Читать онлайн «Социализм. Экономический и социологический анализ». Страница 83

Сегодня почти всеобщей стала уверенность, что история ведет к социализму. От феодализма через капитализм к социализму, от господства аристократии через господство буржуазии к пролетарской демократии -- примерно так люди представляют себе неизбежное развитие. К обетованию о том, что социализм есть наша непременная судьба, многие относятся с радостью, другие принимают его с сожалением, и только немногие мужественные души -- с сомнением. Эта схема эволюции была известна и до Маркса, но только Маркс развил ее и сделал популярной. Кроме того, Маркс сумел встроить ее в философскую систему.

Изо всех великих систем немецкой идеалистической философии только системы Шеллинга и Гегеля оказали прямое и устойчивое воздействие на формирование отдельных наук. Из Шиллинговой философии природы выросла спекулятивная школа, некогда столь превозносимая и уже давно позабытая. [283] Гегелевская философия истории месмеризировала целое поколение немецких историков. [284] Люди по гегелевским рецептам писали всеобщую историю, историю философии, историю религии, историю права, историю искусства, историю литературы. Эти произвольные и зачастую эксцентричные эволюционные гипотезы также позабыты. Школы Шеллинга и Гегеля довели философию до полного ничтожества и лишили ее уважения, реакцией на что стало отрицание в естественных науках всего, кроме экспериментов и лабораторных анализов. Гуманитарные науки отклоняют все, что не является сбором и обзором источников. Наука ограничила себя исключительно сферой "фактического" и отвергла всякий синтез как ненаучную деятельность. Импульс к тому, чтобы еще раз пронизать науку духом философии, должен был прийти со стороны -- из биологии и социологии.

Из всех созданий гегелевской школы только марксистская теория общества была обречена на долгую жизнь. Но ее место было за пределами науки. Идеи Маркса как указующие направление исторических исследований оказались совершенно несостоятельными. Все попытки написать историю в соответствии с Марксовой схемой провалились. Исторические работы ортодоксальных марксистов, как Каутский и Меринг, не дали ничего нового и оригинального. [285] Это оказался только пересказ результатов, добытых другими, попытка увидеть мир через очки марксизма. Но при этом влияние марксистских идей распространяется далеко за пределы круга ортодоксальных молодых последователей. Многие историки, которые в политическом отношении никак не являются марксистскими социалистами, очень близки к этим идеям в своем понимании философии истории. Но как раз влияние Маркса вносит путаницу в их работы. Использование таких неопределенных выражений, как "эксплуатация", "стремление капитала к прибавочной стоимости" и "пролетариат", затуманивает взор и мешает беспристрастной оценке материала. Идея, что вся история есть просто подготовка к социалистическому обществу, толкает историков к искаженному толкованию источников.

Представление, что господство пролетариата должно прийти на смену господству буржуазии, основывается большей частью на том обозначении сословий и классов, которое распространилось после французской революции. Люди назвали французскую революцию и те изменения, которые она принесла в разные государства Европы и Америки, освобождением третьего сословия и полагали при этом, что теперь настала очередь четвертого сословия. Здесь важно не проглядеть тот факт, что понимание победы либеральных идей как классового триумфа буржуазии и толкование эпохи фритредерства как эпохи господства буржуазии предполагают, что все элементы социалистической теории общества уже доказаны. Но здесь перед нами немедленно возникает другой вопрос: следует ли считать, что то самое четвертое сословие, чей черед, как предполагается, уже наступил, и есть именно пролетариат? Не будет ли столь же или еще более оправданным видеть в нем крестьянство? Маркс, конечно, не мог сомневаться по этому поводу. Он считал решенным делом, что в сельском хозяйстве малые фермы будут вытеснены крупными предприятиями, а безземельные крестьяне станут батраками латифундистов. Теперь, когда теория о неконкурентоспособности среднего и мелкого крестьянства давно похоронена, возникает проблема, на которую марксизм ответить не может. Протекающая на наших глазах эволюция позволяет предположить, что господство должно перейти скорее не к пролетариату, а к крестьянству [324*].

