Читать онлайн «Очерки истории Трапезундской империи». Страница 20

Таково содержание акта, бросающего свет на отношения Трапезунда к Константинополю в царствование Мануила. Из него вытекает, что в 1260 г. был сомнительный мир между империями и что император Михаил Палеолог употреблял энергичные меры к восстановлению единения между Константинополем и Трапезундом; между прочим, предполагался брачный союз между Комнинами и Палеологами. Трапезунду сделана была важная уступка в смысле церковного управления. Именно, митрополиту Трапезунда было даровано право посвящать на месте нужных для митрополии епископов. Можно думать, принимая во внимание высказанный в акте мотив пользы и соблюдения единения, являющегося следствием этой уступки, что ранее уже практиковалось в Трапезунде то, что получило теперь формальное признание.

По отношению к выдвигаемому в акте родству между династиями можем указать на свидетельство Панарета, что у Мануила одна жена называлась Анна Ксилолая, другая — Ирина Сирикена и, наконец, третья — грузинка по имени Русудана, от которой родилась дочь Феодора, из чего следует, что брачного союза между трапезундским и константинопольским домом при Мануиле не было.

После Мануила, которому приписывается построение церкви и монастыря Св. Софии, хотя ныне не сохранилось следов его времени, отмечаемых в истории Финлея[65], правили один за другим два его сына, Андроник II и Георгий. От времени последнего отмечается довольно любопытный факт: во время похода его против турок-сельджуков, сделавших набег на пограничные области, Георгий был постыдно оставлен своими военными людьми и попал в плен к неприятелю.

Указанные в приведенном известии намеки приготовляют нас к исторической драме, начинавшей разыгрываться в последней четверти XIII в.

Ряд царей, начиная с Иоанна II (1266–1280), вступают на престол и сходят с исторической сцены, по-видимому, без всякого влияния на события. Требуется большая внимательность и настойчивая пытливость, чтобы распознать в этом ряду какой-либо исторический процесс и определенную государственную мысль. Великие Комнины сменяют один другого в последовательном порядке, но ничем себя не отмечают: как будто им приходилось править в спокойное время, как будто турки и монголы не угрожали постоянно маленькой христианской державе. На самом деле Трапезунд в указанный период должен был вести и внешнюю и внутреннюю борьбу, и последняя была так же важна, как и первая. Нужно принять в соображение, что Константинопольская империя с чувствами крайнего недовольства смотрела на Трапезунд и никак не могла допустить равенства на императорский титул для трапезундских Комнинов. На официальном языке Константинополя трапезундский император никогда не носил подобного титула; ему усвоялось лишь звание лазистанского владетеля или властителя Трапезунда, иногда просто архонта; в присутствии царя он даже не имел права носить красную пурпуровую одежду и красную обувь. Но само собою разумеется, дело не ограничивалось подобными чисто внешними выражениями несочувствия к этой конкурирующей с Константинополем империи, а имело гораздо более широкую и чисто политическую постановку. Интрига, тайная работа через специальных агентов — слишком обычное и испытанное средство в руках византийского правительства, и оно с успехом пользовалось им в Трапезунде, и это с тем лучшими надеждами на успех, что агентами его были здесь официальные чины трапезундские как светских, так и церковных кругов. Интрига свила себе гнездо на почве, давно уже подготовленной, именно среди политических партий, развившихся в самом Трапезунде и к концу XIII и началу XIV в. представлявших собою уже большую общественную силу. Мы говорили выше о грузинском влиянии при дворе и в администрации, что подавало в Константинополе повод насмешливо называть Великих Комнинов лазистанскими властителями. На первых порах, т. е. до конца XIII в., трапезундские цари женились большею частью или на туземках, или на тифлисских принцессах. Первые попытки приводить в Трапезунд невест из Палеологовской династии знаменуют уже начало константинопольского засилья, встречая протест среди придворных кругов с преобладанием местных симпатий. В то же самое время происходит другое явление. Палеологи заявляют притязания на опеку династии трапезундских Комнинов с целью иметь возможность во всякое время наложить запрещение на то или иное распоряжение, которое не согласовалось с желаниями константинопольского правительства; многие члены из династии Комнинов проживали в Константинополе, конечно не по доброй воле, и выступали претендентами на власть в Трапезунде, когда это казалось полезным и нужным Палеологам или Кантакузинам. Намечаемое политическое раздвоение в Трапезунде не ограничивалось высшей политикой и дворцовыми партиями; к нему примыкали представители служилого сословия, преимущественно военные, а последние рекрутировались главнеише из местных и особенно грузинских элементов и частью из наемных отрядов, содержимых выходцами из Константинополя; понятно, что внутренние смуты и волнения возникали и быстро развивались на почве национальной исключительности и нерасположения к константинопольским грекам. Принимая во внимание сказанные обстоятельства, мы не должны преуменьшать значения известий о кровавой, беспощадной и неумолимой внутренней борьбе между партиями.

