Читать онлайн «Неизвестный Сталин». Страница 53

Эпилог

Хотя открытые к настоящему времени архивы позволяют понять очень многое в еще недавно сверхсекретной истории создания ядерного оружия в СССР, далеко не все пока доступно историкам. Нераскрытых тайн еще очень много. Но если снова ставить вопрос, вокруг которого уже давно идет множество споров, — кому принадлежит приоритет в создании в СССР всех отраслей атомной промышленности в столь необыкновенно короткие сроки: разведчикам, ученым или руководителям страны, организационные способности которых также следует оценить достаточно высоко, — то четкого ответа на него нет и не может быть.

Главную роль в быстроте практического решения всех проблем в форме реакторов, заводов, полигонов и всей инфраструктуры играл, безусловно, ГУЛАГ, уникальный гигантский резерв высокомобильной и, по существу, рабской, но квалифицированной рабочей силы. Но оправдывает ли это существование ГУЛАГа? Конечно, нет! Если бы сталинская политическая и экономическая модель государства могла бы обходиться без ГУЛАГа и других систем принудительного труда, то Советскому Союзу не были бы столь срочно нужны атомные и водородные бомбы. Сталинский террор и сталинский ГУЛАГ сами по себе рождали страх и были угрозой всему остальному миру. В настоящее время, когда политическая система изменилась, России и США приходится прилагать огромные усилия для ликвидации десятков тысяч атомных и водородных зарядов и тратить миллиарды рублей и долларов на безопасное захоронение колоссального количества радиоактивных отходов с гарантией того, что они не выйдут в среду обитания в течение ближайших десяти тысяч лет.

Все мировые религии основаны на своих священных писаниях, которые не сразу обрели форму таких книг, как Библия или Коран. Но и все мировые идеологии XIX–XX веков также строились на трудах и проповедях своих основоположников, которые в тоталитарных идеологических движениях и политических структурах порождали и некие новые виды «священного писания». Стране и миру предлагались книги, претендующие на то, чтобы объять и объяснить все и, таким образом, служить фундаментом общественного сознания, регулятором поведения граждан и оправданием той или иной системы власти. Одной из таких книг и была «История ВКП(б). Краткий курс», которая создана под руководством и при решающем участии И. В. Сталина. Это была одна из первых книг по истории, которую я прочел осенью 1938 года в возрасте 13 лет — в газете «Правда». В дальнейшем эта книга, хотя и в разной степени, сопровождала каждого из нас — людей, избравших своей профессией историю и философию, — на протяжении всей жизни.

Марксизм возник и развивался в XIX веке не как тоталитарная секта, основанная на ортодоксии и культе личности, а как новая экономическая и философская концепция и как социально-политическое движение, призванное не только объяснять, но и изменять мир. В этом движении были свои основоположники и авторитеты, свои учителя и ученики, но не было ни монополии, ни диктатуры. И Маркс, и Энгельс претендовали на научность своих концепций, на объективную, а не на абсолютную истину. Они отвергали при этом не только весь современный им мир буржуазных отношений и ценностей, но и все религии. Изучение марксизма начиналось обычно с чтения «Манифеста Коммунистической партии» и завершалось чтением первого тома «Капитала». Эти книги, однако, никем не рассматривались тогда как «священное писание». Основоположники марксизма развивали свои взгляды в ходе полемики, они приветствовали стремление своих учеников и последователей расширять и раздвигать область применения методов и принципов марксизма во всех направлениях. Однако уже тогда в марксизме начала возникать своя ортодоксия, а многие марксисты стали проявлять недопустимую в науке нетерпимость и враждебность к оппонентам и «оппортунистам», превращая марксизм из открытой в замкнутую систему взглядов, в вероучение.

