Читать онлайн «Империализм от Ленина до Путина». Страница 12

Так получилось, что имя Сталина ассоциируется именно с тем периодом, когда дело коммунизма двигалось вперед с опорой на бюрократию. Как относится к этому? Хорошо это или плохо?

Как и всякое историческое явление, социалистическая бюрократия – это не хорошо и не плохо, она возникает как необходимое условие становления социализма, особенно в отсталой стране, и должно вместе с государством, деньгами и прочим наследием классовой цивилизации занять свое место в историческом музее рядом с ручной прялкой и каменным топором. Но в определенный период и каменный топор и ручная прялка были серьезными факторами прогресса.

«История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества; совершенное общество, совершенное «государство», это – вещи, которые могут существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей. Каждая ступень необходима и, таким образом, имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в ее собственных недрах»[28]. Этот фрагмент «позднего» Энгельса как будто специально направлен против антисталинистов и поверхностных «сталинистов», которые не видят оправдания для диктатуры пролетариата сталинский период или, напротив, делают из нее мерку для всех времен и народов. Здесь в предельно общей форме выражено и наше отношение к периоду Сталина.

Вопрос заключается только в том, когда же эта система изжила себя? «У нее [диалектики], правда, есть и консервативная сторона: каждая данная ступень развития познания и общественных отношений оправдывается ею для своего времени и своих условий, но не больше»[29], – пишет Энгельс. Но, когда наступило это «но не больше»? Когда именно «сталинская бюрократия» стала оковами на пути к коммунизму?

Собственно, здесь мы должны выйти за пределы периода жизни Сталина и обратиться к позднесоветским временам, когда, по нашему мнению, были созданы условия перехода к высшим стадиям коммунистического общества.

Коммунизм требует развития производительных сил. Однако производительные силы – это не только и не столько техника и технология. Это – производительная сила Человека вообще, способность продуктивно преобразовывать природу, общественным образом производя самого себя.

Деятельность человека орудийна, то есть осуществляется при помощи орудий труда, от степени развития которых зависят, в конечном счете, те отношения, в которые вынуждены вступать между собой люди, вся структура общественного организма.

В области развития орудий труда в конце 50-х – начале 60-х происходит революция, которая приводит к созданию вычислительных машин.

Поскольку коммунистические отношения не вызревают в недрах капиталистического общества, а сознательным образом формируются, для социализма особую роль приобретает план, учет, контроль. Вычислительная техника радикально сокращает общественно необходимое рабочее время, которое общество должно резервировать специально на дело администрирования. Более того, сам процесс управления обществом упрощается, переходит с «кустарного» на «фабричный» способ своего осуществления.

Таким образом, уже после смерти Сталина общественная производительная сила доросла до той стадии, когда возможность действительного уничтожения частной собственности замаячила на горизонте. Но тут руководство КПСС сделало все, чтобы не дать этой возможности превратиться в действительность. Наоборот, было ликвидировано и формальное обобществление средств производства, реставрация капитализма.

В таком подвешенном состоянии, когда возможность прорыва в Царство Свободы уже появилась, а сила Царства Необходимости все еще велика, общество поразило небывалое до тех пор напряжение. Советское общество стало невыносимым, зависнув на полпути в коммунизм. «Действительное отчуждение человеческой жизни остается в силе и даже оказывается тем большим отчуждением, чем больше его сознают как отчуждение…»[30] – пишет Маркс.

В предыдущий, «сталинский» период возможности еще не было. Поэтому и тяготы бюрократического способа управления обществом и жертвы сносились обществом с точки зрения современного наблюдателя чрезвычайно легко. Эти жертвы оправдывались не только «диалектикой» для «определенной степени развития», но и общественным сознанием. Вовсе не из-под палки рождались положительные образы руководителей-коммунистов в советской литературе и кино тех лет. И вовсе не случайно эти образы стали отрицательными в 60–70-е годы. В брежневском кино, несмотря на то что органы идеологического контроля ничуть не ослабли со времен Сталина, мы найдем не много положительных образов руководителя – все сплошь чинуши, ретрограды, тупицы.

Так общество воспринимало появление возможности перехода к такому способу существования, когда не будет руководителей по профессии, чиновников, когда люди коллективно будут решать вопросы своей собственной деятельности, а не выделять для этого из своих рядов особую касту управленцев. Бюрократия стала реакционной, стала помехой на пути в коммунизм, и искусство почувствовало это быстрее политики.

Послевоенное тридцатилетие развития капитализма представляется его идеологам «золотым веком» преуспевания и беззаботного времяпрепровождения в «государстве всеобщего благоденствия». И хотя «золотой век» и был географически строго ограничен ведущими государствами Европы и Северной Америки, а остальная часть планеты имеет веские основания назвать этот «век» как-то иначе, тем не менее «социальное государство» существовало. Конечно, оно обладало далеко не всеми теми достоинствами, которые ему приписывались его апологетами, но то, что реально «работало» в западном мире с конца Второй мировой войны до середины 70-х, должно быть понято.

Также должны быть поняты и причины краха «социального государства» в 70-е годы. Они вовсе не сводятся к злой воле Тэтчер и Рейгана, а являются продуктом развития внутренних противоречий кейнсианской экономики. Единственным вариантом разрешения этих противоречий в рамках капитализма и стал неолиберализм. Но был и другой, выводящий общество за рамки капитализма вариант, тот, который существовал в качестве возможности в период всемирной революционной ситуации 1968–1973 годов, но так и не был реализован.

Основой нового экономического порядка, под знаком которого прошло кейнсианское тридцатилетие, в значительной мере стало перенесение конвейерных технологий, развитых американским капитализмом еще в 1920-е годы, в Европу. Раньше Европа отгораживалась от этой более высокой производительности протекционистскими барьерами. Также были сняты внутренние перегородки для движения капитала и товаров в самой Европе. Создание «общего рынка» началось со снятия таможенных барьеров для продукции угольной и сталелитейной промышленности, конкуренция в которой рождала борьбу за Рурский бассейн между Францией и Германией. Затем таможенные барьеры были сняты для продукции других отраслей.

Эти трансформации заложили основу нового экономического роста, настоящий капиталистический бум, продолжавшийся с 1945 по 1973 год.

Нетрудно заметить, что этот период совпадает с А-фазой «длинного» капиталистического цикла, характерной особенностью которой и стал очень быстрый рост капитализма. Среднегодовой уровень роста 16 ведущих европейских капиталистических стран составлял:

в 1900–1913 гг. – 2,9 %,

в 1913–1950 гг. – 2 %, а

в 1950–1973 гг. – 4,9 %.

Рост производительности труда составил в те же годы соответственно 1,8 %, 1,9 % и 4,5 %.

То, что этот рост был вызван прежде всего экспортом прогрессивных технологий, развитых в США, показывают следующие цифры. С 1913 по 1973 год производительность труда росла в Соединенных Штатах на 2,4 % в год. В то время как в Германии она росла на 1 % в год с 1913-го по 1950-й и на 5 % в 1950–1973 гг., в Британии, соответственно, – на 1,6 и 3,2 %, в Японии – на 1,7 и 7,6 % и в Италии – на 1,7 и 5,5 %.

Но технологические усовершенствования не будут работать без соответствующих изменений экономической структуры, производственных отношений. «Конвейерный» капитализм требовал качественно иного участия государства в экономической жизни. «Кейнсианство» становится из экстренной меры спасения от кризиса, какой она была в 1930-е годы, нормой.