Иоанн II вступил на престол вслед за получением в столице известий о плене брата его и предшественника Георгия. Финлей (с. 397 и cл.) рисует картину перемен, происшедших в Трапезунде к этому времени, — именно старается выяснить зарождение политических партий и внутренних смут в империи. «Иоанн был юный и слабый человек, и вожди аристократической партии надеялись получить в свои руки значительную часть политических прав». Возникшие затруднения, в какие были поставлены Иоанн и его преемники, объясняются как состоянием общества, так и их собственной неспособностью и дурной администрацией, — таково утверждение Финлея. Но мы мало знаем действительную историю этого времени. Нужно глубже выяснить следствия сношений с Константинополем и усиление в Трапезунде эллинских тенденций, затронувших местные грузино-тифлисские и армянские предания.

После сделанных объяснений переходим к изложению скудного фактического материала, относящегося к периоду детей Мануила. В общем это довольно бесцветный период, характеризующийся для Георгия тем, что во время войны с турками ему изменили бояре и он попал в плен, а для времени Иоанна — более сложными внешними и внутренними фактами, в которых, однако, нужно разбираться с большою осторожностью.

Прежде всего с особенным удовольствием сошлемся на одну из глав историка Пахимера, описавшего царствование Михаила Палеолога[66]; в этой главе историк говорит исключительно об отношениях Константинополя к Трапезунду и дает прекрасный комментарий к указанному выше синодальному акту времени Мануила. Редко для истории Трапезунда имеем такое живое и реальное наблюдение очевидца; для занимающего нас здесь вопроса свидетельство Пахимера высокоценно, а потому мы передадим его с надлежащей полнотой.

«Для Михаила (Палеолога), — говорит он, — составляло заботу не только держать в границах должного повиновения своих близких, но и не имевших никакой связи с империей держать в установленных пределах, которые нельзя было бы преступать. Одних он принуждал к умеренности угрозой оружия — это тех, что пользовались автономностью по случайному стечению обстоятельств; они опытом познавали, как опасно преступать установленные границы и надменно относиться к правам империи. По отношению к «архонту» лазов Иоанну, который выставлял напоказ императорские инсигнии, хотя не имел никакого участия в царском достоинстве, частыми посольствами ставил на вид, что ему невозбранно пользоваться по своему усмотрению правом властителя, но пусть остерегается злоупотреблять императорским именем и регалиями. Ибо неблагоприлично, чтобы в то время как он, будучи настоящим носителем императорской власти и притом занимая царский престол в царственном городе, допускал, чтобы в то же время и некоторые другие лица позволяли себе величаться этим величайшим достоинством; часть должна согласоваться с целым и не привносить смешения в царский чин. Варвар надмевался и пренебрегал внушениями и притворно прикрывался предлогом, что не с него началось это, но принято от предков, и еще ссылался на то, что приближенные чины не позволят ему обесчестить отеческое достоинство, унаследованное им от предков, что это бесчестие падет и на них в том случае, если он поступится частью императорских привилегий. Для того, кто имеет высшие преимущества, ни красная обувь, ни царское имя не могут быть соблазнительны, а таковы суть, по его словам, высший почет от подчиненных, рабское унижение, договорные соглашения вовне и притом благоприятные во всех отношениях».