Читать онлайн «Сравнительный анализ политических систем». Страница 46

В правление Сталина репрессии породили падение легитимности, деинституционализацию и уход от ответственности за осуществляемую политику. Поэтому после его смерти управленческая элита попыталась институционализировать политический процесс, основанный на стабильности процедур и профессиональной компетентности. Понимая вред, нанесенный деятельностью Сталина, партийно–государственные чиновники настаивали на необходимости планирования темпов роста, соблюдения определенных процедур в управлении и поддержания социальной гармонии. Должностные лица в партийном и государственном аппарате — технократы, специалисты, инженеры, руководители государственных предприятий и научно–исследовательских институтов, а также сотрудники службы безопасности — усилили свое влияние на идеологов. Эти управленцы обосновывали свое право руководить, опираясь на собственную техническую компетентность в области расширения производства, а не на следование идеологической доктрине марксизма–ленинизма или массовые кампании, которые усиливали классовую борьбу.

В постсталинистский, бюрократический авторитарный период идеология имела ритуалистический характер, служащий осуществлению контроля над массами, подтверждению легитимности существующей советской системы и обоснованию государственной политики. Политические лидеры уделяли мало внимания воспитанию нового социалистического человека. Хотя партия продолжала действовать в качестве воспитателя, задача сохранения показного послушания оттесняла на второй план попытки трансформировать отношение масс. Коммунистическая партия продолжала выступать в роли выразителя интересов народа, однако национализм и интересы государства стали более важными ориентирами государственной деятельности, чем марксизм–ленинизм. Чиновники получали все больше возможностей договариваться с партийными функционерами относительно претворения в жизнь конкретной политики и могли даже настаивать на принятии вариантов, более приемлемых для правительства.

Так как централизованное правление Сталина затрудняло координацию ресурсов в рамках сложной плановой экономической системы, преемники Сталина передали полномочия региональным управлениям и государственным предприятиям. Противоречие между формальной централизацией власти и децентрализацией полномочий на деле привело к растущему неподчинению Кремлю с его командной системой. Формально власть над региональными и местными органами осуществлялась центром, и чиновники на местах должны были подчиняться приказам, исходящим от партийно–государственной верхушки. Предполагалось, что иерархически построенная партийно–государственная бюрократия гарантирует выполнение местными чиновниками директив центра. Однако реальный процесс оказался более децентрализованным, чем это допускалось формальными условиями демократического централизма. Хотя городские и региональные органы правления действительно зависели от центральной государственной бюрократии в плане получения основных ресурсов, местный партактив, чиновники республиканского значения и директора государственных предприятий получили определенную самостоятельность в управлении подведомственными организациями, обеспечении инвестиционных фондов и выделении средств на культурные нужды региона. Местные лидеры занимались выторговыванием у правительственных чиновников министерства финансов и Госплана средств для своего региона.

Политическая разобщенность, характерная для бюрократического авторитарного советского режима, мешала осуществлению намеченных целей. Репрессивный характер правления партийно–государственной элиты порождал не поддержку, а ограниченное, неустойчивое поверхностное поведенческое повиновение. Репрессии, коррупция и некомпетентность руководства привели к отчуждению масс от режима, к цинизму, апатии, инерции и безынициативности исполнителей намеченных программ. Эффективной координации действий мешала существовавшая в КПСС система отношений по типу «патрон — клиент». Партсекретари, их семьи и приближенные формировали на местах личностные кланы. Вследствие этого коррупция и местная автономия от центрального государственного руководства затрудняли преобразование общества и даже препятствовали единому контролю над системой. Будучи не в состоянии проводить единую политическую линию, партийная верхушка передала большие координационные полномочия правительственным институтам, таким, как Совет министров. Однако и внутри этих правительственных учреждений осуществлению единой политической стратегии мешали фракционное соперничество и образование временных коалиций. Рост плюрализма в обществе еще более ослабил партийный контроль. Ограниченную самостоятельность приобрели церкви, этнические группы и даже частные предприятия. В условиях действия теневых рыночных структур сфера компетенции партийно–государственной власти суживалась. Значительная часть экономической жизни — услуги населению, торговля, кустарное производство — оказалась под контролем мелкого частного бизнеса. К концу 80–х годов в стране действовал некий симбиоз Госплана и «черного рынка»[129].

