Читать онлайн «Дело Рихарда Зорге». Страница 48

Германское посольство в Токио, по словам Зорге, было удивлено, но не очень встревожено. Дирксен и Отт (недавно произведенный в генерал-майоры) предсказывали, иго сражения вскоре подойдут к концу.

«Дирксен и Отт были настроены оптимистично, утверждая, что Гоминдан необычайно слаб. Но я придерживался мнения, что враждебные действия будут продолжаться еще долго и что силу Гоминдана не следует недооценивать.

Ни Дирксен, ни Огг не соглашались со мной. Однако ход событий обернулся так, как я и предсказывал. И потому и Дирксену, и Отту пришлось признать, что я был прав, и мои акции в посольстве соответственно выросли».

Предсказание Зорге о продолжении японо-китайского конфликта несло на себе отпечаток мнения Одзаки. Однако это не говорит о том, что Зорге не мог иметь независимого мнения, частично основанного на его выводе, что японская национальная экспансия пойдет скорее на юг — в Китай и дальше, нежели на север. Однако, интерпретация событий Одзаки была много весомей, по большей части потому, что ныне Одзаки тесно общался с людьми из ближайшего окружения принца Коноэ, ставшего в июне премьер-министром Японии.

Одзаки мог заверить Зорге в том, что в Кабинете Коноэ имело место несовпадение взглядов на то, стоит или нет более энергично продолжать операции на севере Китая. Сам Одзаки не питал иллюзий относительно природы этого столкновения. Он сразу сказал Зорге, что оно непременно перерастет в крупномасштабную войну и не ограничится пределами Китая и Японии.

Поскольку бои на севере Китая ширились и в августе докатились до Шанхая и поскольку локальные боевые действия выросли в войну, которую японцы называли «китайским инцидентом», Зорге и Одзаки начали встречаться чаще. Теперь они старались увидеться друг с другом раз в несколько дней, большей частью в ресторанах. Но, по словам Зорге, «чем дальше, тем труднее становилось найти новое место для встречи. Я редко ходил в иностранные рестораны, но когда делал это, то только с Одзаки».

В Японии бытует миф, что Зорге и Одзаки встречались почти ежедневно, беседуя в вестибюле «Империал-отеля». В действительности же именно этого места Зорге всячески избегал, поскольку бар и вестибюль «Империала» всегда кишели полицейскими и шпиками.

Общение Одзаки с людьми из окружения принца Коноэ стало более интенсивным, в частности, после его поездки на конференцию Института Тихоокеанских отношений в Йосемите. Сайондзи Кинкацу знал Коноэ и действительно часто обращался к нему, поскольку в то время Сайондзи хоть и не занимал какой-либо официальной должности, но был в курсе всего, что творилось в политическом мире. Он интересовался политикой и — как он называл это — пытался «помочь Коноэ, поощряя различных людей к сотрудничеству с ним».

Ушиба, школьный товарищ Одзаки, также ездивший в Йосемит, стал одним из личных секретарей Коноэ. Дружба между Одзаки и Ушибой, сложившаяся в ходе поездки в Америку, поддерживалась и крепла и после возвращения делегации в Японию.

Но более важным в тот период оказалось общение Одзаки с главным секретарем кабинета Коноэ, Казами Акирой. Одзаки познакомился с Акирой через организацию, известную как Общество исследования Сева, существовавшую на пожертвования, владевшую недвижимостью и имевшую свой управленческий персонал. Основано это общество было в ноябре 1936 года друзьями и поклонниками принца Коноэ, и главной его целью была выработка рекомендаций по проблемам японской внутренней и внешней политики с тем, чтобы Коноэ мог иметь пусть неофициальное, но квалифицированное мнение и мог проконсультироваться, когда придет время Коноэ занять офис премьер-министра, что непременно случится. В этом были Уверены его друзья.

Коноэ отказался стать премьер-министром после февральского мятежа. Но это лишь усилило всеобщее желание видеть его в кресле премьера. Он был наиболее предпочтительной фигурой по многим причинам. Армия надеялась использовать его в своих целях как уважаемую марионетку, при этом будучи уверенной, что он находится на ее стороне. Либералы считали его своего рода оплотом против фашизма. А остальная публика полагала, что поскольку он происходит из самой превозносимой ветви древнего дома Фудзивара, то может выступить как незаинтересованная сторона, свободная от амбиций, что резко контрастировало бы с генералами, адмиралами, партийными политиками и бюрократами, занимавшими посты премьеров в предыдущие десять лет. И, кроме того, он был еще относительно молод — в 1937 году ему было сорок шесть лет. Среди его друзей и поклонников можно было найти людей почти всех оттенков мнений — от консервативных до правых и интеллектуалов-социалистов. Он был неясной привлекательной фигурой, рожденный на тысячу лет позже своего времени.

