Читать онлайн «Сосредоточение России. Битва за русский мир». Страница 29

Воплощением этой разрушительной работы стали подготовка и осуществление так называемых «оранжевых революций». [См. сборник статей «Оранжевые сети от Белграда до Бишкека» (СПб: Алетейя, 2008), подготовленный Фондом исторической перспективы по заказу российской неправительственной организации Институт демократии и сотрудничества (Париж)]. Сценарий этих переворотов почти всюду одинаков, манипуляции общественным сознанием и идеалами демократии одновременно виртуозны и примитивны. Роль пресловутых «институтов гражданского общества» в процессах политических манипуляций очевидна. Экономическая и социальная база для такого рода технологий типична для стран переходного периода.

Аналитикам и дипломатам, журналистам и политологам и, прежде всего, представителям властных структур и действующим политикам, без сомнения, необходимо знать, с помощью каких приемов, в ходе каких процедур в Белграде и Косове, Киеве и Тбилиси шаг за шагом подменялись конституционные механизмы передачи власти. И все это – при прямом участии и аплодисментах мирового «общества», того самого избранного круга, которому, по теории Булла, только и позволено иметь суверенитет…

Вопрос о русской идентичности и дилемма «Россия и Европа» относятся к так называемым вечным вопросам, важным отнюдь не только для русской жизни. В сегодняшнем меняющемся не в пользу Запада мире отношения и взаимопонимание Европы и России имеют ключевое значение не только для нашей общей Европы, но, в немалой степени, для будущего мировой политики.

На всем протяжении своей истории, от превращения Московии в Российскую империю, а затем, в XX веке, – в коммунистический СССР, этот феномен, независимо от наличия реальных противоречий, вызывал заинтересованную ревность особого характера, присущую лишь разошедшимся членам одной семьи.

Политическая и историко-философская дискуссия о «России и Европе» в России до сегодняшнего дня развивается в интерпретации духовного смысла мировой истории и культуры. Но современная европейская элита сводит дискурс к узким политическим категориям, проявляя мессианизм либертаристских ценностей. Однако не случайно уже не одно столетие продолжаются дискуссии о том, принадлежит ли Россия к европейской цивилизации. Эту дилемму не обошли вниманием крупнейшие русские умы прошлого в известных интеллектуальных спорах между западниками и славянофилами, которые, надо отметить, были вовсе не антитезами, но сторонами русского сознания, его богатыми гранями. В XX веке разочарование в западном марксизме и отношении Европы к русской трагедии вызвало к жизни третье альтернативное течение – евразийство. Сегодняшний спор гораздо беднее философски, но куда воинственнее политически.

Отношение Европы к России изначально было отмечено скепсисом и недоверием ко всему отличному, что так свойственно евроцентрической мысли Старого света. Достаточно заглянуть в «Шесть книг» о «Республике» Жана Бодена, не делавшего разницы между мусульманской Османской Турцией и чуждой и далекой православной ойкуменой.

Сегодня нервическое отношение к дилемме «Россия и Европа» также не изжито в основном именно Западом. Об этом как раз свидетельствует предложенная мне тема об «идентичности России». Ведь Европа не обсуждает родство с мусульманским или пантеистическим Востоком? Похоже, Европа построила свой рай на земле, но так и не избавилась от скепсиса к русской истории, неуверенности перед громадностью, потенциальной самодостаточностью России, а главное, перед ее вечно самостоятельным поиском универсального смысла бытия.

Но что есть Европа? Это ли романо-германская культура, где человек – воплощенный долг в борьбе добра и зла? Или это доктрина «прав человека», система, где презрительная и теплохладная сентенция Понтия Пилата «что есть истина?» стала девизом современной либертаристской философии?

Является ли Россия частью Европы? На этот вопрос не может быть однозначного ответа. Вдумчивые исследователи не считают Россию ни отсталой частью европейской цивилизации, ни ее православной антитезой, ни простым соединением или даже синтезом европейских и азиатских элементов. (Впрочем что есть Азия? Это ведь и ислам, и пантеистический Восток…). Россия слишком велика и самодостаточна, поэтому она сама составляет своеобразную часть нашей общеевропейской цивилизации – русскую цивилизацию. Поэтому и очевидно, что узко западноевропейское измерение российскую идентичность не исчерпывает. Однако Европа – это не только латинская Европа, Европа – это и православный опыт поствизантийского пространства.

