Читать онлайн «Нет блага на войне». Страница 42

В этом документе для нас самым важным будет упоминание о «подчиненных Жукова». Разумеется, маршал и командующий фронта не сам ползал по развалинам «дворцов и особняков» в поисках добычи, для таких дел существовали полковники из его свиты. Но и полковники не самолично курочили сейфы в ювелирном магазине и не собирали «шкурки обезьяньи и каракульчевые». Практическая работа поручалась майорам и капитанам, которые брали с собой — для порядка и охраны — взвод автоматчиков под командованием лейтенанта, а у лейтенанта был водитель на «виллисе», младший сержант, и тоже парень не промах. Серьги с бриллиантами сержантам приходилось, увы, сдавать начальству, но кое-какая мелочовка и у них в карманах завалялась… Вся эта «логическая цепочка» давно уже имеет в русском языке ясное и вполне однозначное объяснение: «Рыба гниет с головы».

Исключительно и только с головы. При таком поведении старших командиров младшему сержанту можно было зачитать сколько угодно и каких угодно приказов. Это мало что меняло в ситуации, когда Устав был негласно заменен на «понятия». С этого момента Красная Армия начала стремительно меняться. Даже внешне:

«…Красочный, живописный вид имела эта лавина войск, двигавшихся с востока на запад. Танки, задымленные, забрызганные грязью, были покрыты пестрыми, яркими коврами, а на коврах сидели чумазые танкисты в черных, пропитанных машинным маслом бушлатах. Кто-нибудь вытаскивал из-за пазухи бутылку и, запрокинув голову, пил из горлышка, — передавал соседу и хриплым голосом, стараясь перекричать грохот мотора и скрежет гусениц, выкрикивал слова песни…

Орудийная прислуга, удел которой — трястись на зарядных ящиках, обложилась мягкими диванными подушками, вышитыми шелком, и чувствовала себя превосходно: пиликала на немецких губных гармониках, растягивала меха аккордеонов, богато отделанных перламутром и серебром.

В потоке танков, орудий, автомашин, армейских двуколок нередко попадалась старинная помещичья карета — крытая, с зеркальными дверцами и фонарями, или длинное ландо с лакированными закрылками. В каретах сидели молоденькие офицеры и солдаты — в шинелях с погонами, автоматами через плечо, но в цилиндрах и с зонтиками…»

Действительно, вид был очень красочный. Как пишет И. Гофман, «Красная Армия находилась в состоянии нарастающего одичания… советские солдаты перешли к тому, чтобы вместо предписанного головного убора надевать наполеоновские шляпы, носить трости, зонтики, резиновые плащи, тем самым все больше приобретая вид грабителей и мародеров». Можно ли верить немецкому «историку-неофашисту»? Можно и нужно, потому как далее Гофман цитирует сохранившиеся в военном архиве Германии приказы. Например, приказ № 006 Военного Совета 2-го Белорусского фронта от 22 января 1945 г., в котором констатировалось, что «наряду с ограблениями, мародерством, поджогами наблюдается массовое пьянство… машины загружены всевозможными предметами домашнего обихода, захваченным продовольствием и гражданской одеждой до такой степени, что стали обузой для войск, ограничивают свободу их передвижения и снижают ударную силу танковых соединений». Про кареты, цилиндры и зонтики упоминалось и в приказе командующего 1-го Украинского фронта маршала И.С. Конева от 27 января 1945 г., где отмечалось также, что в ходе проверки были выявлены танки, забитые награбленным барахлом до такой степени, что не оставалось места для экипажа.

Повальное мародерство стало делом настолько привычным и обыденным, что даже в официальном сообщении Главного трофейного управления Красной Армии в общем перечне «военных трофеев» были упомянуты 60 тыс. роялей и пианино, 460 тыс. радиоприемников, 190 тыс. ковров, 940 тыс. предметов мебели, 265 тыс. настенных и настольных часов. Что же касается часов наручных и карманных, «сбор» которых весной 45-го года приобрел в Красной Армии характер массового помешательства, то количество этих «трофеев» не поддается никакому исчислению…

Воинская дисциплина в известном смысле чрезвычайно схожа с беременностью: она или есть, или её нет. Промежуточное состояние не предусмотрено. И если в армии стало «можно» выбить дверь прикладом, ворваться в дом, содрать с ушей перепуганных женщин золотые сережки, перевернуть все вверх дном в поисках злосчастных часов и выпивки, то уже очень тонкая грань отделяла такие действия от следующих шагов в деле «мщения за поруганную советскую землю». А приказы? Да, приказы были; тех, кто на свою беду попал «под горячую руку», могли сурово наказать. Один из таких случаев красочно описан в автобиографической повести М.М. Корякова (отрывок из которой был процитирован выше). Борьба за дисциплину выглядела так:

«…Солдат стоял перед полковником навытяжку в сдвинутой на затылок черной дамской шляпке, украшенной цветами и фруктами. В карете, которую солдат увез со двора какого-то силезского помещика, лежала желтая свиная туша, а к фонарям были подвязаны задушенные куры.

