Читать онлайн «Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»». Страница 36

В ночь 10 июня 1851 года похоронный колокол прозвучал впервые. Тысячи людей, не имевшие ни малейшего понятия о том, что происходит, устремились на этот призыв. Сидевший в тюрьме Джон Дженкинс был одним из самых отпетых подонков Сидней Тауна. Бреннан выступил с речью перед собравшимися, чтобы прояснить ситуацию. Он сказал, что вина этого человека доказана, и спросил, какого наказания он заслуживает. «Повесить его!» — в один голос выкрикнула толпа. На приведенного на Плазу Дженкинса накинули петлю. «Толпа людей потянула веревку, и тело казненного взвилось вверх, словно чтобы он сам мог убедиться в том, что на этот раз справедливость восторжествовала и он получил по заслугам», — пишет Альбер Бенар(7).

Комитет раскрыл имена своих 184 членов и, ссылаясь на старый мексиканский закон, запрещавший любому ранее судимому въезд в местные провинции, приказал населению Сидней Тауна немедленно покинуть Калифорнию. Некоторых из них выслали, другие бежали, третьи затаились. Тем временем комитет бдительности отыскал настоящего Томаса Стюарта и послал своего представителя в Мэрисвилл с целью освобождения несчастного Бердью, которому вернули кошелек с несколькими тысячами фунтов. Джеймс Стюарт, прекрасно понимавший, какая судьба его ждала, решил, по словам одного свидетеля, «окончить свои дни во славе» и признался в «сотнях совершенных им преступлений», не упустив ни одной детали. Он заявил также, что у него были сообщники из числа полицейских и что они за 6 тысяч долларов способствовали бегству многих преступников. Ему дали два часа на покаяние, затем вооруженные члены комитета бдительности повели его на пристань и повесили перед собравшейся там довольно большой толпой.

Население было очень довольно, а губернатор Джон Макдоугал — не слишком. В глубине души он был согласен с комитетом бдительности, однако как губернатор не мог допускать подмены законной судебной власти судом Линча. Поэтому когда комитет арестовал двоих новых бандитов, Сэмюэля Уиттекера и Роберта Маккензи, осудил их и приговорил к повешению, он послал шерифа с текстом «Habeas corpus»[33] — «Закона о неприкосновенности личности» и с усиленным нарядом полицейских, чтобы доставить осужденных в городскую тюрьму. Несколько «хранителей бдительности» не смогли оказать никакого сопротивления, и заключенные, «страшно обрадованные»(9), говорит современник, последовали за шерифом.

В течение двух дней ничего не произошло. На третий, в воскресенье 24 августа, вооруженные «бдительные» силой ворвались в тюрьму, захватили обоих грабителей, заставили их сесть в экипаж и галопом доставили в штаб комитета. «Эта операция была проведена так быстро, — рассказывает Эдуард Ожер, — что не прошло и пятнадцати минут между похищением, транспортировкой и казнью осужденных, хотя расстояние от тюрьмы до штаба комитета составляло два километра»(10).

Услышав звон похоронного колокола, тысячи жителей Сан-Франциско собрались на месте казни. В первом ряду стоял С. де Лаперуз. Он с большим удовлетворением присутствовал при казни этих «кровожадных людей», сеявших ужас. Если Уиттекер (которого по ошибке звали Стюартом) умер быстро, то Маккензи, «крепкому парню, — говорит Лаперуз, — понадобилось больше времени, чтобы отдать свою подлую душу дьяволу, и перед нами предстало необычное зрелище, описанное некоторыми знатоками, но о котором мне рассказывать довольно трудно»(11).

Заметим сразу же: современники одобряли суд Линча, независимо от их национальности и воспитания. Послушаем еще раз такого тонкого человека, как Лаперуз: «…Во время этого применения закона Линча я не оставался в стороне и с рвением тянул веревку, положившую конец подвигам этих бандитов»(12). А Эдуард Ожер вспоминал: «Насколько бы незаконным ни было это присвоенное судом Линча право на строгость его приговоров, когда речь идет о жизни людей, следует признать, что общество бдительности оказало огромную услугу населению Калифорнии. Без его полезного вмешательства в период, когда Сан-Франциско был прибежищем для всех жуликов и где закон находился в руках преступных мздоимцев, жизнь каждого человека и его личная собственность оставались бы незащищенными»(13).

Французы, американцы, англичане — все признают, что именно благодаря непримиримой позиции «бдительных» город Сан-Франциско может избавиться от преступников. К моменту роспуска комитет насчитывал 700 членов.

