Читать онлайн «Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было». Страница 35

В качестве резюме уместно привести выразитель­ное высказывание А.Быкова и О.Кузьминой [36]: «Ле­тописи пишутся под диктовку победителей. Совре­менники, прочитав явную ложь в официальных доку­ментах, посмеются над убогостью и нелогичностью текста. А историки, через 500 лет прочитав этот же текст, примут его за чистую монету. И герой пре­вратится в предателя». Это они об Олеге Рязанском. А победитель татар на реке Воже превратится в Дон­ского. Это уже я о Дмитрии Московском.

Таким образом, сегодня мы имеем довольно пол­ную картину основных этапов формирования вели­кого куликовского мифа. В подражание СПИ Софонием создается художественное произведение о некой гипотетической великой победе над Степью, над Ор­дой. После смерти Дмитрия Московского его агиограф, следуя агиографической традиции фиксировать все, что имеет отношение к предмету агиографии, и превращать в факты его биографии не только реаль­ные события, но и, главное, чудеса и слухи о чудесах, вписывает в свое «Слово о житии» наряду с Вожской, также и Куликовскую битву, причем в его сознании, а как следствие и в «Слове о житии», они еще толком не разделены. Поскольку агиография в те времена не от­делялась от летописания, а была его составной и важ­нейшей частью, хотя бы вследствие того, что писались одними и теми же монахами, этот новый «факт биогра­фии» Дмитрия Ивановича естественным образом пе­рекочевал в Летописные повести. Сначала, в краткой редакции Повести, почти не отличаясь от оригинала в «Слове о житии», со временем этот «факт» усилиями московских летописцев обрастает все большими под­робностями и, наконец, через столетие в «Сказании» уже предстает развернутым мифом.

В целом картина достаточно ясная. Лишь предыс­тория формирования куликовского мифа все еще ос­тается белым пятном, хотя на этом пятне все же смутно прорисовываются первые пока, может быть, еще неяс­ные контуры. Попытаемся сделать их прорисовку.

Итак, жил-был во второй половине XIV века не­кий брянский боярин, поэт в душе и такой большой любитель книжной премудрости, что собирал не жа­лея сил и средств, по тем временам немалых, собст­венную библиотеку. Дело для рядового боярина со­вершенно невиданное, но ведь во все времена во всех сословиях встречались нетипичные представи­тели, одни отмеченные сатанинским клеймом, дру­гие – божественной печатью. Почему бы не найтись на всю Русь-матушку хотя бы одному-другому бояри­ну-книголюбу? Вот и нашелся в XIV веке на Брянщине один такой книгочей, который собрал какую-никакую домашнюю библиотечку. Почему именно на Брянщи­не? Да кто его знает, но, заметим себе, брянская зем­ля в XIV веке была отнюдь не захолустной окраиной и забытой провинцией, а прямой наследницей разо­ренной Батыем Черниговщины и, тем самым, одной из главных преемниц культурного наследия Киевской Руси. А ведь, как мы помним, именно с черниговской земли ушел в бесславный поход на Дон главный ге­рой СПИ, и именно на черниговской земле СПИ и его герои должны были быть особо почитаемы.

Может быть в том числе и поэтому, когда однажды появилась в библиотечке нашего брянского боярина древняя книга под названием «Слово о полку Игореве», до такой степени пришлась она ему по сердцу, что выучил он эту книжку почти наизусть и возмечтал сам написать нечто подобное. И душа звала, и руки чеса­лись, да вот беда – все не до того было: то дела, то попойки, то баталии; то с ордынцами, то с литвинами, то с московитами. Может быть даже во время долгих застолий пытался он напеть под перебор гуслей сво­им сотрапезникам какие-то отрывки, рождающиеся в хмельной голове, но утром, когда дрожащая рука тя­нулась не столько к перу, сколько к ковшу с рассолом, уже и вспомнить-то их было непросто, а там и вовсе выветривались они вместе с остатками хмеля. Так и не было бы боярину счастья, да несчастье помогло, – пришлось после очередного то ли ордынского, то ли литовского, то ли московского разорения бежать в чем мать родила на Рязанщину и ввиду отсутствия на чужбине средств к боярскому существованию перей­ти к существованию монашескому. Вот тут-то и осуще­ствилась наконец давняя мечта нашего книголюба: в своей тихой монашеской келье при трезвом понево­ле житье и благочестивом ничегонеделанье написалтаки бывший боярин свое собственное вожделенное «Слово» по образцу и подобию утерянного при бегст­ве с родины, но почти дословно сохраненного в па­мяти любимого СПИ. Ну, что касается подобия, то это, конечно, в меру способностей. Непросто, надо пола­гать, было дилетанту XIV века тягаться с профессиона­лом века XII. Хорошо удавались начинающему автору только цитаты из СПИ, которое он, благодаря трезво­му уму и ясной еще памяти, помнил едва ли не наи­зусть. С остальным было сложнее.

