использовании благоприятной конъюнктуры для развития собственного реального производства.

Региональная стабильность в Центральной Азии будет во многом определяться функционированием государственных институтов в постсоветских государствах. Однако примеры цветных революций в Киргизии (2005 и 2010 гг.) и вооруженного восстания в Узбекистане (2005 г.) показывают, что социальные проблемы региона могут создать серьезный риск внезапной и внеконституционной смены власти и даже вызвать вооруженное межэтническое противостояние в государстве, ставшем жертвой нестабильности.

В течение ближайших пяти лет существует риск запуска процесса смены региональных элит в силу возрастного фактора, ухода на покой или даже естественной смерти представителей действующего поколения высшего эшелона государственных служащих Казахстана, Узбекистана и Таджикистана. Однако роль данного фактора в системе региональных рисков сильно преувеличена. Хотя вероятные перестановки в высшем руководстве создают элемент неопределенности, но в большинстве случаев системы государственных институтов региона менее зависимы от смены поколений руководства. В частности, Туркменистан после смерти Сапармурата Ниязова в 2006 году пережил существенные изменения персонального состава руководства и государственной политики, однако избежал каких-либо серьезных потрясений, создающих угрозу для государственности.

Вместе с тем существует ряд предпосылок для снижения уровня жизни и роста радикальных протестных настроений в различных странах Центральной Азии. Прежде всего в зоне риска оказываются Таджикистан, Киргизия и Узбекистан, являющиеся донорами рабочей силы для России и Казахстана, которые столкнулись с угрозой рецессии по причине мирового снижения цен на нефть в 2014–2015 годах.

В случае снижения спроса в указанных странах на рабочую силу из-за сокращения объемов строительства и застоя в иных отраслях, где чаще заняты трудовые мигранты, возникает опасность резкого роста безработицы в ЦА. Численность возвратившихся домой работников может достигнуть нескольких миллионов человек. Это создаст почву для социальной нестабильности в государствах их происхождения.

Внутренние резервы экономического развития стран Центральной Азии часто ограничены из-за фундаментальных «постсоветских» экономических проблем: износа промышленных мощностей и инфраструктуры, построенных в XX веке, нехватки квалифицированных кадров, отсутствия экономических структур, нацеленных на самостоятельное развитие.

На начало 2015 года только Казахстан демонстрирует готовность к проведению независимой антикризисной политики, известной как «Нурлы жол». Она должна основываться на открытии крупных инвестиционных проектов по строительству транспортных коммуникаций и промышленных кластеров, т. е. в противовес замедлению международной экономики и падению цен на энергоносители обеспечить рост национальной экономики за счет внутренних средств и ресурсов. Реализация «Нурлы жол» частично стабилизирует экономику региона на время реализации (2015–2017 гг.), но дальнейшие перспективы будут во многом зависеть от экономической конъюнктуры в России и странах Запада.

Запасы внутренних резервов для самостоятельного развития Киргизии, Таджикистана и Узбекистана ограничены.

Киргизия, кроме проблем с общемировой конъюнктурой, испытывает внутренние трудности, связанные с сокращением реэкспорта китайских товаров, которые обеспечивают заметную часть национального ВВП. В настоящий момент их поток переориентируется на Казахстан, и, видимо, в ближайшие годы киргизский реэкспорт резко сократится, что потребует от страны перехода на принципиально новые экономические основы. В их реализации большую роль должны сыграть российские инвестиции на сумму более 1 млрд долларов, выделенные в связи со вступлением республики в ЕАЭС. Проблемой является то, что приоритетным направлением развития экономики Киргизии в рамках ЕАЭС может стать сельское хозяйство, где окупаемость инвестиций может потребовать не менее 2–3 лет. Таким образом, постановки экономического развития республики на надежную основу можно ожидать не ранее 2018 года.

Привлечение инвестиций в киргизскую экономику в ближайшие годы будет осложнено политическими причинами: доверие к республике подорвано скандалами вокруг попыток пересмотра сделки по руднику «Кумтор», а также слабостью ее судебной системы. По данным местных наблюдателей, в среднем выполняется менее 10 % судебных приговоров по гражданским делам из-за неэффективности службы приставов и коррупции. Исправление ситуации потребует серьезной реформы госаппарата.

К числу других проблем Киргизии относится общая слабость государственного аппарата, включая силовые структуры, отсутствие единства в правящей элите и экспертном сообществе, а также оппозиционная активность прозападных НКО, выступающих против присоединения страны к евразийским проектам. Известно, что многие активисты рассматривают в качестве возможного решения проблемы очередную «цветную революцию», однако пока этот вариант предотвращает достаточно высокая поддержка ЕАЭС в обществе (за присоединение к союзу выступает более 60 % населения, особенно в регионах).

С близкими проблемами экономического развития сейчас сталкивается Таджикистан, но в отличие от Киргизии страна обладает более консолидированной политической элитой и сильным государственным аппаратом. Высокой оценки заслуживают, в частности, антитеррористические ведомства, успешно противодействующие угрозе терроризма из Афганистана. Проблемой остается криминализация власти и общества в некоторых регионах, особенно в Горном Бадахшане, являющемся узлом наркотической контрабанды. Высокая безработица и концентрация финансовых ресурсов в руках местного криминалитета ведут к его чрезмерному усилению, переходящему в открытую конфронтацию местных «теневых элитариев» с официальным Душанбе. Опасностью является и недоверие части населения к официальным властям, и восприятие организованной преступности как эффективного центра власти, что позволяет криминалу мобилизовать общественную поддержку в случае политических конфликтов.

Таджикистан будет стремиться устранить социально-экономические риски наращивания экономического партнерства с ЕАЭС и Китаем, пытаясь добиться ускорения экономического роста за счет иностранных политически мотивированных инвестиций. Неясно, в какой мере инвестиционные проекты смогут компенсировать вероятный отток трудовых мигрантов из России. Существуют риски использования финансовых потоков для покрытия потребительского спроса, т. е. фактического «проедания» инвестиций. Особенно такие риски высоки относительно потоков юаней, поступающих в республику, так как КНР является одним из ключевых поставщиков потребительских товаров в Таджикистан.

Ситуацию в Узбекистане отличает более высокий уровень авторитаризма и закрытости политического поля, чем в других странах региона. При этом в стране, несомненно, существует проблема экстремизма, действуют подпольные ячейки запрещенных организаций ИДТ, «Джихад», Народное Движение Узбекистана и «Хизб ут-Тахрир». По информации местных источников, ежегодно республику покидает до 100 активистов нелегальных группировок, желающих участвовать в войне в Афганистане и Пакистане. Существующие признаки говорят о том, что в последние годы происходит постепенное ослабление контроля государственных институтов в селах, что в течение 2015–2018 годов может привести к усилению криминальных и неофициальных религиозных объединений в сельских районах.

На социально-экономическом уровне страна сталкивается с проблемами социального неравенства, прежде всего связанными с развитием сельских районов, особенно в областях Ферганской долины. Уровень жизни в селах существенно ниже городского и по уровню потребления, и по доступу к инфраструктуре. Реформа аграрного сектора в 2000‑х годах оказалась неудачной и привела к упадку отрасли и появлению прослойки «постоянно убыточных» фермеров, значительная часть которых занимается производством хлопка, являющегося одним из ключевых предметов республиканского экспорта. Для данной группы типичны напряженные отношения с властями из-за недовольства закупочными ценами и недостаточным субсидированием.