Большинство членов Общества изучения Сева, в которое входили лучшие умы Японии, можно было описать как сторонников либерального мировоззрения. В условиях Японии это подразумевало проведение политики, во многом сходной с политикой английских консерваторов между войнами. Как патриоты своей страны, они уважали монархию и старались уделять внимание армии и флоту. Они испытывали некоторое презрение ко многим, если не ко всем партийным политиканам. Но они пугались и негодовали, когда речь шла о том властном давлении, которое имело место со стороны двух военных служб, особенно армии. С их стороны это было и тщетно, и небезопасно — противиться армии и ее требованиям, и похоже, что благоразумие диктовало им показную уступчивость в отношении дрейфа к тоталитаризму дома и военной агрессии за рубежом. Лишь так можно было вернуть руководителей японской армии — пусть ненадолго, пусть иногда — на путь умеренности и здравого смысла. Такова была иллюзия, разделяемая, по-видимому, и самим Коноэ[77].

Казами Акира был ведущей фигурой в группе по изучению Китая в Обществе Сева, в которое Одзаки вступил весной 1937 года. Казами был старше Одзаки — он родился в 1886 году — и проявлял активный интерес к китайским делам, когда Одзаки был еще мальчиком. Одзаки тянуло к этому старику, и симпатия была явно взаимна. О степени близости между ними можно судить по собственным словам Одзаки:

«Посторонние считали меня, как я всегда чувствовал, своего рода кадровым офицером при Казами.

У Казами был замечательный политический инстинкт. Он никогда откровенно не выражал свои собственные взгляды. Он выражал их лишь окольным путем, и потому было необходимо понимать стиль его мышления и чувствовать его, чтобы знать, что он действительно думает. И я развил в себе способность судить об общем направлении его мыслей по лаконичным высказываниям или же по тому, что он оставлял недосказанным, о чем умалчивал».

Одзаки продолжает:

«Зорге часто спрашивал меня, каково мнение Казами по основным вопросам, и я обьино давал мгновенный ответ. Именно благодаря моему ежедневному контакту с Казами, я мог представить себе, о чем он думает».

И потому в отношении политического аспекта китайского инцидента Одзаки едва ли мог найти лучший источник информации. А поскольку он был вхож в круг друзей Коноэ к нему фактически относились как к одному из них.

Именно Казами летом 1938 года пригласил Одзаки стать временным консультантом Кабинета («шокутаки») — специалисгом-экспертом или временным сотрудником, не получающим регулярной платы в организации, которой он служит. Термин этот имеет весьма расплывчатое толкование. Он может обозначать и человека, чьих советов ищут очень редко и лишь по весьма специфическим вопросам. Это также могло подразумевать и должность ассистента-исследователя, никогда не консультировавшего по вопросам политики. Положение Зорге в германском посольстве задолго до того, как он стал редактировать ежедневный бюллетень новостей после начала войны в Европе, можно было описать без слишком большой натяжки, как должность этого самого консультанта-«шокутаки». Когда Одзаки был назначен советником Кабинета, он получил официальное письмо, содержащее следующую фразу: «Настоящим поручаем вам исследовательскую работу».

Но, как пишет сам Одзаки, настоящей его работой было «помогать Казами — и более ничего определенного».

«Я изложил Казами свои взгляды на Китай… У меня никогда не было намерения реализовать свои политические идеи, пользуясь моим положением советника Кабинета. Все, что я делал — это давал конкретные советы по конкретным вопросам, одновременно получая точную и ценную информацию. Нет нужды говорить, что информацию, полученную в Кабинете, я передавал Зорге. У меня был свободный доступ к документам в офисе главы секретариата (Казами) и других секретариатов».

На протяжении всего этого периода — с февральского мятежа 1936 года и до войны в Китае летом 1937 — Мияги исправно снабжал Зорге потоком информации по огромному кругу вопросов: экономических и социальных, а также политических и военных. Его отчеты основывалось на информации от субагентов, собственных наблюдениях и чтении, а также на том, что он слышал от друзей или случайных знакомых.