Читать онлайн «Откуда пошел, как был организован и защищен мир». Страница 68

Хронологически "Брахманам" близки араньяки ("лесные книги"), как полагают, названные так потому, что тайный их характер требовал ухода в глухомань. Основное содержание араньяков - аллегорическое истолкование ритуала.

"Брахманы" не внесли в религиозную мысль Индии ничего принципиально нового. Эта некая систематизация вед, в сущности нарушающая их естественную целостность и угрожающая растворить религиозную экзальтацию и парение поэзии в мелочной обрядности. Вкрапленные в брахманы мифологические сюжеты находятся на службе у жреческой касты, используясь для объяснений происхождения ритуала. Реакцией на столь губительную формализацию стали упанишады - религиозные трактаты, авторы которых вернулись к идее о нерасчлененном единстве природы и человека, пронизывающей "Ригведу", и дали внутренней сущности бытия художественно-философское обоснование. И если "Ригведу" именуют "великим началом священного знания", то упанишады стали её великим концом - ведантой, соединив "услышанное" ("шрути") с другой традицией - "запомненным" ("смрити"). Всего известно более двухсот упанишад, древнейшие из них датируются VI - III вв. до н. э. Они написаны, как научные произведения, но имеют повествовательные вставки, подчас в стихах, диалоги между учителем и учениками, а также содержат аллегории и притчи.

Буквально термин "упанишады" восходит к санскритскому глаголу sad ("сидеть") и толкуется как "сидящие возле" (учителя), но, характеризуя смысл своего труда, древние авторы в пояснениях исходят из того, что упанишады "разрушают" природное незнание или, что одно и то же - "вводят" в "сокровенное знание". Упанишады - доступное лишь избранным учение о том, что видимый мир вещей, сам по себе лишенный значения, представляет собой продукт деятельности некогда породивших его высших сил. Веды были инстинктивным и поэтическим проникновением в смысл человеческого существования, в связь человека с огромным множеством богов и духов, обитающих в трех мирах. (К этому сюжету мы ещё вернемся.) Упанишады сводят все это многообразие к двум основным понятиям - Атману (субъективному, личностному, духовному началу) и Брахману (космическому, безличному абсолюту, пронизывающему собой все существующее), дополняющими друг друга вплоть до полного слияния. Атман мыслится как нечто более древнее и поэтому познанное, Брахман - как молодое и ещё нуждающееся в познании. Это взаимосвязанные и в то же время противоположные понятия - как знание и незнание, как сила, присутствующая во всех существах, во всем космосе, все созидающая и все в себе принимающая, и как то, что присутствует лишь в человеке и стремится к познанию и слиянию со всеобщим.

В соответствии со спецификой подходов в толковании Атмана и Брахмана выделяются четыре системы ведант: 1) теология, учение о принципе всего сущего, 2) космология, учение о проявлении принципа во вселенной, 3) психология, учение о вхождении его как мировой души, явленной в мир, 4) этика и эсхатология, учение о судьбе души при жизни и после смерти. В применении к мифологическим сюжетам вед вся эта система стремилась выявить скрытый в них сокровенный смысл и усилить их моральную направленность. Так, Пуруша, присутствующий в ведах в качестве первочеловека, жертвенного материала для создания мира, человечества, общества, трактуется в упанишадах как воплощение духа, сознания в его абсолютной противоположности первоматерии. Таким образом, в упанишадах ведийский обряд с его фетишистским или анимистическим истолкованием заменяется цельной философией, стремящейся объяснить, "откуда мы произошли, где мы живем и куда мы движемся... по чьему повелению мы существуем здесь то в страдании, то в удовольствиях, будет ли этому причина и время, или природа, или необходимость, или случайность, или элементы, или тот, который называется Пуруша, представляя собой верховный дух".

Более всего пострадали от абстрактизации космогонические представления вед и священных книг, ибо Атман в упанишадах рассматривается как единственная реальность, за которой нет ничего, и этот исходный пункт по сути исключал существование мира вне Атмана, ибо Атман и мыслился как мир. Поэтому космогония упанишад сводилась к выяснению роли Атмана в сотворении мира и его вхождению как мирового духа в отдельные души. Конкретно это выглядит следующим образом: "Мир тогда ещё не был создан, и он создавался в именах и образах... в него вплоть до кончиков ногтей вступал Атман, как нож входит всем своим острием". Или: "Атман возжаждал: я хочу быть многим, хочу разрастаться, и он создал весь мир и в него вошел". Или: "Вначале не было ничего, кроме Атмана, и не на что было бросить взгляд, и он решил: "Я буду создавать миры, и он создал эти миры: поток, пространство света, мертвое, воду"". Но Атман, таким образом, - не просто первоначальная одухотворенная материя, а материя, обладающая волей, способной принимать решения и их осуществлять. Создавался образный миф, единственным персонажем и действующим лицом которого был Атман.