Китай

Контраст между Китаем эпохи «великой пролетарской культурной революции» (1966–1976) и Китаем Дэн Сяопина (1978–1993) служит иллюстрацией перехода от мобилизационного к бюрократическому авторитарному режиму. Экономическая политика превратилась из политики государственного социализма в стратегию «двойного пути», соединяющую в себе централизацию планирования с определенными чертами рыночной экономики.

«Культурная революция» Мао была направлена на утверждение моральных ценностей: идеологической чистоты, духовного очищения и нравственного возрождения. Материальным стимулам уделялось меньше внимания. Коллективизм был признан более важным, нежели удовлетворение личных интересов. Мао заставлял своих сторонников следовать принципам аскетизма, альтруизма и жертвовать собой ради социалистических преобразований. Политический элитизм служил оправданием правления «красных»: идеологов, пропагандистов, крестьян и солдат, игравших ключевые роли в коммунистической революции.

Структурные условия периода правления Мао отражают господство политизированных организаций над социальными группами. Будучи менее централизованными и иерархичными, чем в 1949 — 1966 гг., политические структуры представляли собой смешение элитистских и популистских мобилизационных форм. Идя в наступление на партийную бюрократию, Мао Цзэдун ослабил власть центрального правительства и аппарата Коммунистической партии Китая (КПК). На выполнение указов Мао население мобилизовывали многочисленные структуры, находящиеся вне КПК. Массовые ассоциации, революционные комитеты и «красные охранники» (хунвэйбины) организовывали специальные кампании, заставляя людей участвовать в них. В политической жизни царило идеологическое, экономическое и физическое насилие. Чистки, тюремное заключение, пытки, незаконные аресты, задержания, тайная слежка, увольнение, кампании по перевоспитанию, перевод диссидентов на низшие должности — все это запугивало как элиты, так и народные массы.

Мао играл роль харизматического лидера — социалистического пророка, идеолога–просветителя, поэта–мечтателя, военачальника, главы КПК и высоконравственного архитектора трансформируемого общества. Воспевая революционную борьбу, он перефразировал традиционный китайский фольклор, повествующий о крестьянских бунтах, в духе сказаний о социалистической модернизации. Великий Кормчий, он намеревался вести Китай к социализму, а в конечном счете и к коммунизму. Мао, Солнце Нового Китая, был светочем политического просвещения. Он говорил с массами языком, способствующим их сплочению вокруг новой политической культуры. Ученики считали его спасителем, уберегшим Китай от империалистов и внутренних врагов, мешавших социалистическому строительству. Подчиненные ему идеологи руководили толкованием священных текстов Мао Цзэ–дуна. С помощью произведений искусства, пьес, опер, танцев, а также политических кампаний эти пропагандисты доносили учения Мао до народных масс.

В результате политической мобилизации в ходе «культурной революции» процесс проведения политики начал замедляться. Распространение репрессий деморализовало людей, лишая ощущения личной безопасности и свободного доступа к информации, необходимый для принятия решений. Маоистский поход против бюрократии мешал четкому разграничению функций партии и правительства. Фракционные схватки за политическое главенство ставили проведение политики в патовую ситуацию. Колебания в программных положениях, изменения в интерпретации политических понятий и непостоянство в соотношении сил — все это мешало решительным действиям политических лидеров. В условиях, когда властные полномочия были децентрализованы и рассредоточены по регионам, провинциям, деревням, коммунам, производственным звеньям, чиновники низшего звена часто не выполняли директивы из центра. Поэтому после смерти Мао в 1976 г. возникло стремление к установлению более стабильной политической системы. Массы хотели отдохнуть от политики, правящие круги желали упорядочить процесс, нацеленный на активизацию масс. В числе новых приоритетов были не только развитие тяжелой промышленности, но и производства продуктов питания, потребительских товаров и услуг. Экономика Китая широко открыла двери для внешней торговли, капиталовложений и займов. По мере роста частных фирм, кооперативов, сельских, городских и совместных предприятий расширялась диверсификация видов деятельности.