Читать онлайн «Аномия в России: причины и проявления». Страница 55

г) уважение к индивидам, имеющим опыт отбывания наказания в местах лишения свободы;

д) нетерпимость, агрессивность по отношению к представителям других групп молодежи;

е) культ физической силы — брутальность…

Происхождение термина связано, по мнению респондентов, с понятием «гоп-стоп», что отражает основную направленность деятельности гопников — вымогательство под любыми предлогами. Как правило, вымогаются мобильные телефоны и деньги. Под философией или «точкой зрения» гопников понимается непризнание законов страны и общества, ориентация на уличный грабеж, а не на получение образования и зарабатывание денег собственным трудом, отсутствие самореализации в других общепризнанных формах жизнедеятельности. Также отмечалась нетерпимость к представителям некоторых молодежных субкультур, прежде всего таким, как панки и неформалы («нефоры»)…

Жители г. Тюмени говорили о многочисленности гопников. Внешние черты современных гопников и особенности их поведения описаны участниками фокус-групп через следующие признаки:

а) обязательные: спортивный костюм, кепка-восьмиклинка, короткая стрижка, семечки;

б) стремление к объединению в большие группы (до 10 человек) и демонстрации собственного «авторитета» посредством апелляции к физической силе;

в) общение с представителями других молодежных групп ориентировано на разжигание конфликта (на «развод») с целью последующего обвинения в «неправильном» поведении, чтобы начать вымогательство и перейти к физической агрессии…

Значительная часть респондентов отмечала связь гопников с представителями криминальных сообществ, что проявляется не только в заимствовании языковых штампов, но и ряде правил и норм, регулирующих поведение членов группы, в стремлении подражать лицам, имеющим опыт нахождения в местах заключения: — «у них есть «авторитет», который распределяет обязанности»…

Социальная опасность феномена гопников не осознается современниками в полной мере, так как эта молодежь не проявляет себя в качестве активной реакционной группы, как, например, скинхеды. Сущность мировоззрения гопников — агрессивное отрицание ценностей культуры: высокого уровня образования, межэтнической толерантности, труда, стремления к самосовершенствованию и приверженности к этическим нормам. Гопники — маргинальное течение с размытыми представлениями о социальных, нравственных, правовых нормах» [156].

Наконец, перед обществом стоит тяжелый вопрос: как укрепить молодежь против вала наркомании, который на нее надвигается? Судя по тому, что происходит в западной школе, особенно в странах с социальным расслоением, подобным российскому, надо признать, что чем дальше наша школа отходит от советского уклада, тем беззащитнее становится и против этого зла. На конец 2003 года официальные данные о положении были такими: «По данным министра образования РФ В.М. Филиппова, сегодня 6,5 млн россиян периодически употребляют наркотические средства (или почти 4,5%), из которых 2 млн человек страдают наркотической зависимостью. 4 млн потребителей наркотических средств — дети и молодежь от 11 до 24 лет, из которых от 0,9 до 1,1 млн человек наркозависимы» [157].

Экспертные данные на тот же момент были более тревожными: «В России, по расчетам специалистов, количество наркоманов превышает 10 млн человек. Среди общего числа наркоманов 82% составляют молодые люди в возрасте до 24 лет, а преобладающий возраст приобщения к наркотикам в последние годы снизился с 17-18 до 12-13 лет» [158].

Глубокий и небывало затяжной кризис постсоветской России требует еще больших усилий для постановки достаточно полного диагноза. Описаний симптомов собрано уже много, но их надо еще систематизировать. Если бы было время взять весь массив такого журнала, как «Социологические исследования», за 1989-2011 годы, и прочитать его весь, номер за номером, читателю открылась бы потрясающая и величественная в своем драматизме картина дезинтеграции нашего общества. И в этой эпохальной драме только сейчас становится понятно, какое сложное, динамичное и великолепное общество было разрушено. Примерно так же это стало видно во время Великой Отечественной войны, хотя тогда это было во многом иное общество. Но тот образ замазал идеологический официоз советского обществоведения, скрыл его от молодежи — это нас очень ослабило. А сейчас нельзя утратить урок и то знание, которое дается поражением и болезнью, — это знание едва ли не важнее, чем урок победы.