Первоэлементом сотворенного мира считалась, в соответствии с "Ригведой", "правода", содержащая в себе землю, пространство света, небо, горы, богов, людей, диких зверей и домашних животных, птиц и прочие живые существа вплоть до червей, равно как и деревья, и все остальное в природе. Дальнейшим шагом мироздания, если бы авторы упанишад следовали своему источнику, должен был быть переход "праводы" в остальные элементы (в неорганическом мире их было пять: помимо эфира и ветра - огонь, вода и земля); но в этом случае творческие возможности Атмана приняла бы на себя вода, принизив его роль. Поэтому, несмотря на признание "праводы" первоэлементом, сообщается о сотворении сразу нескольких элементов, причем вода оказывается на четвертом месте - после эфира, ветра и огня: "Из этого Атмана возник эфир, из эфира - ветер, из ветра - огонь, из огня - вода, из воды - земля". Для перехода Атмана в органическую природу потребовалось введение ещё одного звена творения - Брахмана и вхождение в него Атмана как в индивидуальную душу "вплоть до кончиков ногтей". Таким образом, все живое создается Брахманом, который изображается как организатор социального бытия:

Как города, он создал двуногих,

Как города, он создал и четвероногих.

В города, как птица, вступил он,

В города, как гражданин, вступил он.

Органическая природа делится упанишадами на три класса: рожденные из яйца, рожденные из зародыша и живорожденные, к которым были в поздних текстах добавлены рожденные с хвостом. В каждом из этих созданий, будь то животное, насекомое, растение, обитает свой Брахман как проявление жизненной силы Атмана, ибо "джива атман" - это индивидуальная душа, проникающая во все живое. По отношению к ней вторичны даже боги, потому что Атман составляет и их сущность, выковывая прекрасные образы небожителей, как это делает кузнец, когда он использует драгоценные, а не обычные материалы. Впрочем, вхождение Брахмана во все живое мыслилось как внутренний, непостижимый процесс, подобно превращению сока цветов в мед, и сами творения остаются в неведении о предстоящей им метаморфозе, не зная, кто из них получится в следующей жизни - тигр или лев, волк или кабан, червь или муха.

Представление о возникновении человеческого рода и животных в одной из упанишад приобретает форму мифа такого же "научного" типа, какими были мифы Платона. Читая упанишады, мы можем найти в них и многое другое, созвучное Платону. Это и понимание души, и центральное место человека в мире. Божество Платона близко верховному богу упанишад, ведущему человека через мрак к свету. Разумеется трудно себе представить, что до Платона дошли идеи упанишад: видимо, появление мистической струи в том и другом учениях было естественным развитием философской мысли, совпавшим по времени.

Упанишады возникли в среде мудрецов-отшельников, для которых интеллектуальная деятельность стала не только профессией, но и способом общения с внешним миром. В связи с этим и внешний мир приобретает в них философскую окраску. Царь Видебхи Джанака, известный индийскому эпосу как могущественный воитель, превращается в мудреца, организатора и верховного арбитра публичных философских диспутов. На одном из них мудрец, засыпавший присутствующих вопросами о причине всех вещей и устройстве мира, получил в награду тысячу коров с золотыми слитками на рогах.

В соответствии с этим образом царь-философ, глядя на свою сгорающую в пожаре столицу, не испытывает сожаления, говоря: "Митхила горит, но в ней нет ничего моего".

Джанака был, скорее всего, реальным правителем, мифологизированным в упанишадах и героизированным в эпосе. В этом преображении реальных персонажей для тех, кто знаком с европейской историко-поэтической традицией, нет ничего нового: достаточно вспомнить эволюцию образа Александра Македонского. Отсутствие светской литературы типа летописей делает невозможным определение того, каким в действительности был Джанака в годы создания упанишад - как, впрочем, и все остальные их персонажи.