— Курятины захотел? Свинины? Ты нашим советским пайком недоволен? — кричал полковник и ударял солдата по щеке рукой, затянутой в лайковую перчатку. — Тебе приказ товарища Сталина от 19 января читали?

— Читали, товарищ полковник, — отвечал солдат, бледнея.

— Приказ командующего фронтом тоже читали?

— Читали, товарищ полковник.

— Так чего же ты, туды-т-твою мать! — рявкнул полковник и посмотрел пьяными, бычьими глазами по сторонам, ища, что бы такое сделать солдату. Взгляд его наткнулся на курицу, болтавшуюся на веревочке у фонаря, и он сорвал одну, хватил за шейку и наотмашь ударил курицей по лицу солдата.

Полковник был пьян. В «виллисе» на сиденье, застланном ковром, лежала пузатая, оплетенная прутьями бутыль. Покачиваясь, широко расставляя ноги, он подошел к «виллису» и, влезая, погрозил солдату:

— Ты у меня будешь уважать приказы товарища Сталина! Я тебя научу!»

Правды ради надо отметить, что этому полковнику крупно повезло — он был пьян, а солдат трезв. С пьяными советскими солдатами в «поверженной Германии» лучше было не связываться. Тот же Коряков (боевой капитан, прошедший всю войну от Москвы до Силезии) пишет:

«На Вильгельмштрассе в Бунцаау я пережил ночь, самую страшную в моей жизни. Ни под бомбежками, — скажем, на Волыни, где в одну ночь снесен был полностью город Сарны, — ни на переднем крае под огнем немецких шестиствольных минометов, нигде не испытал я такого страха, как тут, в этом мирном немецком квартале… Мы легли спать в десять вечера. Дверные замки были поломаны, к дверям приставили стол, ведра с каменным углем. Не прошло и полчаса, как дверь зашаталась, баррикада поехала… Танкисты… Шестеро. Не одни солдаты, но и офицеры. Пистолеты наружу, за поясами. Нимало не обращая на меня внимания, протопали вверх по лестнице. Наверху, над потолком, раздались женские крики, плач детишек. В волнении стал я одеваться. Девушка и старики Вюнш умоляли меня не ходить туда: убьют! Минувшей ночью убили офицера городской комендатуры, пытавшегося помешать насилию. Всю ночь мы слушали в страхе крики несчастных женщин, плач детей и топот, топот тяжелых солдатских сапог над головой…»

Личные воспоминания М. Корякова вполне подтверждаются документами немецких военных архивов. Так, 10 февраля 1945 г. на сторону противника перешел капитан Б., командир батальона 510-го стрелкового полка 154-й стрелковой дивизии. Свой поступок — достаточно неординарный для последних недель войны — он объяснил тем, что застрелил двух своих подчиненных, застигнутых в момент группового изнасилования немецкой девочки, и «не мог более смотреть, как красноармейцы обращаются с гражданским населением». Попавший в плен младший лейтенант из 287-й стрелковой дивизии на допросе показал, что несколько офицеров его части, попытавшихся воспрепятствовать насилию над гражданским населением, были застрелены распаленными красноармейцами. Напротив, капитан Е., командир батальона из состава 4-го гвардейского танкового корпуса 2 февраля 1945 г. застрелил своего подчиненного, который попытался было заступиться за изнасилованную капитаном Е. женщину. В поселке Гермау, занятом частями 91-й гвардейской стрелковой дивизии, советский военный комендант в целях спасения немецких женщин от насилия собрал их в помещении церкви и выставил вооруженную охрану, которой было приказано в случае необходимости стрелять по красноармейцам…

У «нарастающего одичания» Красной Армии была еще одна причина — радикальная смена состава и человеческого «качества» призывного контингента.

Велика Россия, но и она не могла до бесконечности кормить миллионами молодых мужчин прожорливое чудовище многолетней войны. Без малого пять миллионов человек находилось в составе Вооруженных Сил СССР уже к моменту начала войны. По Указу Президиума ВС СССР от 22 июня 1941 г. было мобилизовано 10 млн человек. Затем, по постановлению ГКО от 11 августа 1941 г. — еще 4 миллиона. Осенью 41-го призывали уже родившихся в 1890 г., т. е. пятидесятилетних мужчин. Еще 2 миллиона поступило в армию через т. н. «народное ополчение».