Но прочитать две-три тысячи статей «СОЦИСа» сразу, чтобы сложилась эта панорама, да еще в движении, мало кто может: у одних нет времени, у других — интереса, да и привычки вникать в частности. Ведь каждая статья — это маленький осколок стекла, который еще нескоро найдет себе соседа в мозаике. Все ждут Откровения, краткого катехизиса. Но уповать на него бесполезно. Тотализирующего учения типа марксизма, которое бы нам все объяснило, сейчас нет и в обозримом будущем быть не может: все и всюду находятся в поиске и сомневаются почти во всем. Человечество переживает общий кризис картины мира и мировоззренческой основы. У нас в XX веке изменения были очень быстрыми, сомнения мучительными и мы оказались более «открыты» этому кризису. Он нам дорого обходится, но, может быть, это как-то вознаградится. Любой фундаментализм в такой буре лишь щель, где можно пересидеть грозу, но двигаться по его компасу нельзя. Значит, надо собирать мозаики знания и намечать путь коллективно, в том числе в диалоге с противниками — и справа, и слева, и сзади.

Правда, процесс дезинтеграции общества очень затрудняет различение «своих» и «противников» — и те и другие предстают в сознании как идеальные типы, а в реальности почти в каждом есть что-то от «своего» и что-то от «противника». Это один из симптомов болезни нашего общества.

Есть также много сложных болезненных явлений, которые метафорически можно назвать синдромами общей болезни, например: коррупция чиновников, всплеск преступности разного типа, мошенничество бизнеса и пр. Но для диагноза главного заболевания желательно найти элементарные причины, которые являются общими для многих разных синдромов и симптомов, хотя и проявляются по-разному в различных условиях и в разных «органах и тканях». Если следовать этой грубой аналогии, то корпус российской социологической литературы указывает, на мой взгляд, на такой элементарный и общий болезнетворный фактор, как аномия.

Общество (как и народ) соединено ответственностью каждого перед каждым — в кругу семьи, ближних, знакомых и друзей, предков и потомков, односельчан и соотечественников, перед государством и перед своей совестью. Ответственность — это неявно данная еще где-то в отрочестве присяга, взятая на себя обязанность следовать нравственным и правовым нормам, принятым в данном обществе и государстве в данный исторический период. Эти нормы и предписывают обязательные действия (заботиться о семье, идти в армию и пр.), и запрещают действия, наносящие вред обществу, государству и даже самому себе (ты тоже достояние страны). Ясно, что массовое невыполнение норм — аномия — сразу разрывает множество связей между людьми и делает страну беззащитной — и перед кризисами, и перед внешними угрозами, и перед своими же бандами воров и мародеров. В России тяжелое поражение начала 1990-х годов на наших глазах привело к аномии не только массовой, но и в очень широком диапазоне норм.

Аномия связана с дезинтеграцией общества диалектическими отношениями — причина и следствие при анализе этих явлений непрерывно меняются местами. Был ли приступ массовой аномии вызван демонтажем советского общества в ходе перестройки — или успешный демонтаж несущих конструкций советского общества удался благодаря нарастающей с 1970-х годов аномии?

Вряд ли мы найдем ответ на этот вопрос, потому что налицо автокатализ, кооперативное взаимодействие обоих процессов, так что новая порция аномии ускоряет дезинтеграцию, а разрыв нового пучка связей человека с обществом углубляет его аномию. В 1990-е годы мы наблюдали уже лавинообразный процесс. Он всех потряс своей мощью и неумолимостью, но и то, что происходило почти незаметно в инкубационный период, важно для диагноза. Здесь — большое поле для исследований.

В книге даны описания проявлений аномии и вызванных ею или находящихся с ней в обратной связи процессов. Это, конечно, только «история болезни», причем уже в открытой форме. Возбудителя болезни мы не знаем. Но и это первое приближение позволяет сформулировать ряд предположений и поставить вопросы. Скоро ли наше обществоведение поставит надежный диагноз и предложит средства лечения, сказать трудно. Значит, в ожидании хорошей теории придется действовать методом проб и ошибок. Чем более внимательно и хладнокровно мы обдумаем то эмпирическое знание, которое уже накоплено, тем меньше травм нанесет лечение обществу.