Их деятельность устрашала бандитов, «по-крысиному» бежавших от всеобщего гнева. Она приводила в ужас также представителей судебной и административной власти, политиков и полицейских, которые взялись, наконец, за исполнение своих обязанностей, и законопослушные граждане Сан-Франциско могли целых два года спать спокойно.

Сан-Франциско первым подал пример. Затем комитеты бдительности были созданы во всех городах, а комитет Соноры заключил соглашения о взаимной помощи с комитетом Сан-Франциско. Но в районах золотых месторождений суды Линча обосновались уже давно. Миновали идиллические времена 1848 и 1849 годов, когда здесь было много золота и царила честность. На берегах Калифорнии высаживались и сливки общества, и подонки всех мастей. Один калифорниец, Дон Фернандес, отлично охарактеризовал ситуацию, саркастически объявив 1849 год «великим годом импорта»: «Австралия посылала сюда своих преступников, Италия — музыкантов, Германия — парикмахеров и любителей пива, Англия — боксеров, Франция — сутенеров и проституток, Мексика — игроков в монте, Чили — воров и карманников, Перу — воров, Ирландия — бандитов с большой дороги, а Соединенные Штаты — полицейских и заговорщиков, а также время от времени пролетариат, ремесленников и фермеров»(14).

Поскольку на приисках не было ни шерифов, ни полиции, ни судьи, поддерживавших порядок, населению приходилось вершить правосудие самостоятельно. Тогда единственной целью суда Линча было поддержание покоя добропорядочных граждан и устрашение опасных людей. К сожалению, стремительность, с которой вершился суд, возможно, приводила к ошибкам, впрочем, г-н Сент-Аман убеждает нас в том, что при вынесении на его глазах приговоров «ни один обвиняемый не заявлял о своей невиновности… Никто не проклинал судей, и все выказывали удивительное смирение перед единодушным принятием приговора. Я не думаю, что в Калифорнии была когда-нибудь допущена судебная ошибка, которую следовало бы обжаловать»(15).

Отрадно, но это вовсе не исключает того, что строгость наказания часто была несоразмерна содеянному. Закон приисков был жесток. Одно дело повесить опасного преступника, совсем другое — арестовать виновного в краже лошади или мула, или просто в проникшего в палатку золотоискателя. Но что поражает, так это животное наслаждение этих людей жестокостью приговоров, ведь всех провинившихся приговаривали только к повешению. Нравы золотоискателей были так же суровы, как и условия их жизни. По установленному ими «кодексу», обычно одинаковому для всех приисков, обвиняемых в так называемых «золотоискательских» преступлениях наказывали кнутом. «От 50 до 100 ударов кожаным кнутом по голой спине, — рассказывает золотоискатель Джеймс X. Керсон. — Если преступление состояло в краже лошадей, мулов, быков или большого количества золота, преступника всегда приговаривали к смерти»(16). Иногда виновному отрезали уши и брили наголо голову. Очарование жестокости? Равнодушие к ней? Но кто отвел бы взгляд от мученика?

В 1848 году Бейар Тейлор восхищался тем, что в этой обширной дикой стране, населенной всего 100 тысячами жителей, не знавшей ни закона, ни правил, не имевшей ни гражданской, ни военной защиты, ни замков на дверях, за которыми подчас были несметные богатства, преступность практически отсутствовала. «Аргонавты» обычно считали, что порядок сохранялся благодаря «примерным» наказаниям убийц и воров. Порой, сожалея о жестокости кнута, они считали его применение необходимым, поскольку в отсутствии тюрем трудно было найти более действенные меры. «Я не сторонник подмены закона самосудом, — говорит Керсон, — но те, кому известен благотворный эффект суда Линча в 1849-м и комитета бдительности в 1851 году, согласится со мной в том, что только их учреждение спасло Калифорнию, когда она была на пороге бойни и резни, которых никогда раньше не знал мир»(17). Это, разумеется, преувеличение, но то, что деятельность народных судов сдерживала бандитизм и коррупцию, было фактом.

Однако, несмотря на страх перед судом Линча, число преступлений, совершенных в 1850 и 1851 годах, было таким большим, что Уолтер Перкинс писал из Соноры: «Мой дневник по стилю становится похожим на "Ньюгейт Кэлиндер"[34]. Одного взгляда на газеты того времени достаточно, чтобы заметить — речь в них шла только об убийствах, насилии и резне. В период с 1849 по 1854 год калифорнийцы израсходовали 6 миллионов долларов на финские ножи и пистолеты, и в официальных отчетах зафиксировано 2400 убийств, 1400 самоубийств и 10 тысяч "случайных смертей"»(19).