Читать онлайн «Инквизиция: царство страха». Страница 46

Бальтазара, который продолжал скрываться в Мехико, а также Франсиско Родригеса де Матоса, мужа Франсиски и отца ее детей, который к тому времени уже умер, приговорили к символическому сожжению в изображении на аутодафе 25 февраля 1590 г.[703]

Для настоящих еретиков, Франсиски и ее детей, этот приговор был строгим наказанием. Но в нем не было ничего необычного в мире, где инквизиция оказалась столь могущественной.

Для губернатора Карвахала приговор сделался непереносимым унижением. Ведь это человек, который сумел создать собственную небольшую империю, потратил всю свою жизнь, чтобы бежать от ужаса, который инквизиция обрушила на его родственников в Португалии и на островах Кабо-Верде. Он сам присоединился к войскам империи, используя это в качестве средства самосохранения.

Луис-старший добился процветания. Но империя всегда может повернуть все силы разрушения внутрь. И она уничтожила его.

Вскоре после аутодафе он скончался в тюремной камере, ожидая изгнания из Нового Света, где надеялся обрести спасение.

Пока инквизиция совершала нашествие на Испанскую Америку, для португальских амбиций на куске этого континента, в Бразилии, все складывалось иначе. У гостей Бразилии часто возникало ощущение, что они попали в некий земной рай[704]. Солнечные лучи здесь были самыми золотистыми, звезды на небесах вызывали ощущение настоящего счастья[705]. Европейцы называли Бразилию «лучшей провинцией для жизни людей во всей Америке, свежей и невероятно плодородной, радостной и приятной для человеческого глаза»[706]. Все пространство было покрыто «очень высокими и густыми лесами, орошалось ручьями и реками во множестве прекрасных долин». В реках и в море рыбы оказалось достаточно, чтобы прокормить людей, не используя мяса вообще[707].

Эта Бразилия была настолько изобильным местом, что туземные индейцы из племен тупинамба часто доживали до ста или даже до ста двадцати лет[708]. У аборигенов, которые, как правило, ходили обнаженными, нижняя губа украшалась вставленной в нее костью, а тело богато татуировалось. Этих людей, которых считали беззаботными, часто видели с «мараки» — емкостями для воды, сделанными из тыкв[709].

В прекрасной Бразилии, в отличие от Гоа и испанских трибуналов в Картахене, Лиме и Мексике, во время правления португальцев никогда не было официального учреждения инквизиции.

Сначала это казалось чем-то аномальным. Начиная с 1540-х гг. и далее в Бразилии имелись люди, чьи дела хорошо документированы — конверсос, тайно исповедующих иудаизм[710]. К 1553 г. обвиняемые бежали от инквизиции в Бразилию[711]. Эта территория, как казалось, является классической для учреждения трибунала. Однако причина его отсутствия совершенно понятна, она стала ударом в самое сердце этой политизированной организации.

В отличие от великих цивилизаций ацтеков в Мексике и инков в Перу, португальцы не обнаружили в Бразилии иерархически организованного общества с уже существующими властными структурами. Более того, не было и крупных золотых или серебряных копей, как в Мексике или Перу. Поэтому в ходе XVI века португальцы извлекали свое богатство из торговли азиатскими специями. А Бразилия имела меньшее значение[712]. Только после увеличения доходов с плантаций сахарного тростника на этой территории португальская корона обратила внимание на свою колонию в Америке.

В июле 1621 г. верховный инквизитор Португалии написал королю, что в силу увеличения численности населения Бразилии было бы очень хорошо разместить там постоянных представителей инквизиции[713]. Но к тому времени делать что-либо подобное оказалось уже поздно. Иберийские власти находились под постоянно нарастающей угрозой со стороны голландцев и англичан. Португалия больше никогда не сможет собраться с экономическими силами, чтобы учредить новый трибунал. Требовалась политика, основанная на реальности и материальных потребностях. И пришлось признать: арест богатых конверсос в Америке приведет к большому ущербу, но не принесет ничего хорошего.

