Читать онлайн «Почему люди ненавидят Америку?». Страница 41

1. Америка четко воспринимает Европу как старый мир, жители которого отстали в развитии. Образ, господствующий в массовом сознании: европейцы погрязли в коррупции и обмане и им уже трудно выбраться. Говоря языком 0'Салливана, главной европейской проблемой была «тирания королей, иерархов и олигархов», но Америка не представляет, какого труда Европе стоило собственными силами и средствами загнать этих демонов в определенные рамки и добиться их покорности. Европа тоже страдает от политических и социальных разногласий, но не в большей степени, чем Америка. Такие моральные ценности, как совесть, приверженность идеалам свободы и прав человека, для Европы играют ничуть не меньшую роль, чем для Америки. Когда на роль жестокого злодея в современном голливудском фильме требуется обязательно европейский актер, Европа вправе серьезно задаться вопросом, признает ли Америка равноправие двух культур, европейской и американской. У европейских стран своя собственная история расизма, колониализма и деколонизации; им оказывали упорное сопротивление, за колонии шла самая настоящая война, но затем Европа села за стол переговоров с многими из тех, кто раньше считался террористом и воспринимался врагом цивилизации. Это, к примеру, Лжомо Кениата, лидер повстанцев May-May, ставший президентом независимой Кении, или Нельсон Мандела, которого Маргарет Тэтчер окрестила террористом, ныне считающийся почти святым. Этот поучительный урок во многом сформировал европейские политические взгляды в отношении мировых проблем.

2. Пережитые Европой две мировые войны не позволяют ей воспринимать насилие как искупление, и сама идея Третьей мировой войны с точки зрения европейского общественного мнения совершенно немыслима, поэтому кампания за ядерное разоружение (CND) и движение за мир настолько популярны в Европе. Жанр вестерна не мог бы занять аналогичное место в сознании европейцев. В Америке вестерн был идеальным мифическим пространством для запугивания граждан. Рождение холодной войны совпало в Америке с пиком популярности вестерна в кино, по радио и телевидению. Итак, мы возвращаемся к простым и трогательным поселенцам в фильме «Шейн», старающимся обезопасить себя и свое будущее с помощью тяжелого труда. Опыт взросления молодых американцев в начале 1950-х, когда «Шейн» только вышел на экраны, включал в себя регулярные учебные упражнения, когда надо было прятаться под школьными партами, чтобы спастись от ядерного взрыва русских атомных бомб: паранойя и ощущение опасности были нормой жизни, так же как и у поселенцев, ежедневно ожидавших нападения скотоводов. В фильме «Шейн» маленький мальчик Лжо — прототип Америки — олицетворяет собой другой аспект мифа о взрослении. Самое страшное заключается в том, что этот ребенок готов к насилию, его завораживает жестокость, оружие, он с трепетом учится пользоваться ружьем. Именно маленький Лжо бежит за Шейном, чтобы увидеть его в последний раз. Именно Лжо мы видим в финале фильма, когда он зовет Шейна обратно. Он кричит, и его голос разносится эхом по долине: «У папы есть для тебя дела, и мама ждет тебя. Я знаю. Ты нам нужен. Шейн, Шейн! Вернись! Прощай, Шейн!» Герой даровал им спасение с помощью насилия. Его ждут и хотят видеть снова. Это не последнее прощание: такие герои бу-Дут вновь нужны. И действительно, Шейн возвращается к нам в фильмах, так же как Клинт Иствуд возвращается в своей роли «человека без имени» в фильме «Бледный всадник» (1985).

Если обращение к насилию является неотъемлемой частью американской риторики, то неудивительно, что насилие превращается в определенную форму коммуникации. Льюис Лэфем, редактор журнала Harper's Magazine, отмечает, что летом 1965 года будущий министр обороны США Роберт Макнамара назвал «бомбовые атаки во Вьетнаме, в результате которых погибли около двух миллионов человек, средством коммуникации». Бомбы стали «метафорами», означавшими признание северными вьетнамцами неизбежности победы Америки, а американские самолеты, сбрасывающие снаряды на мирных жителей, служили не столько военным, сколько риторическим целям. Макнамара ни в коем случае не был одинок в своих взглядах; он лишь был продуктом и слугой общества, предпочитающего использовать язык насилия, и попал во власть мечты, пытаясь подменить фиктивными данными общеизвестные факты. Реальным для него был образ войны, появляющийся на маршрутных картах и компьютерных экранах. Нереальными были боль, страдание, увечья и смерть.[59]