Но и здесь решение должно основываться на суждении об эффективности двух социальных порядков: капиталистического и социалистического. Если капитализм не является порождением ада, как это представляется в социалистических карикатурах, если на деле социализм не является идеальным обществом, как это утверждают социалисты, тогда вся доктрина рушится. Дискуссия все время возвращается к той же точке, к фундаментальному вопросу: действительно ли социализм обещает более высокую производительность общественного труда, чем капитализм?

Раса, национальность, гражданство, принадлежность к сословию -- все это непосредственно влияет на действия людей. Вопрос о том, объединяет ли партийная идеология всех людей одной расы или одной национальности, всех граждан государства или членов сословия, не имеет значения. Сам факт существования рас, наций, государств или сословий в определенном смысле направляет действия людей, принадлежащих к данной группе, даже в отсутствие идеологии, общей для группы. На мышление и действия немца воздействует тот духовный склад, который он приобрел как член немецкой языковой общности. И здесь неважно, влияет ли на него идеология националистической партии. Будучи немцем, он мыслит и действует иначе, чем румын, мышление которого определяется историей румынского, а не немецкого, языка.

Идеология националистической партии есть фактор, вполне независящий от факта принадлежности к данной нации. Различные взаимно противоречивые националистические партийные идеологии могут конкурировать и сражаться за душу индивидуума; в то же время может и вовсе не существовать националистической идеологии. Партийная идеология всегда извне привносится в уже существующие социальные группы и особым образом изменяет поведение их членов. Общественное бытие не формирует в головах людей адекватные партийные доктрины. Партийные позиции всегда определяются теоретическими представлениями о том, что есть благо. При некоторых обстоятельствах общественная жизнь может делать человека предрасположенным к определенной идеологии, а партийные доктрины порой обладают свойством привлекать членов определенных общественных групп. Но следует всегда отличать идеологию от данного в общественном и природном бытии.

Общественное бытие само по себе идеологично, хотя бы в той степени, в какой оно есть продукт воли и разума человека. Материалистическая концепция истории глубоко заблуждается, когда полагает, что жизнь общества не зависит от мысли.

Если положение индивидуума в экономической жизни рассматривать как его классовое положение, тогда все вышесказанное относится и к классам. Но и здесь нужно различать, как влияет на человека его классовое положение и как на него же влияет политическая идеология. На жизнь банковского клерка воздействует занимаемое им положение в обществе. Но заключит ли он, что ему следует оправдывать капитализм или, напротив, что ему следует проповедовать социализм, определяется тем, какие идеи властвуют над ним.

Если понимать классы по-марксистски, как троичное деление общества на землевладельцев, капиталистов и рабочих, это понятие потеряет всякую определенность. Оно обращается в фикцию, нужную лишь для оправдания партийно-политической идеологии. Так же и понятия "буржуазия", "рабочий класс", "пролетариат" вполне фиктивны, а их познавательная ценность зависит от теории, которая их использует. Эта теория -- марксистская доктрина, утверждающая неразрешимость классовых противоречий. Если мы сочтем эту теорию неприемлемой, тогда никакие классовые различия и классовые противоречия в марксистском смысле просто не существуют. Если мы докажем, что при правильном понимании интересы всех членов общества не конфликтуют между собой, тем самым мы не только отвергнем как необоснованную марксистскую идею противоречия интересов, но и признаем лишенным всякой ценности самое понятие "класс", как оно фигурирует в марксистской теории. Ведь только в рамках этой теории имеет смысл классификация членов общества как капиталистов, землевладельцев и рабочих. Вне этой теории это столь же бесцельно, как и соединение всех блондинов или всех брюнетов, -- разве что мы вслед за некоторыми теоретиками расы решим, что цвет волос имеет особую важность как внешний признак или как конституциональное свойство.