Читать онлайн «Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»». Страница 50

Позже, однако, Тэлботт признал, что его высказывание «меньше шока и больше терапии» было «безусловной глупостью»{415}. Он был прав. К сожалению, первоначальное заявление Тэлботта подорвало позиции российских реформаторов, находившихся в глухой обороне. Как без обиняков заявляет Фёдоров, вспоминая высказывание Тэлботта, «это было предательство, удар в спину. Это было очень неприятно. С тех пор я запомнил имя Строуба Тэлботта. Большая политическая оплошность»{416}.

Высказывание Тэлботта поощрило тех в администрации, кто ставил под вопрос стремление «ускорить» ход реформ. В выступлениях «не для печати» высокопоставленные деятели администрации Клинтона признавали, что были «озадачены и потрясены» победой Жириновского. Другие высказывались о необходимости переосмыслить российскую политику Клинтона{417}. И хотя не была создана «команда-Б», которая могла бы предложить альтернативную стратегию поддержки реформ, критика подспудно нарастала. Руководитель аппарата планирования политики Госдепартамента Джеймс Стейнберг и руководитель аппарата Кристофера Томас Донилон (которых в кругу специалистов по России звали «Стейнилон» за их общий и более скептический подход) задавались вопросом, стоит ли так тесно связывать политику США с группой столь непопулярных в России политиков. Поддержка харизматического и обладающего политическим чутьем Ельцина было одно, а сохранение верности Гайдару совсем другое. Стейнберг также считал, что, если США «будут слишком близки к ним, мы можем подорвать их позиции»{418}. Скептически настроенные аналитики вне правительства поддерживали этих «внутренних» скептиков непрерывным потоком редакционных статей и более пространных сочинений о недальновидной политике Клинтона в отношении России.

Но какова была очевидная альтернатива? Некоторые представители администрации давали утечки о том, что американским дипломатам следует установить какой-то рабочий контакт с Жириновским. Однако расистские заявления Жириновского относительно национальных меньшинств России, обещание пустить по ветру ядерные отходы в направлении Балтийских государств и неоимпериалистические притязания на Аляску делали его весьма непривлекательным партнером. В результате ведущие деятели администрации Клинтона решили осудить Жириновского и его движение[87]. Пресс-атташе Госдепартамента Майк Маккерри заявил, что высказывания Жириновского «отражают взгляды, которые полностью противоречат принципам демократии, нашим собственным взглядам по таким проблемам, как права человека, демократическому процессу, экономической реформе и отношениям между суверенными государствами»{419}. Поразмыслив еще несколько дней после выборов об альтернативных вариантах политики, представители администрации Клинтона, ссылаясь на «угрозу» Жириновского, решили еще больше увеличить помощь его оппонентам. Клинтон подчеркнул, что в Россию должно направляться больше помощи, которая создаст «сеть социальной безопасности» для облегчения страданий простых людей{420}. Управление международного развития и другие ведомства откликнулись на призыв президента созданием массы рабочих групп, проведением встреч по вопросам социальной безопасности, хотя каких-то действительно новых и конкретных инициатив не выдвигалось.

Команда Клинтона, однако, находила утешение в том, что в России была принята новая Конституция, и это имело положительное значение для экономической реформы. В долгосрочном плане принятие Конституции действительно помогло разграничить ответственность в сфере выработки экономической политики. Но самое главное — российский Центральный банк стал в большей мере подотчетен президенту и начал проводить более сдержанную в плане инфляции политику. (Однако до выработки действительно здравой финансовой политики еще было очень далеко.) В краткосрочном же плане результаты выборов дискредитировали реформаторов и их политику. После провала на выборах Гайдар и его партнер по избирательному блоку Борис Фёдоров в январе 1994 года покинули правительство. Следуя примеру своих русских товарищей, два самых видных западных советника российского правительства — Андерс Аслунд и Джефри Сакс также оставили свои неоплачиваемые должности. Сакс предсказывал российской экономической реформе очень мрачное будущее. Его интеллектуальные партнеры в России разделяли этот пессимизм{421}.[88]

Некоторые деятели администрации Клинтона, отвечавшие за экономическую помощь, стали задаваться вопросом о целесообразности продолжения западной помощи России, особенно в рамках программ МВФ, предусматривавших существование в Москве функционирующего и дисциплинированного правительства. Однако прямо противоположная политика — делать меньше или вообще прекратить поддержку по линии МВФ — представлялась еще более проблематичной. Могла ли администрация Клинтона, находившаяся у власти менее года и раструбившая на весь мир историческое значение российских реформ, отказаться от своей политики? Единственным человеком, намеренным не отступать от нее, оказался сам босс — Билл Клинтон.