Придумывать свой оригинальный сюжет начи­нающий писатель не стал, взял уже готовый из СПИ. Следуя в своем творчестве за высокочтимым предше­ственником, новоявленный монах тоже написал про дальний поход на Дон русских князей, возжелавших отведать донской водицы и, конечно же, всенепре­менно из шлема, чтобы там в Диком поле добыть вой­ску почести, а князю славы и попутно отомстить нехо­рошим кочевникам за разорение и поругание родной земли. Оставалось только чуть подкорректировать эту канву с учетом реалий своего времени и найти за­мены действующим лицам среди современников.

Поскольку по задумке «Задонщина» должна была превзойти СПИ рангом главного героя, выбор на роль основного действующего лица был невелик. Реаль­ным героем нового донского похода против кочев­ников, по задумке обязательно великим князем, мог быть либо Ольгерд Литовский, либо Дмитрий Москов­ский: первый в исторически памятном прошлом на­нес сокрушительное поражение татарам на Синюхе, второй – совсем недавно на Воже. Остальные князья от ордынцев все больше драпали, если вообще реша­лись выйти на бой с ними в открытое поле. Не велик был выбор, но и не прост. Ко времени создания на­чальных вариантов «Задонщины» родная для ее ав­тора Брянщина уже четверть века входила в великое княжество Литовское, и осваивающий перо бывший брянский боярин вполне мог лично участвовать под командованием Ольгерда в славной битве 1362 года на Синюхе. Однако где-то в районе 1383 года, когда, если верить его собственным словам, этот экс-боя­рин, а в то время уже рязанский инок Софоний запи­сывал в своей келье «Задонщину», Ольгерда Литов­ского давно не было в живых. Из числа действующих князей оставался только Дмитрий Московский – на тот момент сильнейший из великих князей Залесской земли, всего пяток лет назад наголову разбивший та­тар на Воже, то есть не где-нибудь, а совсем рядыш­ком на Рязанщине. О такой битве, хотя возможно не во всех подробностях, обитавший на Рязанщине мо­нах не мог не знать. Как бы то ни было, в конечном счете автор «Задонщины» выбрал в качестве главного героя своего произведения Дмитрия Ивановича Мос­ковского. Помимо прочего такой выбор облегчал по­иск замены другому герою СПИ, Буй-тур Всеволоду, на чью роль сам собой напрашивался Владимир Сер­пуховской. Правда, в отличие от Всеволода Владимир приходился главному герою не родным, а двоюрод­ным братом, но нашему ли автору, поэту в душе, об­ращать внимание на такие мелочи? В «Задонщине» Владимир Серпуховской сразу превратился в брата Дмитрия Ивановича даже невзирая на разные отчест­ва: «Стародавние дела и жалость Русской земли опи­сал я по книжным сказаньям, а далее опишу жалость и похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу, и бра­ту его [выделено мной. – В.Е.], князю Владимиру Ан­дреевичу». И далее по тексту «Задонщины» Дмитрий обращается к Владимиру исключительно по-братски: «И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Брат [выделено мной. – В.Е.], князь Владимир Андреевич, пойдем туда, прославим жизнь свою, удивим земли, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Ис­пытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую!»». Тем же отвечает Дмитрию благодарный Владимир. А как же иначе, все как в СПИ.

Стоит обратить внимание на то, что в «Задонщи­не» пара «братьев», Дмитрий Московский и Владимир Серпуховской, дублируется другой парой, на сей раз настоящих (или сводных) братьев, Андреем и Дмитри­ем Ольгердовичами. Не исключено, что вторая пара – некий «реликт» более ранних версий «Задонщины», в которых в качестве главного героя мог выступать Ольгерд Литовский. Кстати, эти ранние версии творе­ния вполне могли родиться в голове будущего авто­ра «Задонщины», тогда еще боярина, и спеты на кня­жеских пирах при жизни Ольгерда задолго до Кули­ковской и Вожской битв. Но не пропадать же добру, и всплывшие в памяти инока Софония старые «нара­ботки» брянского боярина тоже нашли свое место в письменно зафиксированном тексте.