В. И. Ленин также не рассматривал свои книги, статьи и выступления как непререкаемые догмы, он жил и работал в условиях острой политической борьбы и идеологической полемики, и его собственные взгляды изменялись в ходе этой борьбы и той революционной политической практики, которая стала главным делом его жизни. У Ленина не было никогда такой книги или статьи, которую можно было бы назвать главной. Да, конечно, ленинизм был продолжением и развитием марксизма в условиях, сложившихся в мире в первые двадцать лет XX века. Но Ленин был не единственным претендентом на наследие Маркса и Энгельса даже в России. Свои претензии на российскую версию марксизма предлагали тогда как Г. Плеханов, так и Л. Мартов. Как идеологическая концепция и как политическое движение ленинизм и большевизм занимали в то время место на крайнем левом фланге мировой социал-демократии. Ленин выступал в российском революционном движении как яростный радикал, но он не ставил своей задачей создание тоталитарной доктрины и тоталитарной партии. При всей нетерпимости к «ревизионизму» и приверженности к жесткой партийной дисциплине Ленин допускал среди верхушки большевиков теоретические дискуссии и политическую полемику в определенных рамках. Ленинизм не был даже в начале 1920-х годов тем застывшим идеологическим монолитом, каким стал позднее созданный Сталиным «марксизм-ленинизм», для которого именно «Краткий курс» и должен был служить «священным писанием». Эта книга сразу же после издания получила официальное наименование «энциклопедии основных знаний в области марксизма-ленинизма». Однако в неофициальных беседах, чаще всего с оттенком восхищения, но иногда и с долей иронии, «Краткий курс» называли «библией коммунизма». Эта книга на самом деле играла в течение 15 лет в СССР роль Библии, то есть книги, которую должны были знать все приверженцы социализма и коммунизма и в которой нельзя было поставить под сомнение ни одного положения — без риска для жизни.

Смерть Ленина поставила всех большевиков и приверженцев ленинизма в других странах в крайне трудное положение. Успех революции в России возбудил повсюду большие надежды и вызвал огромное внимание к фигуре и взглядам вождя этой революции. Однако Ленин никогда не делал попыток изложить свои доктрины в какой-либо систематизированной и сжатой форме, наподобие «Манифеста», или, напротив, развернуть их в форме нового «Капитала». Более того, ни у Ленина, ни у Маркса и Энгельса никогда не было ясной и определенной концепции социализма как новой социально-экономической формации. Маркс и Энгельс не раз заявляли, что их главной задачей было обоснование исторической ограниченности капитализма и неизбежности его преобразования в более справедливое общество, в социализм.

Но в XIX веке социализм существовал только как идея, как образ, а не как реальность, которую можно было бы изучать подобно изучению феодализма или капитализма. Да, конечно, в трудах классиков марксизма можно было найти сто или даже двести признаков того общественно-политического и экономического строя, который они называли социализмом. Это ликвидация частной собственности, эксплуатации человека человеком, планирование и централизация общественного производства, равенство мужчины и женщины, ликвидация противоположности между городом и деревней, между умственным и физическим трудом, отмена государственного принуждения, свободный труд, справедливое разделение по труду и т. д. и т. п. Но все это были главным образом предположения, даже мечты, а не строгие истины, основанные на опыте и анализе.

В отличие от некоторых своих учеников и последователей, которые пытались в деталях изобразить будущее социалистическое общество, Маркс и Энгельс не стремились детализировать свои представления о социализме и даже о диктатуре пролетариата говорили далеко не с той категоричностью, какую им пытались приписывать позднее. Именно в отказе от каких-то картинок будущего общества было, по мнению основоположников марксизма, главное различие между научным социализмом и социализмом утопическим. Энгельс не раз говорил, что для него и Маркса социализм был в первую очередь «социалистической критикой капиталистического способа производства». Имелись, конечно, отдельные гипотезы, но в целом Маркс имел полное основание заявить, что он никогда «не возводил социалистической системы»[185].

Но и Ленин, разделяя социалистические идеи Маркса и Энгельса, вполне осознавал их абстрактный характер. До начала 1917 года Ленин, как и другие социал-демократы в России, был убежден, что вводить социализм в России «было бы величайшей нелепостью», что его надо только «проповедовать», ибо социализм «непосредственно, сразу, без переходных мер, в России неосуществим»[186].