Однако год спустя перед администрацией Клинтона возникла еще большая проблема. 2 декабря 1994 г. российские самолеты начали наносить бомбовые удары по территории отколовшейся республики Чечня на Северном Кавказе. 11 декабря в Чечню вошли три колонны российских войск{422}. Вскоре последовало полномасштабное вторжение сухопутных сил. Второй раз за два года Ельцин пустил в ход против собственного народа военную силу, на этот раз в особенно жестокой манере, без учета гражданских потерь. В Вашингтоне и в Москве те, кто когда-то поддерживал Ельцина, стали сомневаться в своей первоначальной оценке этого человека и его режима. Российская «реформа» не принесла ни прогресса, ни стабильности.

Решение Ельцина о вторжении в Чечню явилось не только ударом по консолидации демократических сил, но в известном смысле было результатом слабости демократических институтов и демократических сил в России. Одобренная в декабре 1993 года новая Конституция усилила исполнительную власть. Прорыночные технократы приветствовали создание этого суперпрезидентства, которое было в большей степени изолировано от влияния общества, не связано системой сдержек и противовесов и в силу этого теоретически могло проводить экономические реформы. Однако те же самые институты могли быть использованы совсем не в либеральных целях, если либералы потеряют свои привилегированные позиции в Кремле и правительстве. После провала на выборах в декабре 1993 года так оно и случилось{423}.[89] Вместо них власть и влияние сосредоточились в руках новой группировки, которую либеральная пресса окрестила после вторжения в Чечню «партией войны». Состоящая из нескольких ключевых фигур в Кремле, представителей военных ведомств и лиц, тесно связанных со службами безопасности, эта группа включала: министра обороны Павла Грачева, первого заместителя премьер-министра Олега Сосковца, заместителя премьер-министра Николая Егорова, секретаря Совета безопасности Олега Лобова и личного охранника Ельцина Александра Коржакова{424}.

И хотя некоторые из перечисленных деятелей были в правительстве Ельцина с самого начала, влияние этой «коалиции ястребов» в 1994 году возросло, в то время как влияние либералов и групп, представлявших либеральные интересы, уменьшилось. Чтобы «спасти» Россию от коллапса и добиться победы на предстоящих президентских выборах, эта группа призывала Ельцина занять более жесткую позицию в отношении Чечни[90]. По расчетам этой группировки политиков и стоявших за ними групп специальных интересов, военная победа в Чечне должна была подтвердить их важность для российского государства{425}.

В российском обществе это виделось совсем по-другому. С самого начала две трети россиян осуждали войну, и на протяжении последующих двух лет эта цифра постоянно росла. Если бы интересы народа были адекватно представлены в государстве через обычную систему плюралистических институтов, имеющихся в стабильных либеральных демократиях, решение о военной акции могло не пройти.

Чеченский кризис клокотал на протяжении нескольких лет. В августе 1991 года президент Чечни Джохар Дудаев и его правительство провозгласили независимость республики. В последующие три года Чечня сохраняла фактическую независимость. В этот период Российское государство было слишком слабым, чтобы утверждать свой суверенитет над отколовшейся республикой. Однако к осени 1994 года Ельцин и его клика «партии войны» осмелели, отчасти потому, что их противники на Съезде потерпели поражение, отчасти в силу того, что новая Конституция придала московскому режиму большую легитимность, а также потому, что после принятия новой Конституции 1993 года Чечня стала выглядеть более радикальной по сравнению с другими автономными республиками. К весне 1994 года все остальные республики, включая независимо настроенный Татарстан, подчинялись Конституции, оставляя Чечню как «единственное прибежище сепаратистов в России»{426}.