Когда же мы были более всего едины? На мой взгляд, дважды: изначально до Просвещения и в XX веке – в период коммунизма. И это не парадокс.

Что является основой европейской цивилизации с идеей универсальных целей и ценности личного и всеобщего бытия? Американская конституция? Декларация прав человека и гражданина? Нет – христианское Откровение. Несмотря на многовековое соперничество, великая романо-германская культура и русская православная культура имеют общую духовную апостольско-христианскую основу. И в одну цивилизацию нас объединяют не демократические клише, давно наполняющие конституции Африки и Индии, а «Отче наш», и Нагорная проповедь.

Спор о первенстве в обладании христовой истины, великая схизма разделили Европу и Россию, но отнюдь не сделали их разными цивилизациями. Романо-германская и русская православная культура стали двумя опытами и дали каждая своеобразный ответ на главный вопрос христианской истории – преодоление искушения плоти хлебом и гордыни – властью.

В православии и русском мировосприятии сильнее всего была выражена эсхатологическая сторона христианства. По мнению добросовестного исследователя русского общества начала XX века Стивена Грэма, Запад и Россия – это Марфа и Мария, добавим, к сожалению, разделенные.

Бердяев в своих рассуждениях о России часто подчеркивал, что «русская идея» – не есть идея цветущей культуры и могущественного царства, русская идея есть эсхатологическая идея Царства Божия». Наконец, Св. Серафим Саровский выразил идеал: «стяжание Духа Святого в себе».

Разделил нас вольтерьянский хохот. На пороге XX столетия, когда персонажи Золя уже вытесняли героев Шиллера и Э. Ростана, православная Россия действительно уже имела немного общего с той западной цивилизацией, что опиралась на рационалистическую философию Декарта, идеи Французской революции и протестантскую этику в отношении к труду и богатству.

Русская революционная интеллигенция бросилась догонять. Но и на этом пути Россия опять по-иному выразила даже «апостасию» – отступление от Бога: гетевский Фауст – воплощение скепсиса горделивого западного ума, не терпящего над собой никакого судии, а Иван Карамазов – дерзкий вызов Богу русской гордыни, отвергающей идею милостивого и милосердного Бога из-за попущения зла не земле.

Российские большевики, считавшие себя истинными наследниками Французской революции, яростно повторили провозглашенный якобинцами «революционный террор». Но европейцы упорно продолжали усматривать истоки большевизма даже не у Петра Великого, не у Робеспьера с гильотиной, даже не у Иоанна Лейденского и Томаса Мюнцера, а у Чингисхана.

Сама Европа, прежде всего «передовая» Франция провела в 60-е годы левацкую бескровную революцию.

В итоге само европейское мышление к сегодняшнему дню превратилось из либерального в либертаристское и мессианское.

Можно сказать, что демоны индивидуализма и бесы социальности – вот кто яростно столкнулся в конце XX века. При этом либертаристская и даже атеистическая Европа по-прежнему сохраняет извечные западные фобии в отношении Православия и России, рядившиеся в разные одежды, но единые для папства и насмешника Вольтера, для маркиза А. де Кюстина и К. Маркса, да и для философа-маоиста Андре Глюксмана – «царизм», «советский (он же русский) империализм», «филофейство», «византизм», варварство варягов.

Так на рубеже XXI века дилемма «Россия и Европа» органично вошла в новую «великую схизму» эпохи постмодерна, в которой соперничали идеи опять из одного родового гнезда, на сей раз – Просвещения. И это соперничество опять носило характер семейного спора. Коммунизму и либерализму – кузенам, обоим детищам философии прогресса, равно свойственно самоотождествление с вселенскими идеалами. Обе доктрины стремятся достичь униформного одномерного мира без нравственного целеполагания – материалистического и космополитического.

Запад построил свой рай на земле, который действительно поражает своим благосостоянием, но вряд ли чем-то другим. «Куда ты идешь, Россия?» – задает вопрос Европа. Но порой и мы в недоумении задаем вопрос: куда идет Европа?