Американцы склонны восхвалять насилие, не считая человеческих жизней, не обращая внимания на последствия насилия — вражду и страх в сердцах людей. Остальному миру могут быть неясны истоки этого насилии, но европейцы понимают, откуда берется насилие в американской истории и какое место оно занимает в американском сознании. В вестерне героя могут ранить, но вот он вновь встает, враг повержен, и все хорошо и прекрасно. Вьетнамская война познакомила весь мир с холодящей душу презрительной фразой «побочный ущерб». К этим «побочно истребленным» относятся как к не совсем реальным людям. Это не значит, что в европейских войнах не было невинных жертв, они всегда были; это скорее нежелание американцев задуматься и честно признать свою причастность к истреблению людей, признать, что свобода Америки наслаждаться жизнью, свобода и счастье — это единственное, что для них имеет значение:

Как мы видим в 3-й главе, в истории второй половины XX века найдется множество примеров американского насилия по отношению к другим странам с целью сделать мир безопасным и покорным американскому образу жизни. Америка абсолютно игнорирует тот факт, что в странах третьего мира это вызывает бесконечный протест и твердую уверенность в том, что они — люди второго сорта. Американские политики принимают во внимание только то, что это может вызвать сомнения, гнев и страх в Европе. Когда Рональд Рейган решил нанести упреждающий удар по Ливии в 1986 году, используя базы США в Европе, не только европейская общественность была в ярости. Политики открыто выражали страх перед распадом НАТО. Сопротивление Америки в ответ на предложение Европы развернуть силы быстрого реагирования кажется неадекватным, если учесть, что Америка непрерывно жалуется на то, что она одна взвалила на себя бремя мирового защитника свободы; это не очень-то похоже на серьезный политический диспут относительно растущей дистанции между американскими и европейскими представлениями о мире. Все это застав/лет убедиться в том, что Америка—это страна, потерявшая, если она вообще ею обладала, способность реагировать на угрозы, кризисы, споры и разногласия с помощью переговоров, компромисса или серьезного диалога.

Причины этой неспособности, полагает Льюис Лэфем, в самой Америке как таковой. В своем очерке о террористическом взрыве административного здания в Оклахома-Сити в 1995 году, Лэфем спрашивает: «Как мы можем объяснять американскую идею свободы, если мы вынуждены говорить Друг с другом на языке взрывов?»" Самое страшное то, что оклахомский взрыв, как отметили многие комментаторы, ознаменовал собой начало новой волны насилия. В своем письме в газету в 1992 году Тимоти Маквей (оклахомский террорист) задал вопрос: «Надвигается ли гражданская война? Должны ли мы проливать кровь, чтобы изменить существующую систему?» «Для того, чтобы ответить на свой вопрос, — пишет Лэфем, — Маквей превратил 4 800 фунтов нефтяного топлива и аммиачной селитры в сообщение для печати». В самом деле, в Америке использование террора для публичных заявлений—давно установленная традиция. Как заметил комментатор New Yorker: «[Оклахомские] террористы… хорошо вписываются в кровавую традицию и верны ее главному принципу: перестань думать о человеке как о человеке и начни думать о нем, как о случайности — чистой доске, на которой можно написать Актуальную Мысль Аня».

Америка — не единственная страна, где акты насилия случаются ежедневно, где могут убить ради нескольких долларов, где выстрелы и вооруженные нападения обычное дело. Это страна, где недовольные подростки берут оружие и убивают людей, где массовое убийство стало нормой. Риторика насилия становится неотъемлемой частью американской политики. Америка превращается в страну, где последнее слово остается за политикой силы. Некоторые страстные противники абортов и защитники права на жизнь могут взорвать клинику абортов или умертвить врачей, делающих эту операцию. Для Лэфема это является индикатором серьезных проблем в современном американском обществе:

«Государство распадается на множество миров нашего собственного изобретения, которые удаляются друг от друга со скоростью света. Нам не нужно видеть того, с кем мы не согласны, или говорить с ним; мы можем сами создавать для себя закон, подобно правительству, находящемуся в вечном добровольном изгнании».