Отсутствие постоянного трибунала в Бразилии свидетельствует о том, что инквизиция в огромной степени зависела от насущных требований, предъявляемых временем. Они заставляли ее двигаться в направлении, противоположном поставленной перед ней задаче. Трибуналы часто несли убытки, что отрицательно сказывалось на королевских ресурсах[714]. Это означало, что необходимо сосредоточиться на такой деятельности, которая обеспечила бы наибольший доход. Именно по этой причине испанцы стремились учредить трибуналы в Америке, игнорируя Филиппинские острова, а португальцы в первую очередь обратились к Гоа, проигнорировав Бразилию.

Инквизиция стала жертвой материальных ценностей, хотя и заявлялось, что они — ниже ее достоинства. И мучительным образом (характерным для нее), организация по проведению преследований способствовала поощрению богатства и его накоплению.

Но как только португальские власти поняли потенциальное значение своей американской колонии, их отношение к ней начало меняться. В 1591 г. из Лиссабона в столицу колонии Баию направили представителя инквизиции Эйтеро Фуртаду де Мендонку с широкими полномочиями отпускать грехи, расследуя правильность веры в Баие и в Пернамбуко.

В течение четырех следующих лет Мендонка завел 285 дел в Баие и 271 дело в Пернамбуко[715]. В Олинде, столице провинции Пернамбуко, он даже провел два аутодафе в силу полномочий, данных ему в Португалии[716]. Однако эти усилия привели инквизицию в Португалии почти что к банкротству. Ему приказали прекратить свой визит и не беспокоиться о посещении передовых постов в Африке, что тоже входило в полномочия Мендонки по отпущению грехов, когда в 1591 г. он покинул Лиссабон[717].

И вновь на передний план выступили финансовые трудности в процессе пресечения ереси.

Но ни одно положение из перечисленных ранее нельзя трактовать в том смысле, что влияние инквизиции в Бразилии стало незначительным. После визита Мендонки в 1591 г. до середины XVII века сотни конверсос обвинили в исповедании иудаизма[718]. Хотя экономические проблемы Португалии привели к тому, что официальные визиты вновь последовали только в 1618 и 1627 гг.[719], инквизиция в получении информации и при арестах могла положиться на сеть своих комиссаров и шпионов. Она хватала, как правило, конверсос из высших слоев общества — тех, что вступали в браки с португальской аристократией. Более бедных конверсос, которые имели тенденцию заключать браки с африканцами и индейцами, часто игнорировали[720].

К концу XVII и началу XVIII вв., когда открытие золота в Минас-Герайс сделало юг Бразилии богаче ее севера, инквизиция перевела основное внимание на районы вокруг Рио-де-Жанейро[721]. Всех обвиненных в иудаизме продолжали отправлять в Лиссабон для сожжения еще и XVIII веке[722].

Чрезвычайно огромные пределы досягаемости, которых достигли португальская и испанская инквизиции к концу XVI века, выделяет это учреждение как особую форму преследований на фоне предшествующих. Более того, многие из практик, которые осуждались к 1600 г., не были связаны с целями, поставленными в самом начале, при борьбе с организованной ересью конверсос (в основном, воображаемой) в Испании XVI века.

То, что так успешно экспортировали и успешно развивали, было представлено идеей. Идеей нетерпимости.

Аутодафе 1590 г. достигло всех желаемых результатов: губернатор Карвахал был унижен и вскоре после этого умер, члены его семьи, исповедовавшие иудаизм, покаялись в своих грехах и преступлениях против веры. Когда Франсиска де Карвахал отслужила наложенную на нее епитимью, она обратилась с прошением, нельзя ли перевести ее сына Луиса-младшего в монастырь, расположенный ближе к семейному дому в пригороде Тлателолко.

В Тлателолко жили в основном индейцы. Франсиска сообщала, что мужчина необходим в доме. Она подала свое прошение через монаха Педро де Ороса, которого инквизиция просила надзирать за семьей.

Разрешение пожаловали, Луиса перевели в школу для «знатных индейцев», где он стал работать, обучая их латыни. Он спал в доме своей матери, который находился почти напротив[723].

Во всем, что касалось Педро де Ороса, семья Карвахалов казалась образцовыми обращенными, а примирение с церковью выглядело искренним. Ежедневно они слушали литургию. Карвахалы исповедовались и приобщались Святых таинств, носили соответствующие четки и наплечники поверх санбенито. Образа Святой Девы с младенцем Иисусом находились в особой комнате в доме, перед ними всегда стояли свежие цветы. Семья истово молилась, соблюдая свою предполагаемую христианскую веру[724].